Церковь иконы Божией Матери «Знамение» на Шереметевом дворе
| Православный храм | |
Храм иконы Божией Матери «Знамение»
на Шереметевом дворе | |
 Храм иконы Божией Матери «Знамение» | |
| Страна | Россия |
| Город | Москва |
| Конфессия | Православие |
| Епархия | Московская |
| Архитектурный стиль | Нарышкинское барокко |
| Дата основания | XVII |
| Строительство | ???—конец 1680-х годы |
| Статус |  Объект культурного наследия РФ № 7710710000
|
| Состояние | действует |
| Сайт | [znamenie.patriarchia.ru/ Официальный сайт] |
Храм иконы Божией Матери «Знамение» на Шереметевом дворе — православный храм Центрального благочиния Московской епархии.
Храм расположен в районе Арбат, Центрального административного округа города Москвы (Романов переулок д. 2, стр. 8). Главный престол освящён в честь иконы Божией Матери «Знамение»; приделы в честь преподобного Сергия Радонежского, в честь преподобного Варлаама Хутынского.
История
Первая церковь на этом месте была построена ещё в 1613 году, а первый Знаменский храм был поставлен в 1625 году дядей царя Михаила Федоровича Романова, Иваном Никитовичем Романовым в пожалованном царем имении. Икона Божией Матери «Знамение», в честь которой был построен храм, считалась покровительницей дома Романовых.
После смерти его бездетного сына в 1656 году двор перешёл в собственность государства, а в 1671 году царь Алексей Михайлович пожаловал его своему тестю Кириллу Полуэктовичу Нарышкину. Его сын, Лев Кириллович, и построил в конце 1680-х годов (освящена в 1691 году) нынешнюю церковь, которая считается одним из первых примеров стиля «нарышкинское барокко». Здание храма — четырёхугольное двухсветное ярусное, на высоком сводчатом подклете, выстроенное «кораблём». С трёх сторон церковь опоясывает гульбище. Храм увенчан четырьями главами, поставленными в один ряд: высокой главной и тремя меньшими главами алтаря и имеющих отдельные входы боковых приделов. Над сводом храма возвышается колокольня. С запада к зданию пристроена квадратная в плане сводчатая трапезная, с центральной частью ее связывают три арочных прохода[1].
В 1738 году последняя владелица церкви и двора из рода Нарышкиных, Екатерина Ивановна Нарышкина, вышла замуж за графа Кирилла Григорьевича Разумовского, который построил неподалеку свой дворец на Воздвиженке. Подробнее об истории участка см. Шереметев двор.
В конце жизни, около 1800 года, Разумовский продал владение шурину своего сына графу Николаю Петровичу Шереметеву, отчего оно получило название «Шереметев двор». Во время пожара 1812 года церковь сгорела, но была отстроена и в 1847 году её освятил митрополит Филарет.[2]
В 1929 году храм был закрыт. В здании расположились столовая Кремлёвской больницы и хозяйственный блок. Была произведена реконструкция под нужды столовой; так, в алтарной части был сделан лифт для подъема продуктов в размещенное на втором этаже помещение. Фасады здания реставрировались в 1950-е и 1970-е годы. Комплексная реставрация была проведена в 1987—2008 годах. Был восстановлен максимально близкий к первоначальному облик храма, воссозданы интерьеры. В ходе реставрационных работ была обнаружена самая ранняя покраска здания кирпично-красным цветом, произведённая не позднее 1705 года. В такой цвет и было решено выкрасить церковь. При реставрации в толще стены была обнаружена замурованная лестница, назначение которой осталось неизвестным. В 2007 году столовая окончательно покинула церковное здание[1].
Современное состояние
В 2004 году, через 75 лет после закрытия, в храме состоялся первый молебен, вскоре началась масштабная реставрация, которая проходила при поддержке Управления делами Президента РФ. 21 апреля 2008 года храм был освящен [3]. 28 апреля 2008 года в храме прошла первая пасхальная служба.
Настоятелем храма с 2005 года является иерей Михаил Гуляев.
См. также
- Церковь Покрова в Филях — храм, очень похожий на знаменский.
- Шереметевы
- Нарышкинский стиль
Напишите отзыв о статье "Церковь иконы Божией Матери «Знамение» на Шереметевом дворе"
Примечания
- ↑ 1 2 Одинец Е. [dkn.mos.ru/upload/iblock/767/mn18_.pdf Реставраторы, достойные награды] // Московское наследие : журнал. — М.: Департамент культурного наследия города Москвы, 2012. — № 18. — С. 18—19.
- ↑ [znamenie.patriarchia.ru/history.htm История церкви Знамения на официальном сайте]
- ↑ [www.patriarchia.ru/db/text/394944.html Состоялось освящение храма Знамения на Шереметьевом дворе]
Ссылки
- [hram-znameniya.ru/ Официальный сайт] храма Знамения на Шереметевом дворе
- [sobory.ru/article/index.html?object=3416 Храм Знамения на sobory.ru]
- [russian-church.ru/viewpage.php?cat=moscow&page=382 Храм Знамения на russian-church.ru]
Отрывок, характеризующий Церковь иконы Божией Матери «Знамение» на Шереметевом дворе
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
