Брамулья, Хуан Атилио
Поделись знанием:
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
(перенаправлено с «Хуан Атилио Брамулья»)
| Хуан Атилио Брамулья Juan Atilio Bramuglia<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| |||
| |||
|---|---|---|---|
| 7 мая 1948 — 13 августа 1949 | |||
| Предшественник: | Фидель Лоренцо Анадон | ||
| Преемник: | Иполито Хесус Пас | ||
| 20 октября 1947 — 22 марта 1948 | |||
| Предшественник: | Фидель Лоренцо Анадон | ||
| Преемник: | Фидель Лоренцо Анадон | ||
| 9 сентября 1947 — 9 октября 1947 | |||
| Предшественник: | Фидель Лоренцо Анадон | ||
| Преемник: | Фидель Лоренцо Анадон | ||
| 6 марта 1947 — 7 августа 1947 | |||
| Предшественник: | Фидель Лоренцо Анадон | ||
| Преемник: | Фидель Лоренцо Анадон | ||
| 6 марта 1947 — 7 августа 1947 | |||
| Предшественник: | Фидель Лоренцо Анадон | ||
| Преемник: | Фидель Лоренцо Анадон | ||
| 4 июня 1946 — 26 февраля 1947 | |||
| Предшественник: | Хуан Исаак Кук | ||
| Преемник: | Фидель Лоренцо Анадон | ||
| Рождение: | 1 января 1903 Часкомус, Аргентина | ||
| Смерть: | 4 сентября 1962 (59 лет) Буэнос-Айрес, Аргентина | ||
| Партия: | Хустисиалистская партия | ||
| Образование: | Университет Буэнос-Айреса | ||
| Награды: |
| ||
Хуан Атилио Брамулья (исп. Juan Atilio Bramuglia; 1 января 1903, Часкомус[en], провинция Буэнос-Айрес, Аргентина — 4 сентября 1962, Буэнос-Айрес, Аргентина) — аргентинский государственный деятель, министр иностранных дел (1946—1949) с перерывами.
Биография
В 1925 году окончил юридический факультет Университета Буэнос-Айреса. В 1929—1949 годах был главным юрисконсультом Союза железных дорог Аргентины.
- 1944—1945 годы — директор Департамента социального обеспечения Министерства труда и социальной защиты,
- 1945—1946 годы — инспектор провинции Буэнос-Айрес,
- 1946—1949 годы (с перерывами) — министр иностранных дел Аргентины. Реализовывал внешнеполитический курс «третьей позиции», балансируя между США и Советским Союзом. Под давлением Эвы Перон был вынужден уйти в отставку[1] и перешёл на преподавательскую работу на кафедру трудового права в университете Буэнос-Айреса.
После военного переворота 1955 года основал партию Народный союз, ставшую неудачной попыткой разработать альтернативный политический проект в духе неоперонизма.
Напишите отзыв о статье "Брамулья, Хуан Атилио"
Примечания
- ↑ Как-то Брамулья сказал Эвите: «Не забывайте, сеньора, что во время моих заграничных поездок президент мне каждый день пишет». Что было правдой. Но Эвита парировала: «А вы, Брамулья, не забывайте, что со мной президент каждую ночь спит». Брамулья был отправлен в отставку" (Согласно воспоминаниям Ипполито Паса [www.ng.ru/ideas/2003-03-04/10_stalin.html#com2]).
Источники
- [www.historiografia-arg.org.ar/revista%20interpretaciones/Ensayo_%20Girbal.pdf Girbal-Blacha, Noemí M. Los muchachos peronistas. Reflexiones en torno al libro de REIN, Raanan: Juan Atilio Bramuglia. Bajo la sombra del Líder. La segunda línea de liderazgo peronista, en Interpretaciones. Revista de Historiografía Argentina. Número 1. Segundo semestre de 2006]
Отрывок, характеризующий Брамулья, Хуан Атилио
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
