Фаизханов, Хусаин

Хусаин Фаизханов
тат. Хөсәен Фәезханов
Место рождения:	Собачий Остров, Курмышский уезд, Симбирская губерния
Место смерти:	Собачий Остров, Курмышский уезд, Симбирская губерния
Научная сфера:	востоковед, историк, археограф
Место работы:	Санкт-Петербургский университет
Учёное звание:	адъюнкт
Научный руководитель:	Шигабутдин Марджани

Хусаин Фаизханов, также Хусейн Фейзханов (тат. Хөсәен Фәезханов) – выдающийся татарский общественный деятель, педагог, историк, востоковед-тюрколог, археограф, каллиграф. Сыграл значительную роль в развитии духовной культуры татарского общества 2-й половины XIX века.

Биография

Хусаин Фаизханов родился в 1823 году в семье крестьянина, в деревне Сабачай (Собачий Остров), Курмышского уезда, Симбирской губернии. Почти всю свою жизнь по официальному статусу Фаизханов принадлежал к ведомству Алатырской удельной конторы Симбирской губернии, числясь государственным крестьянином, также как и все остальные жители Сабачая, - и лишь в 1861 году был переведен на службу по учебному ведомству.

Хусаин получил традиционное религиозное образование в родной деревне, потом - в деревне Бараска, в Заказаньи - и в самой Казани. В 1850–1854 гг. Фаизханов был учеником видного татарского улема Шигабутдина Марджани, который в 1848 году вернулся из Средней Азии. С его помощью Фаизханов установил контакты с преподавателями и учеными Казанского университета: А. К. Казембеком (Казем-беком), И. Н. Березиным и др. В связи с предстоявшим переездом Восточного разряда Казанского университета в Петербург, Фаизханов в 1854 году уезжает из Казани.

2 ноября 1855 года попечитель Петербургского учебного округа М.Н. Мусин-Пушкин ходатайствует перед министром просвещения относительно принятия Фаизханова на работу. 24 ноября 1857 года министр просвещения дает разрешение Х. Фаизханову на преподавание тюрко-татарских и арабского языков на факультете восточных языков Петербургского университета. Только спустя 5 лет, в 1862 году указом Сената Фаизханов был утвержден в должности лектора факультета восточных языков.

В 1858 г. Фаизханов изучил дипломатические грамоты крымских ханов из архива МИД России в Москве; по результатам этой поездки Академия наук ходатайствовала об избрании Фаизханова в члены Общества археологии, действительным членом которого он становится в 1860 г. В 1858 г. Хусаин совершил несколько научных командировок в Оренбургский край, по результатам которых написал статью «Три подробных булгарских надписи» в «Известиях Российского археологического общества» и выступил с одноименным докладом перед учеными Общества археологии. Статья ознаменовала новый этап в исследовании эпиграфики волжско-камских булгар. Одним из первых Фаизханов разработал метод расшифровки булгарских эпитафий второго стиля.

Фаизханову принадлежит значительная роль в изучении эпиграфики Касимовского ханства. В 1860 г. он снял точные копии с татарских надгробных памятников Касимова. Им же была открыта надгробная плита Ураз-Мухаммед-хана, убитого в 1610 г. Лжедмитрием II. Добытые Фаизхановым материалы были использованы известным востоковедом В.В. Вельяминовым-Зерновым в его капитальном труде «Исследование о касимовских царях и царевичах».

Вклад Фаизханова в востоковедение еще до конца не исследован. При жизни ученого увидела свет лишь одна его монография — «Краткая грамматика татарского языка», изданная литографическим способом в 1862 г.; в приложении к которой он поместил собственный перевод на татарский язык отрывка известного индийского памятника «Калила и Димна», текст грамоты крымского хана Джанибек-Гирея (XVII в.) и отрывок из «Маджалис ан-нафаис» узбекского поэта Алишера Навои. Переводами ученого пользовались такие петербургские востоковеды, такие как В.В.Вельяминов-Зернов, Д.А.Хвольсон и Л.З. Будагов.

Фаизханов первым из татарских просветителей, убедившись в преимуществе европейской системы обучения, пришел к мысли о необходимости перенесения европейских методов образования на татарскую почву. Зимой 1862–63 гг. он написал специальную работу «Ислах аль-мадарис» («Школьная реформа»), где предложил проект реформы татарской школы. Этот труд остался неопубликованным.

Считается, что своим проектом Хусаин Фаизханов подготовил почву для джадидского медресе, стал предшественником новометодного образования, получившего название «усуль-джадид» (джадидизм).

Материальная неустроенность, годы мытарств в Петербурге, неподходящий климат северной столицы сказались на здоровье Фаизханова, и он после тяжелой болезни умирает в 1866 году.

Семья

20 мая 1855 года Фаизханов сочетается браком с дочерью выходца из «Рязанской губернии Касимовского уезда деревни Мунтовской» Биби-Фатымой Бикеевой.

• Старшая дочь Фаизханова, Биби-Гайше (1856-193?), была замужем за Шахайдаром Сыртлановым (1846-1917).
• Их сын Али Оскар (Галиаскар) Шахайдарович Сыртланов (1875-1912) был юристом, служил адвокатом в Военном министерстве и с 1906 года был помощником военного прокурора в Киеве, депутатом мусульманской фракции 3-й Госдумы (1907-1912) от Уфимской губернии.
• Вторая дочь, Биби-Зайнаб (1861 -19??), была женой юриста, общественного деятеля Саид-Гирея Алкина (1867-1919).

Научное наследие

Начиная с 1960-х гг., с момента нового подъема гуманитарных знаний у татар, о Фаизханове-Фаизхани писали такие крупные специалисты как первый президент Академии наук Татарстана М.Х. Хасанов, академики АН РТ Я.Г. Абдуллин, М.З. Закиев, А.Г. Каримуллин, Р.И. Нафигов, член-корреспондент АН РТ С.М. Михайлова, профессора С.Х. Алишев, Ф.Г. Газизуллин, Ф.С. Сафиуллина, Я.И. Ханбиков, А.Н. Юзеев. Особое место в этом ряду занимает книга академика АН РТ М.А. Усманова «Заветная мечта Хусаина Фаизханова»: Повесть о жизни и деятельности / Миркасым Усманов. Казань, 1980. 223 с. ил. 20 см.).

Примечания

.

Литература

• Хусаин Фаизханов [www.idmedina.ru/books/encyclopedia/?4249 Жизнь и наследие: историко-документальный сборник] / пер. со старотат. А. М. Ахунова и И. Ф. Гимадеева; сост. и отв. редактор Д. В. Мухетдинов. – Н. Новгород: ИД «Медина», 2008. – 152 с.

Отрывок, характеризующий Фаизханов, Хусаин

– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.