Церковь Святого Иова Многострадального (Брюссель)

Церковь святого праведного Иова Многострадального
Адрес:	Avenue du Manoir, 8
Патриархат:	РПЦЗ
Епархия:	Западно-Европейская епархия
Освящён:	1 октября 1950 года
Начало строительства:	1936
Окончание строительства:	1950
Сайт:	www.egliserussememorial.be/

Церковь в честь святого праведного Иова Многострадального — русский православный храм-памятник в Брюсселе, входящий в юрисдикцию Западно-Европейской епархии Русской православной церкви заграницей.

История

В 1928 году Н. М. Котляревский член Воскресенского прихода в Брюсселе (РПЦЗ) и бывший секретарь генерала П. Н. Врангеля, выступил с инициативой возведения в столице Бельгии храма-памятника в честь «Царя-Мученика Николая II и всех богоборческой властью в смуте убиенных». Инициативу одобрил предстоятель РПЦЗ митрополит Антоний (Храповицкий) и в 1929 году под покровительством Великой княгини Ксении Александровны был создан комитет по сооружению храма-памятника.

В 1931 году при комитете была создана художественно-техническая комиссия, в которую вошли: искусствовед Павел Муратов, архитектор Николай Краснов, профессор Н. Л. Окунев и художник Иван Билибин. В ряде стран действовали отделы комитета и специальные представители (в Югославии С. Н. Палеолог собрал 100 тыс. динаров). Общая сумма пожертвований составила 1,2 млн бельгийских франков. В декабре 1932 года профессор Н. Лю Окунев в качестве образца храма предложил взять придельный храм Преображенской церкви, выстроенный в начале XVI века в с. Острове под Москвой.

В начале 1934 года проект храма выполненный работавшим ранее в Санкт-Петербурге архитектором Н. И. Исцеленновым был утверждён. 2 февраля 1936 года митрополит Анастасий (Грибановский) и сербский митрополит Досифей совершили закладку однопрестольного храма. Династию Романовых представлял князь Гавриил Константинович. После перерыва, вызванного Второй мировой войной, строительные работы были продолжены под руководством А. Б. Богдасарова. 1 октября 1950 года храм, вмещавший 400 человек был освящён митрополитом Анастасием (Грибановским), епископами Нафанаилом (Львовым) и Леонтием (Борташевичем) в сослужении многочисленного духовенства и в присутствии князя Гавриила Константиновича Романова. Одновременно с храмом был возведён церковный дом (в 1973 году расширенный пристройкой трапезной). После освящения попечение о храме взял на себя кружок свв. Марфы и Марии, позднее преобразованный в сестричество.

В августе 1977 года в ходе произошедшего пожара сгорел прохудившийся купол храма, а на его восстановление ушло несколько месяцев (ремонтом занимался Н. И. Исцеленнов). 15 августа 1981 года храм-памятник был ограблен: воры унесли дарохранительницу, напрестольное Евангелие и 45 икон, часть украденного была возвращена из антикварного магазина.

Издается бюллетень «Голос нашей церкви», действует приходская школа для детей и сестричество.

Архитектурные особенности и убранство

Четверик храма (высота — 24 м) завершен выступающим карнизом, ярусами закомар и куполом, покрытым медью и окрашенным в зелёный цвет. Стены храма расчленены лопатками, в пряслах пробиты узкие окна-бойницы, боковые фасады отмечены большими полуциркульными окнами, главный фасад — окном-розеткой. К перспективному порталу ведут гранитные ступени. Комплекс окружен железной оградой, а на территории высажены березы.

Стилизованные иконы в трехъярусном иконостасе, исполненном по эскизу Н. И. Исцеленнова, написаны иконописцы-эмигрантами: княжной Е. С. Львовой, Исцеленновым и др. У правого клироса расположен киот «Воскресение Христово» с изображением небесных покровителей Царской семьи, у левого — Всех русских святых (оба киота — работы архимандрита Киприана (Пыжова)). Над киотами расположены четыре мраморные доски: на двух увековечены имена членов Царской семьи, на других — молитва об «умученных и убиенных большевистской богоборческой властью». В алтаре храма находятся памятные доски с именами 122 мученически пострадавших в России архиереев. Среди других памятных досок многие сооружены воинскими объединениями и отдельными лицами. Плащаницу для храма вышила член Комитета Н. П. Солдатенкова.

В алтарной конхе Н. И. Исцеленновым написал образ Божией Матери «Нерушимая Стена», снаружи над входом, в тимпане, барон Н. Б. Мейендорф исполнил в 1968 году мозаику Феодоровской иконы Божией Матери, покровительницу династии Романовых. Росписей в храме нет. Интерьер освещает большое паникадило-хорос, сделанное по рисунку Исцеленнова.

В 1971 году на шатровой звоннице, находящейся на церковном доме, были повешены семь колоколов, отлитые в Лувене и настроенные Н. В. Соколовым, бывшем звонарём с Волги. Самый большой колокол весом в одну тонну назван «Царевичем», другой — «Пересветом».

Реликвии храма

В одной из стен храма замурованы реликвии, обнаруженные в Ганиной Яме, на месте уничтожения тел Царственных страстотерпцев, в том числе предположительно палец Николая II.

Великой княгиней Ксенией Александровной подарены храму: икона Иоанна Крестителя, находившаяся ранее в Ипатьевском доме (расположена над царскими вратами), Библия Императрицы, погон и шинель императора Николая II, а также стул, на котором он сидел в 1916 году на фронте. На полках вдоль стен размещены иконы, пожертвованные русскими людьми в память новомучениках российских; на хорах находятся знамена Императорской и Белой армии.

Настоятели

• архиепископ Иоанн (Максимович) (1950—1964)
• архиепископ Антоний (Бартошевич) (1964—1993)
• иерей Николай Семёнов (1993—2001)
• епископ Амвросий (Кантакузен) (2001—2004)
• епископ Агапит (Горачек) (2004—2006) временно
• архиепископ Михаил (Донсков) (с 2006)
• протоиерей Леонид Грилихес (с сентября 2012)

См. также

• Православие в Бельгии

Отрывок, характеризующий Церковь Святого Иова Многострадального (Брюссель)

Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.