Шарун, Ганс Бернхард

Бернхард Ганс Генри Шарун (нем. Bernhard Hans Henry Scharoun; 20 сентября 1893, Бремен — 25 ноября 1972, Берлин) — немецкий архитектор, один из ведущих представителей органической архитектуры.

Биография

1893—1924 годы

Окончив школу, в 1912—1914 годах Шарун изучал архитектуру в Высшей технической школе Берлина (в то время Высшей королевской технической школе в Шарлоттенбурге), но так никогда и не окончил его. Его интерес к архитектуре проявился ещё в школьные годы: в 16 лет он создал свои первые проекты, в 18 лет он впервые принял участие в архитектурном конкурсе на новую церковь в Бремерхафене. В 1915 году Шарун был призван в армию, но на фронт не попал, а работал на восстановлении разрушенной Восточной Пруссии. Там же после Первой мировой войны, в Инстербурге, он основал собственное архитектурное бюро, реализовал несколько своих проектов и организовывал художественные выставки, в том числе первую в Восточной Пруссии выставку экспрессионистской художественной группы «Мост». Сохранился жилой комплекс "[instergod.ru/biografiya-domov/istoricheskaya-spravka-pyostryiy-ryad.html Пёстрый ряд]", единственная его работа на территории России.

1925—1932 годы

В 1925 году Шарун получил профессуру в Государственной академии художеств и ремёсел в Бреслау, где преподавал вплоть до её закрытия в 1932 году. Ещё в 1919 году Шарун вошёл в круг архитекторов-экспрессионистов «Стеклянная цепь» под руководством Бруно Таута. В 1926 году он вступил в архитектурное объединение «Кольцо» (нем. Der Ring). В 1927 году Шарун построил жилой дом в штутгартском выставочном посёлке Вайсенхоф, а в конце 20-х годах построил микрорайон Сименсштадт в Берлине. Исходя из теории Хуго Херинга о «новой архитектуре», Ганс Шарун представлял архитектурное направление, провозгласившее освобождение от формального «рационализма» заранее известных простых геометрических форм и схем. Его приоритетом было создание особого функционального характера архитектурного сооружения, в котором центральную роль играет оформление социального жилого пространства. Принцип организации жилых помещений, использованный в проекте общежития для холостых (Бреслау, 1929 год), напоминает использованные советским архитектором Гинзбургом в проекте московского дома Наркомфина многоярусные жилые ячейки.

1933—1945 годы

К моменту прихода к власти нацистов Шарун уже считался чрезвычайно успешным и известным зодчим («Дом Шминке» в саксонском Лёбау (1933)). В отличие от многих друзей и коллег по «Стеклянной цепи» и «Кольцу», уехавших в эмиграцию, он остался в Германии; последующее десятилетие он строил виллы для узкого круга знакомых, родственников и сочувствующих. Внешне его работы в это время соответствовали всем действовавшим в те времена предписаниям почвеннического характера, а внутренняя планировка оставалась типичной для Шаруна. Во время войны Шарун участвовал в устранении разрушений от авианалётов. Свои архитектурные идеи и взгляды Шарун тайком фиксировал на многочисленных акварельных рисунках. Создавая в своём воображении эти архитектурные сооружения, он готовил себя к новому этапу своего творчества после национал-социализма.

1946—1972 годы

После Второй мировой войны Ганс Шарун был назначен союзнической администрацией советником по градостроительству и руководителем отдела магистратуры по строительству и жилью. На выставке «Берлин проектирует — первый отчёт», проходившей в залах ещё не снесённого берлинского Городского дворца (Шарун выступал за его спасение), его "проектный коллектив" представил свои идеи по восстановлению Берлина в новом духе "городского ландшафта". Но идеи не были восприняты, и первые выборы магистрата лишили Шаруна его поста.

В 1946 году Шарун стал профессором кафедры градостроительства архитектурного факультета созданного на базе Высшей технической школы Технического университета Берлина.

В послевоенное время Шарун строит много и разнообразно: комплекс высотных домов «Ромео» и «Джульетта» в Штутгарте (1954—1959), гимназию имени Шоллей в Люнене (1956-62), знаменитое здание Берлинской филармонии (1956—1963) и другие. Берлинская филармония, считающаяся одним из самых ярких архитектурных объектов этого рода, была первым концертным залом нового времени, где оркестр и дирижёр располагаются посреди, а не напротив слушателей. Зал копируют до сих пор (Лос-Анджелес, Копенгаген, Париж, Гамбург). Он считается шедевром в творчестве Ганса Шаруна.

Здание посольства Германии в Бразилии, построенное в 1963-69 годах, является единственным творением архитектора за пределами Германии.

С 1955 по 1968 годы был президентом Берлинской академии искусств (Западный Берлин), в 1968 стал почётным президентом.

Умер в 1972 году, в Западном Берлине.

После 1972 года

Несколько известных работ Шаруна увидели свет лишь после его смерти: здание Немецкого музея судоходства в родном городе архитектора Бремерхафене, Городского театра в Вольфсбурге и Государственной библиотеки в берлинском Культурфоруме.

Согласно концепции Шаруна, рядом с Берлинской филармонией его ученик и партнёр по бюро Эдгар Висниевски возвёл здания Зала камерной музыки и Государственного института музыковедения с Музеем музыкальных инструментов. Свой золотистый цвет, задуманный ещё Шаруном, фасад филармонии приобрёл в 80-е годы после отделки алюминиевыми пластинами, покрашенными в золотой цвет, а вначале из соображений экономии он был окрашен охрой.

Литература

• Bürkle, J. Christoph: «Hans Scharoun und die Moderne — Ideen, Projekte, Theaterbau», Frankfurt am Main 1986
• Janofske, Eckehard: «Architektur-Räume, Idee und Gestalt bei Hans Scharoun», Braunschweig 1984
• Jones, Peter Blundell: «Hans Scharoun — Eine Monographie», Stuttgart 1980
• Jones, Peter Blundell: «Hans Scharoun», London 1995
• Kirschenmann, Jörg C. und Syring, Eberhard: «Hans Scharoun — Außenseiter der Moderne», Taschen, Köln 2004, ISBN 3-8228-2449-6
• Kirschenmann, Jörg C. und Syring, Eberhard: «Hans Scharoun — Die Forderung des Unvollendeten», Deutsche Verlags-Anstalt, Stuttgart 1993, ISBN 3-421-03048-0
• Pfankuch, Peter (Hrsg.): «Hans Scharoun — Bauten, Entwürfe, Texte», Schriftenreihe der Akademie der Künste Band 10, Berlin 1974, Neuauflage 1993, ISBN 3-88331-971-6
• Roters, Eberhard: Galerie Ferdinand Möller. — Berlin: Mann, 1984, ISBN 3-7861-1181-2
• Ruby, Andreas und Ilka: Hans Scharoun. Haus Möller. Köln 2004.
• Wendschuh, Achim (Hrsg.): «Hans Scharoun — Zeichnungen, Aquarelle, Texte», Schriftenreihe der Akademie der Künste Band 22, Berlin 1993, ISBN 3-88331-972-4
• Wisniewski, Edgar: «Die Berliner Philharmonie und ihr Kammermusiksaal. Der Konzertsaal als Zentralraum», Berlin 1993

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Ганс Шарун
• [www.best-ar.ru/15/ Ганс Шарун на сайте «Величайшие архитекторы»]
• [archi.ru/ Шарун Вдали от генеральной линии]

Отрывок, характеризующий Шарун, Ганс Бернхард

– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.