Шамшурин, Александр Яковлевич

Александр Яковлевич Шамшурин
Дата рождения	25 ноября 1923(1923-11-25)
Место рождения	Ижевск, Вотская АО, РСФСР, СССР
Дата смерти	15 января 1988(1988-01-15) (64 года)
Место смерти	Глазов, Удмуртская АССР, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1943—1944
Звание
Часть	199-я стрелковая дивизия
Командовал	отделением 492 стрелкового полка
Сражения/войны	Великая Отечественная война Белорусская операция
Награды и премии

Александр Яковлевич Шамшурин (1923—1988) — участник Великой Отечественной войны, командир пулеметного отделения 492-го стрелкового полка (199-я стрелковая дивизия, 49-я армия, 2-й Белорусский фронт), сержант. Герой Советского Союза (1945).

Биография

Родился в Ижевске в рабочей семье. По национальности русский. Окончил 7 классов, работал фрезеровщиком на Ижевском машиностроительном заводе. С началом Великой Отечественной войны пытался добиться отправки на фронт, но был оставлен для работы в тылу. В июне 1943 года был призван Пастуховским райвоенкоматом Ижевска.

В действующей армии с 8 августа 1943 года. Войну начал на Западном фронте связистом. В одном из боёв, будучи ранен, для восстановления разорванной связи соединил оголённые концы проводов, зажав их зубами. Связь была восстановлена, часть выполнила боевую задачу. За этот подвиг был награждён орденом Красной Звезды.

После госпиталя был направлен на курсы пулемётчиков в учебной роте младших командиров 199-й стрелковой дивизии. Воевал на 2-й Белорусском фронте. В бою у реки Бася, Александр Яковлевич гранатой подорвал танк и бутылкой с горючим поджёг его, за что был награждён орденом Славы 3-й степени.

В ночь на 26 июня 1944 года Шамшурин во главе пулемётного отделения переправился на правый берег Днепра и занял оборону в районе деревни Полыковичи (севернее Могилёва). Бойцы отделения пулемётным огнём отразили 2 контратаки противника, отвлекая его внимание от переправы основных сил.

В одной из других операций отделение Шамшурина получило приказ отрезать дорогу вражеской колонне, шедшей на помощь обороняющимся частям. Ценой тяжёлых потерь приказ был выполнен. Во время боёв за освобождение Минска Александр Шамшурин заменил погибшего командира батальона. В бою своим пулемётом уничтожил более 50 вражеских солдат. За мужество и героизм ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

В июле 1944 года Александр Шамшурин получил тяжёлое ранение. После госпиталя в 1945 году был демобилизован. Вернулся в Ижевск, работал на машиностроительном и механическом заводах. В 1955 году Александр Яковлевич переехал в Глазов, работал на Чепецком механическом заводе токарем, слесарем-ремонтником, машинистом насосных установок. С 1977 года на пенсии, скончался 15 января 1988 года. Похоронен в Глазове.

Награды

• Медаль «Золотая Звезда» (указ от 24 марта 1945 года, № 7463);
• орден Ленина;
• орден Отечественной войны 1-й степени;
• орден Красной Звезды;
• орден Славы 3-й степени;
• медали.

Память

• Бюст Александра Шамшурина установлен в мемориальном комплексе «Аллея славы» в Глазове.

Литература

• Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1988. — Т. 2 /Любов — Ящук/. — 863 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-203-00536-2.
• Кулёмин И. П. Героев наших имена. — Ижевск, 1975.
• Герои Советского Союза, Герои Российской Федерации, полные кавалеры ордена Славы -- наши земляки.. — Ижевск, 1995.
• Сонина Р. М. Дорогой отцов-героев. — Ижевск, 1995.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=11439 Шамшурин, Александр Яковлевич]. Сайт «Герои Страны».  (Проверено 22 декабря 2012)

Отрывок, характеризующий Шамшурин, Александр Яковлевич

– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.