Экспедиция кремлёвского строения
Экспедиция кремлёвского строения (вначале экспедиция строения кремлёвского дворца, также Кремлёвская экспедиция, ЭКС) — государственное учреждение Российской империи, ведавшее строительными и ремонтными работами во всех императорских дворцах Москвы и её окрестностей в конце XVIII и начале XIX веков.
Содержание
История
Создана 1 июля 1768 года для строительства Большого Кремлёвского дворца по проекту Василия Баженова и здания коллегий на территории московского Кремля. Хотя дворец так и не был построен, деятельность Экспедиции со временем расширилась. В её ведение были включены все императорские дворцы Москвы, она также вела архитектурно-строительные работы в Твери. После московского пожара 1812 года ЭКС руководила восстановлением Кремля[1].
Главноначальствующие экспедиции также руководили Оружейной палатой.
В начале XIX века Экспедиция размещалась в Теремном дворце Кремля[2].
Упразднена 22 августа 1831 года; функции переданы Московской дворцовой конторе.
Руководители
Экспедицией руководили главноначальствующие, видные сановники с правом непосредственного обращения к императору:
- 1768—? Измайлов, Михаил Михайлович
- ?—1801 Куракин, Степан Борисович
- 1801—1814 Валуев, Пётр Степанович
- 1814—1831 Юсупов, Николай Борисович
Архитекторы
Главным архитектором был вначале назначен В. И. Баженов.
В архитектурной команде экспедиции состояли такие известные архитекторы, как М. Ф. Казаков, К. И. Бланк, И. В. Еготов, Е. С. Назаров, К. И. Росси, О. И. Бове.
Архитектурные школы
Первая архитектурная школа при ЭКС появилась ещё во времена Баженова. Учеников в школе было немного: в 1768—1769 штат позволял не более пяти, хотя были и «своекоштные» ученики, не получавшие жалованья. В годы расцвета баженовской школы (1770—1773), количество учеников выросло до 14 человек. С прекращением постройки Кремлёвского дворца занятия в баженовской школе прекратились. Баженовская школа размещалась вначале в Потешном дворце, а с 1773 года — в специально построенном «Модельном доме» около Арсенала.
Позже при экспедиции сформировалась новая архитектурная школа под руководством М. Ф. Казакова. Возникновение школы относят к середине 1780-х годов, когда в ЭКС появились ученики из закрывшегося Каменного приказа и команды Баженова, работавшей над Царицынским ансамблем. Финансирование для новой школы стало выделяться только с 1802 года[3]. В школе учились: П. Т. Завьялов, И. В. Еготов, Е. Д. Тюрин, А. Н. Бакарев, О. И. Бове, М. О. Лопыревский, И. Т. Таманский, Н. И. Чичагов, а также сыновья М. Ф. Казакова — М. М. Казаков и Р. М. Казаков.
Казаковская школа располагалась в доме М. Ф. Казакова (Малый Златоустинский переулок, 1)[4].
В 1805 году школа была преобразована в Архитекторское училище, с 1831 года — Московское Дворцовое архитектурное училище[5], которое в 1865 вошло в состав Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Директором Архитекторского училища в 1816—1831 годах служил И. Л. Мироновский.
Любопытные факты
А. И. Герцен мальчиком был приписан к Экспедиции кремлёвского строения по протекции князя Н. Б. Юсупова.
Напишите отзыв о статье "Экспедиция кремлёвского строения"
Примечания
- ↑ Бакарев В. А. Где найдешь Москву другую?. — М.: Контакт-Культура, 2012. — С. 856. — 960 с. — ISBN 978-5-903406-32-6.
- ↑ [books.google.com/books?id=XDkRAAAAYAAJ&pg=PA141 Москва, или Исторический путеводитель по знаменитой столице государства Российского, Т. 2. Москва, Тип. Селивановского, 1827. С. 141]
- ↑ Покровская, З. К., «Осип Бове», М, Стройиздат, 1999, ISBN 5-274-00592-6
- ↑ Р. Рахматуллин. [archi.ru/events/news/news_current_press.html?nid=388&fl=1&tid_1=1 Музей московской архитектуры может разместиться в доме Казакова]. Известия (газета), 31.10.2005.
- ↑ A. E. Гриц. [www.lib.ua-ru.net/diss/cont/120498.html Московское дворцовое архитектурное училище и стилевые поиски в русской архитектуре второй трети XIX века]. Москва, 2004.
Источники
- Н. П. Ерошкин, Д. И. Раскин. Высшие и центральные государственные учреждения России: 1801—1917. T.3 Центральные государственные учреждения. Москва, «Наука», 1998. ISBN 5020283940, ISBN 9785020283947.
- Д. Г. Борис, Л. И. Иванова-Веэн. [asm.rusk.ru/00/asm4/asm4_8.htm Московская архитектурная школа]
Отрывок, характеризующий Экспедиция кремлёвского строения
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
