Эра милосердия (роман)
Поделись знанием:
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.
Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.
Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.
В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
| Эра милосердия | |
 Обложка романа «Эра милосердия» | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: |
1975 |
«Эра милосердия» — детективный роман братьев Вайнеров о борьбе московской милиции и прокуратуры с уголовными элементами, расплодившимися во время военной разрухи.
Содержание
Сюжет
Действие происходит в сентябре — октябре 1945 года в Москве. Война окончена. Владимир Шарапов, фронтовик, от имени которого написан роман, направлен для прохождения дальнейшей службы в милицию. Хотя Шарапов опытный разведчик, его юридические знания невелики. Поэтому его, для учёбы и стажировки, назначают в одну из оперативных групп Московского уголовного розыска (МУР). Эта группа возглавляется Глебом Жегловым и входит в отдел по борьбе с бандитизмом (ОББ).
Группа Жеглова должна ликвидировать банду «Чёрная кошка». Банду так называют потому, что после каждого дела они оставляют на месте преступления либо живого чёрного котёнка, либо рисунок кошки. Эта банда раньше грабила граждан, но с некоторого времени переключилась на другой «род деятельности» — теперь бандиты «работают» по-крупному и грабят продуктовые магазины.
Одновременно группу подчиняют следователю прокуратуры, который должен раскрыть убийство гражданки Ларисы Груздевой.
Главные персонажи
- Сергей Ипатьевич Панков — следователь прокуратуры. Носит старомодные очки с круглыми стёклами, без оправы. Прежде, чем заговорить с человеком, долго рассматривает его поверх очков, будто собирается боднуть. Ему подчинялась бригада сыскарей из МУРа (возглавляемая Жегловым), когда он вёл дело Ларисы Груздевой.
- Илья Сергеевич Груздев — врач, микробиолог. Брак с Ларисой продлился три года, затем разошлись, хотя официально развод не оформили. Продолжал содержать Ларису, хотя уже проживал в гражданском браке с другой женщиной, Галиной Желтовской.
- Надежда Колесова — сестра Ларисы, обнаружила её труп. Живёт с матерью.
- Лариса Груздева — убитая жена Груздева. Актриса театра (вне штата).
- Галина Желтовская — новая жена Груздева.
Группа Жеглова
- Глеб Георгиевич Жеглов — 26 лет, капитан милиции, старший оперуполномоченный, начальник бригады отдела МУРа по борьбе с бандитизмом. Комсомолец. Высокого роста, ловок, подвижен, быстрые коричневые глаза навыкате. Смуглая кожа, иссиня-чёрные волосы. Очень широк в плечах. Носит штатный парабеллум в кобуре на брючном ремне — надев галифе, уже вооружён. С пистолетом не расстаётся, даже когда спит — поставив на предохранитель, кладёт его под подушку. Одна из черт его характера — самолюбование. Он хочет быть лучшим во всем — начиная с блеска сапог, которые полирует беспрестанно, и заканчивая импровизированным соревнованием на уборке картошки. Поэтому он до дерзости смел, невероятно трудоспособен, но к людям относится, как к расходному материалу. Эту черту в нём подметил Груздев, сказавший Шарапову: «…он через кого хочешь переступит. Доведётся — и через тебя тоже». Не женат, живёт в общежитии на Башиловке. Признался, что рос без отца, кроме него в семье четверо детей. В МУРе уже пять лет.
- Владимир Иванович Шарапов — 22 года, старший лейтенант, оперуполномоченный. Фронтовик, командовал ротой разведки. В сентябре сорок четвёртого (под Ковелем) принял командование штрафной ротой. 42 раза ходил за линию фронта. Общаясь с бывшими уголовниками, Шарапов в совершенстве освоил блатной жаргон. Комсомолец. От его лица ведётся повествование. Хотя свою внешность почти не описывает, упомянуто, что Шарапов — блондин с очень густыми волосами, один из передних зубов сколот или отсутствует (Шарапов говорит о своей щербатости). У него курносый нос и маленькие (по его мнению) глазки — красавцем себя не считает. В группе Жеглова проходит практику. Живёт у площади Сретенские Ворота, в комнате коммунальной квартиры, в десяти минутах ходьбы от Петровки, 38. Награждён орденом Красного Знамени, орденом Отечественной войны, двумя орденами Красной Звезды, польским крестом Virtuti Militari, семью медалями : "За отвагу", "За боевые заслуги", "За взятие Берлина" и др. Был ранен пять раз.
- Иван Пасюк — сержант. Ему за тридцать. Огромный человек, широкое лицо, руки-лопаты. Говорит с характерным украинским выговором. Учится в вечерней школе в шестом классе, причём за неуспеваемость его грозят перевести в пятый.
- Николай Тараскин — оперативный работник группы Жеглова. Совсем молодой человек, невысокого роста, щуплый. Отсутствие опыта компенсирует старательностью. По причине отсутствия опыта ему постоянно достаётся канцелярская работа (писание отчётов за всю группу), которую он терпеть не может и норовит сплавить кому-нибудь другому. Жена Вера — официантка буфета.
- Григорий Ушивин, по прозвищу «Гриша Шесть-на-Девять» — фотограф, работник группы Жеглова, неаттестованный сотрудник. Очень высокого роста, невероятно худ. Держится с важностью, часто принимает напыщенные позы. Когда говорит, откидывает назад голову. Гриша рассказывает о себе множество историй, ни разу не повторяясь. Из этих историй следует, какой великий человек Гриша Шесть-на Девять. Поэтому Жеглов при знакомстве представляет его не иначе, как «старший сын барона Мюнхгаузена». Хрящеватое лицо, носит очки в роговой оправе, куртку с бархатным воротничком и клетчатую кепку. Испытывает проблемы со здоровьем — Жеглов намекает, что Гриша не может пройти медкомиссию, чтобы стать оперуполномоченным.
- Василий Векшин — оперативный работник из Ярославля. Был прикомандирован к группе Жеглова, поскольку всех жегловцев московский криминалитет знает в лицо. Небольшого роста, тщедушен. Работал как агент внедрения, изображал из себя бандитскую «шестёрку». На его счету разгромленная банда Яши Нудного. Был убит ножом в сердце при попытке внедрения в банду «Чёрная кошка».
Персонажи второго плана
Работники МУРа и милиции города
- Пётр Соловьёв — старший лейтенант, опердежурный. Комсомолец. Круглое веснушчатое лицо. Выиграл по довоенной государственной облигации пятьдесят тысяч рублей. Соловьёв захотел потратить все деньги на себя и семью, за что был подвергнут Жегловым насмешкам и глумлению. Во время засады для поимки бандита Фокса, был сильно напуган последним, дал возможность Фоксу застрелить Топоркова, затем по приказу Фокса лег на пол и дал бандиту сбежать. Из-за этого подвергся критике и осуждению товарищей и был изгнан из рядов МУРа (что однако являлось по сути самоуправством, так как, насколько бы подлым и трусливым Соловьёв ни оказался, увольнять его из рядов МУРа по закону имел право лишь начальник МУРа). Участвовал в опознании Фокса в ресторане "Савой", так как знал его в лицо.
- Копырин — водитель милицейского автобуса (в экранизации романа — Копытин). Шутники из МУРа называют трофейный, латаный-перелатаный автобус «Опель-Блитц» не иначе, как «Фердинанд». Впрочем, потешаться над автобусом-развалюхой в присутствии водителя воспрещается.
- Алимов — проводник-кинолог служебной немецкой овчарки по кличке Абрек.
- Варвара Александровна Синичкина — младший сержант милиции, работник постовой службы, председатель шефской комиссии бюро комсомола. Круглое, нежное, почти детское лицо. Огромные глаза, причём разного цвета: один — серый, а второй — с зеленоватым отливом(возможно, это указывает на наличие гетерохромии). Пухлые губы, на носу — еле заметные веснушки. Тоненькая, стройная и высокая фигурка. Варя — настоящая красавица, а также, очень добрая, умная, отзывчивая и ласковая девушка. До войны была студенткой второго курса педагогического вуза. Погибла при исполнении служебных обязанностей в ночь, когда Шарапов был внедрен в банду и спал под надзором Левченко. В многосерийном телефильме «Место встречи изменить нельзя», который является экранизацией романа, девушка остаётся жива и забирает ребёнка-подкидыша из роддома имени Грауэрмана, о чём Шарапов узнаёт в самом конце фильма.
- Воробьихин, лейтенант милиции, участковый.
- Кондрат Филимонович Мурашко, майор милиции. Специалист по ворам-карманникам («щипачам»). Щуплый, пожилой, седой человек. Маленькие сухие руки. Старая сатиновая рубашка много раз заштопана, но чиста.
- Лев Алексеевич Свирский, подполковник милиции, начальник отдела борьбы с бандитизмом (ОББ) МУРа, непосредственный начальник Жеглова.
- Китаин, полковник милиции, заместитель начальника МУРа.
- Маханьков, генерал-лейтенант милиции, начальник московского Управления НКВД.
- Филимонов, инструктор по борьбе самбо. Невысокий щуплый человек, с маловыразительными интонациями речи.
- Топорков, лейтенант милиции. Смертельно ранен во время засады на Фокса в квартире Верки Модистки.
- Сапожников, эксперт научно-технического отдела. Работал с отпечатками пальцев Фокса
- Родионов - эксперт
- Мамыкин - начальник бригады
- Стёпа Захаров - опер из ОБХСС, секретарь комсомольской организации МУРа
Соседи Шарапова по коммунальной квартире
- Михаил Михайлович Бомзе — сосед Шарапова по коммунальной квартире на Сретенке. Маленькие руки и ноги при массивном туловище, маленькая лысая голова. Все это, вдобавок к клетчатому коричневому костюму, заставляет вспомнить старую черепаху в панцире. Его сына, студента консерватории, убили на фронте в сорок первом. Жена умерла от горя через три дня после получения «похоронки» на сына. Живёт тем, что пишет шутки для газет и журналов. Его профессия так и называется «юморист-малоформист».
- Александра и Семён Барановы — родители пятерых шумных отпрысков. Семён — инвалид, любитель выпить и поскандалить с женой, был быстро поставлен на место Жегловым, когда тот ночевал у Шарапова.
Уголовники, бандиты и их подручные
- Анатолий Шкандыбин — уголовник, молодой чернявый парень. Его характер — смесь наглости, подлости и трусости. После выхода из исправительного лагеря стал наставлять «на путь истинный» желавших поскорее «стать взрослыми» мальчишек — обучать их воровскому жаргону, спаивать, угощать сигаретами, расписывать «лёгкую фартовую жизнь» и т. д.
- Сенька Тузик — вор, бандитская «шестёрка». Пообещал вывести на банду «Чёрная кошка». "Он согласился передать бандитам, что фартовый человек ищет настоящих воров в законе, чтобы вместе сварганить миллионное дело". Сам в романе не появляется, говорит по телефону. Судя по тому, что бандиты из «Чёрной кошки» передают Тузику «привет» через Шарапова, дни Сеньки сочтены.
- Васька Колодяга — грабитель. Симулировал в управлении, куда его привезли на допрос, эпилептический припадок.
- Валентин Бисяев, по прозвищу Валька Копчёный. Подарил Маньке Облигации браслет в виде ящерицы.
- Мария Афанасьевна Колыванова, по прозвищу Манька Облигация. По характеристике самого Жеглова: «дама, приятная во всех отношениях». Хорошенькое личико, губы накрашены сердечком. Жёлтые локоны уложены в модную причёску «сеточка с мушками». Кукольные зелёные глаза, причём левый, на момент ареста, «украшает» наливной глянцевый фингал, всех цветов радуги. Несмотря на внешность, виртуозно матерится.
- Константин Сапрыкин, по прозвищу Кирпич. Двадцать пять лет, три судимости. Кличку получил за необычную форму черепа. Длинное лошадиное лицо, тяжёлая челюсть, маленькие глазки, курносый нос с широкими ноздрями.
- Вера Степановна Моторина, по прозвищу Верка Модистка. Зарабатывает тем, что перешивает краденую одежду. Затем эту одежду продают на базарах торговцы-«марвихеры».
- Ингрид Карловна Соболевская, тридцать лет. Певица. Утверждает, что с Фоксом были любовниками, но расстались. Подруга убитой Ларисы Груздевой.
- Пётр Ручников, по прозвищу Ручечник. Носит элегантный красивый серый костюм, белую рубашку, полосатый галстук с бриллиантовой булавкой, модные башмаки «шимми» на толстой подошве. В руке — резная палка-трость, на которую грузно опирается «для понту», поскольку совершенно здоров.
- Светлана Петровна Волокушина, 1921-22 года рождения, двадцать три или двадцать четыре года, подручная и подельница Ручечника. Очень красивая женщина, высокая, белокожая, в короне тяжёлых русых волос. Манеры вальяжные, ленивые.
- Екатерина Петровна Задохина, семидесяти лет. Хозяйка личного телефона К 4-89-18, который Шарапов нашёл в записной книжке Ручечника на букву «Ф».
- «Подсадная Аня» — лет двадцати двух, удлинённое белое лицо, короткий курносый нос, во рту две стальные фиксы. Крашеные светлые волосы.
- Клаша — старуха, хозяйка «хазы», где квартирует банда «Чёрная кошка». Ещё крепкая женщина, «мордастая», как её назвал Шарапов. Впрочем, он же её называет ещё и «вурдалаком».
Банда «Чёрная кошка»
- Евгений Петрович Фокс. Высок, строен, широкая грудь, узкая талия. Пышная шевелюра чёрных вьющихся волос. Синие глаза, бледное лицо, на подбородке ямочка. Ходит в дорогого сукна военной форме старших офицеров, без погон. На кителе — орден Отечественной войны. Две нашивки за ранения. Требует от подельников и любовниц, чтобы его называли не по имени, а по фамилии. По всей вероятности, Фокс не входит в «блатную» иерархию, либо, как ранее имевший несерьёзную судимость, либо «ссучившийся» вор.
|
- Скажи-ка, Сапрыкин, ты как думаешь - Фокс в законе или он приблатненный? - спросил Жеглов так, будто после десяти встреч с Фоксом вопрос этот для себя решить не смог и вот теперь надумал посоветоваться с таким опытным человеком, как Кирпич. - Даже не знаю, как тебе сказать. По замашкам он вроде фраера, но он не фраер, это я точно знаю. Ему человека подколоть - как тебе высморкаться. Нет, он у нас в авторитете, - покачал длинной квадратной головой Сапрыкин. - А не мог Фокс окраску сменить? - задумчиво предположил Жеглов. - Да у нас, по-моему, никто и не знает, чем он занимается. Сроду я не упомню такого разговора. Он на хазах почти не бывает - в одиночку, как хороший матерый волчище, работает. Появится иногда, товар сбросит - только его и видели… |
|
|
|
Манжета на правом рукаве его рубашки была разорвана, и я увидел начало татуировки. Я подошел, довольно бесцеремонно завернул рукав и прочитал наколку: «Кто не был – побудет, а был – не забудет».
Фокс улыбнулся и пояснил: – Ошибки молодости. Пришлось побывать и запомнить навсегда. Чтобы не повторять… |
|
- Анна Петровна Дьячкова — та самая Аня, которой звонил Ручечник для связи с Фоксом. Настоящая любовница Фокса. Двадцать четыре года, работает завпроизводством пункта питания на Казанском вокзале. Ребята из аналитического отдела МУРа «вычислили» её, когда искали фоксову Аню, но «разработать» не успели.
- Карп, горбун — человек средних лет с плоским лицом. Очень тонкие, плотно сжатые губы. Красные веки. Белые больные десны, гнилые зубы. Длинные корявые руки, сухие пальцы. Одет в вельветовую толстовку и валенки. Когда Шарапов увидел его в первый раз, на коленях у него сидел кролик-альбинос с красными носом и алыми глазами. К концу разговора с Шараповым горбун заколол кролика вилкой со стола.
- Лошак — водитель хлебного фургона с госномером МГ 38-03. Хрящевое длинное лицо, за которое и получил свою кличку.
- Есин — водитель «Студебеккера». Убит Жегловым во время погони за Фоксом.
- Промокашка — лет двадцати двух-двадцати пяти. Длинное лицо, вихлявые движения. На голове — крохотная кепочка-«малокопеечка».
- «Чугунная Рожа» — так прозвал этого бандита Шарапов, не слышавший, как к нему обращаются другие. Серое ноздреватое лицо, тусклые белые глаза, скрипучий голос.
- Алексей Диомидович Тягунов — молодой красивый человек, один глаз — стеклянный. Шарапов вспомнил, что видел его в муровской картотеке как убийцу-рецидивиста.
- Сергей Левченко — плечистый, со звероватым цыганским лицом. На войне служил в штрафной роте под командованием Шарапова. Шарапов описывает эпизод, когда он с Левченко переправлялся через Вислу, чтобы добыть «языка». На обратном пути Левченко сильно ранило осколком мины в спину. Затем санитарный поезд, в котором ехал лечиться Левченко, разбомбили под Брестом. Шарапов полагал, что Левченко погиб, однако погибли только его документы. Без них доказать, что искупил кровью свою вину, Левченко не смог, поэтому он сбежал и прибился к банде. Левченко сказал Шарапову, что не выдал его банде потому, что Шарапов вытащил его, раненого, после похода за «языком» на Висле. Во время ареста банды пытался сбежать, но был убит Жегловым. Это окончательно поссорило Шарапова и Жеглова.
Эпизодические персонажи
- Александр Васильевич Ляховский — генерал, лётчик, Герой Советского Союза. Потерпевший — у него угнали личный автомобиль «М-1» (эмку). Нашёл машину безвестный инспектор ОРУДа. Предприимчивый Жеглов устроил так, что генерал написал на его имя благодарственное письмо в МУРовскую многотиражку «На боевом посту». Это один из поступков Жеглова, который вызвал резкое неприятие Шарапова.
- Фирсов Елизар Иванович — потерпевший. Был ранен Шкандыбиным из охотничьего ружья, из мести за то, что не давал Шкандыбину втягивать молодёжь в бандитскую группу.
- Котова — девица лёгкого поведения. Носит толстую и длинную искусственную косу. Умудрилась перессорить подвыпивших посетителей ресторана, доведя их до драки.
- Липатников Фёдор Петрович — свидетель, сосед Ларисы Груздевой. Его показания позволили Жеглову обвинить Илью Сергеевича Груздева в убийстве Ларисы. Сутулый суетливый человечек, с длинными жёлтыми передними зубами.
- Спиридон — сторож дома на Божедомке, где живёт Соболевская. На фартуке огромная жестяная бляха дворника. В зимней шапке-ушанке и валенках, подшитых кожей. Говорит тонким, скрипучим голосом. Курит невероятных размеров «козью ногу».
- Воронов Борис Николаевич — домоуправляющий дома номер семь на Божедомке, где живёт Соболевская. Потерял одну руку на фронте.
- Миляев - слесарь. Обнаружил ребёнка-подкидыша. Вместо ноги — деревянный протез, ходит в старой краснофлотской шинели.
- Марианна — буфетчица в ресторане "Савой", "самоходка". "Красивая статная брюнетка очень важного вида, уже в годах, лет за 30, в белой наколке на волосах, ходила по залу и катала перед собой стеклянный столик на колёсах"
Экранизация
Роман экранизирован в 1979 году на Одесской киностудии — фильм «Место встречи изменить нельзя», режиссёр Станислав Говорухин.
Интересные факты
- В основу произведения легла реальная история банды Ивана Митина из Красногорска.
- Владимир Шарапов появляется в других произведениях братьев Вайнеров о советской милиции.
- В журнале "Смена" (№№ 15-22, 24 за 1975 год) журнальный вариант романа был опубликован под названием "Место встречи изменить нельзя".
- Писатель Эдуард Хруцкий считал Глеба Жеглова отрицательным персонажем, а появление такого яркого антигероя - прорывом в советской литературе[1]: "..Вообще, ограничений было множество. В Главлит, например, поступил знаменитый приказ заместителя министра внутренних дел Юрия Чурбанова, из которого следовало: литературным героям – сыщикам, следователям – запрещалось выпивать, расходиться с жёнами и, не дай бог, иметь любовницу! Для надзора за нами, писателями и журналистами, в то время существовала целая государственная система: Главлит, пресс-бюро КГБ, пресс-бюро МВД и пресс-бюро Прокуратуры СССР. Я специально рассказываю об этом цензурном маразме, чтобы было понятно: появление в литературе такого яркого антигероя, как Глеб Жеглов, – мощный прорыв братьев Вайнеров.. Они уже были очень знаменитыми людьми, когда начали работать над «Эрой милосердия». Я считаю – это их главный роман. Победа над цензурой произошла ещё и потому, что роман вышел в «Воениздате». Военную цензуру не интересовал моральный облик сыщиков, их интересовало, нет ли в романе военных тайн – описания нового танка или дислокации войск. Ничего этого в романе не было. Так, впервые в детективной литературе возник образ антигероя – высокого, с тонкой талией, цыганисто-красивого Глеба Жеглова. Он сложный человек. Мог отдать свои хлебные карточки соседке, а мог взять уголовное дело, забытое другом на столе, спрятать его и весь день наблюдать, как друг мучается.. Вайнеры не любили своего героя – он больше нигде никогда не появляется, а Шарапов «переселяется» в новую книгу «Гонки по вертикали».. Высоцкий сделал Жеглова другим.. Песенное обаяние и мастерство актёра сделали из антигероя героя. «Вор должен сидеть в тюрьме» – это стало заповедью для многих сыщиков. Но, к сожалению, подбросить кому надо пистолет или наркотики для некоторых стало таким же обыденным делом, как для Жеглова запихнуть кошелёк в карман воришки Кости Сапрыкина, так незабываемо сыгранного Садальским."
- Герой песни В.С. Высоцкого "Письмо торговца ташкентскими фруктами с Центрального рынка" отдал за роман "Эра милосердия" две дыни и килограмм гранатов.[2]
Напишите отзыв о статье "Эра милосердия (роман)"
Примечания
Ссылки
- [lib.ru/RUSS_DETEKTIW/WAJNERY/zheglov.txt Текст романа «Эра милосердия»]
Отрывок, характеризующий Эра милосердия (роман)
Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.
Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.
Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.
В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
