Чиньяни, Карло

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Карло Чиньяни
итал. Carlo Cignani
Дата рождения:

15 мая 1628(1628-05-15)

Место рождения:

Болонья

Дата смерти:

6 сентября 1719(1719-09-06) (91 год)

Место смерти:

Форли

Подданство:

Италия Италия

Влияние на:

Федерико Бенкович[1]

Работы на Викискладе

Карло Чиньяни (итал. Carlo Cignani; 15 мая 1628, Болонья — 6 сентября 1719, Форли) — итальянский живописец, представитель болонской школы; граф.





Биография

Чиньяни родился в богатой болонской семье, учился сначала у Баттисты Каиро, а затем у Франческо Альбани, изучал произведения Агостино Карраччи, Рени, Тициана и Корреджо. Много работал для болонских церквей, для итальянской аристократии и для высших духовных лиц. В болонском Палаццо Фарнезе им написаны две большие фресковые картины: «Король Франциск I, проездом через Болонью, печётся о больных» и «Въезд папы Павла III в Болонью». Получив от папы Климента XI за свои талант и труды титул графа, Чиньяни последние двадцать лет жизни провёл в Форли, занимаясь фресковой росписью купола в тамошней церкви Санта-Мария-дель-фуоко («Взятие Богородицы на небо»). На его работу в Форли оказала значительное влияние знаменитая роспись Корреджо в монастыре Сан-Паоло в Парме. Когда он отправился в Форли, болонская академия, в которой он был в то время директором по папскому назначению, добровольно последовала туда за ним в полном своем составе. Важнейшие его работы — «Иосиф и жена Потифара», «Взятие Богородицы на небо», «Рождение Юпитера» и «Отцелюбие римлянки». Во всех своих произведениях Чиньяни является отличным рисовальщиком и приятным колористом, находчивым в композиции, но способным к передаче только внешней красоты и жизни, пленяющим только взоры зрителя, но не возбуждающим в нем глубокого чувства. Особенно привлекательными выходили у художника фигуры молодых женщин и детей. Его сын Феличе (1660—1724) и племянник Паоло (1709—1764) также были художниками.

Работая в период завершения блестящей эпохи Болонской школы живописи, которая во второй половине XVII столетия начинает приходить в безнадежный упадок, Карло Чиньяни и Лоренцо Пазинелли тщетно старались в конце этого столетия воскресить искусство болонских художников.

Картины

Напишите отзыв о статье "Чиньяни, Карло"

Примечания

  1. Л. Алешина., «Европейское искусство: Живопись. Скульптура. Графика: Энциклопедия». — Москва: Белый город. Редактор Л. П. Анурова. 2006.

Источники

Литература

Отрывок, характеризующий Чиньяни, Карло

Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?