Юйцзюлюй Анагуй

Юйцзюлюй Анагуй 郁久閭阿那瓌
Каган Жужаней
520 — 552
Предшественник:	Юйцзюлюй Чоуну
Преемник:	Юйцзюлюй Поломэнь
Смерть:	552(0552)
Род:	Юйцзюлюй
Отец:	Юйцзюлюй Футу
Мать:	Хоулюйлин
Дети:	Юйцзюлюй Аньлочэнь, Императрица Юйцзюлюй

Юйцзюлюй Анагуй (кит. упр. 郁久閭阿那瓌, пиньинь: Yùjiǔlǘ Ānàgūi) (тронное имя. Чиляньтоубиндоуфа Хан (敕連頭兵豆伐可汗)) — одиннадцатый каган жужаней с 520 года по 552 год н. э.. Получил власть в результате мятежа знати против его старшего брата — кагана Чоуну

Правление

Юйцзюлюй Анагуй и Северная Вэй (520—535)

Через десять дней после коронации Анагуя его родственник Силифа Шифа разбил его войско. В жужани началась гражданская война. Анагуй, его младший брат Игюйфою бежали в Бэй Вэй. Силифа казнил ханшу-мать и многих вельмож. Юань Сюй приказал евнуху Лу Сидао, телохранителю Мын Вэю встретить кагана у врат столицы, цинчжован Цзы на середине дороги, евнухам Цуй Гуану и Юань Цуаню в предместьях. В зале Сяньяньдань состоялась помпезная и довольна унизительная для жужаней аудиенция у императора. Каган стоял на коленях, но просил Юань Сюя только об одном: дать ему войска для возвращения родных земель. Император одарил Анагуя, дал ему китайские титулы и признал каганом жужаней, но вопрос о войне отложил. Император созвал военный совет, но мнения разделились. Анагуй дал взятку в 100 лян министру Юань Ча, который выдал ему разрешение уехать из столицы.

В 521 Анагуй уже собирался уезжать, но император остановил его и велел евнуху Му Би узнать о здоровье кагана, после император подарил кагану полный комплект брони для всадника и лошади, 6 комплектов стальных лат для всадника и лошади, 12 копий, украшенных серебром, лентами и лаком, 10 чёрных лакированных копий, 2 комплекта луков и старел украшенных шёлком, 6 луков с киноварным лаком, 6 щитов с саблями, 20 рогов и литавр, а также одеяла, одежду, шёлк, юрты, провизию, посуду, 2 рабынь, 500 лошадей, 200 верблюдов, 100 быков, 5 тыс. баранов, 20 коробок киновари, 20 000 проса. Все подарки император велел отвезти в приграничную крепость. Цуй Гуан и Юань Цуань угостили кагана и проводили его.

Между тем, в землях жужаней продолжалась война. Теперь против Шифа выступил Юйцзюлюй Поломэнь, который после короткой борьбы стал каганом. Вэйцы стали проводить разведку для установления целесообразности войны с Поломэнем. Тйеюнь Цзюйжинь выяснил, что Поломэнь готов принять Анагуя в качестве вассала. Анагуй догадался, что по возвращении его казнят, и попросил позволения вернуться в Вэйскую столицу. Вскоре трон Поломэня пошатнулся и гаоцзюйцы разбили его. Жужани перестали признавать каганскую власть и стали грабить друг друга, род пошёл на род. Вэйский военный совет составил план по которому следовало добиться разделения жужаней на две орды: Анагуя в Тужоси и Поломэня ближе к Кукунору. При этом снабжать их припасами и всем необходимым, но зорко следить за намерениями и поступками. Поломэнь хотел взбунтоваться, но был выдан князьями и китайцы фактически его арестовали.

В 522 Анагуй попросил у императора проса для посева и получил 10 000 мешков. В 523 жужани из-за голода стали грабить северный Китай. Каган извинился перед императорским послом Юань Фэнем, но сам присоединился к грабителям. Главнокомандующий Ли Чун с 10 000 конницы был отправлен разить жужаней, однако те разбежались. В 524 Поломэнь умер под арестом. В 525 Анагуй со 100 000 жужаней подавил восстание в крепости Войе, за что был награждён. В 532 Анагуй отправил дань и просил выдать царевну за его сына. В следующем году император дал своё согласие, но беспорядки и последовавший за этим распад Тоба-Вэй помешал планам жужаней.

Позднее правление 535—552

В 535 году Анагую удалось добиться брака с Си Вэй Вэнь-ди (Юанем Баоцзюем): Вэнь-ди выдал княжну за брата кагана Тханя, а сам женился на дочери Анагуя, которая стала известна как Императрица Юйцзюлюй. Для укрепления брака Анагуй произвёл набег на Западную Вэй, мотивировав его тем, что император мало внимания уделяет его дочери, а любит прежнюю императрицу Ифу. В 538 жужани напали на Бинчжеу, Фаньян, Ишуй, Сычжэу, Ючжунь. Гао Хуань возобновил поиски мира с жужанями и отпустил на свободу жужаньских послов.

В 540 умерла императрица Юйцзюлюй и фактический правитель Восточной Вэй полководец Гао Хуань отправил Чжан Вэйцюаня, который передал письмо кагану. В письме было сказано, что Юйвэнь Тай убил императора Сяо У-ди, отравил императрицу Юйцзюлюй и желает истребить жужаней. На военном совете князья жужаней высказались за признание Восточной Вэй. Жужани заплатили небольшую дань в знак признания Восточной Вэй. После длительных переговоров Гао Хуань решил выдать сестру князя Чжо — Ланлин Гюньчжан за сына кагана. В 541 каган прислал 1000 лошадей и попросил привезти царевну. Ввиду важности союза с жужанями, Гао Хуань лично следил за сбором приданого и проводил царевну и её свиту в жужань. Анагуй был очень обрадован браком.

Союз с Восточной Вэй оказался довольно прочным. Теперь северный Китай был ослаблен гражданской войной между Западной и Восточной Вэй (между Юйвэнями и Гао — фактическими правителями) и жужани могли не опасаться опустошительных вторжений в свои земли. Число жужаней возросло и Анагуй стал одним из сильнейших правителей в регионе. Шуньюй Тхань — китайский секретарь кагана, убедил его не подписывать послания как вассал, но как суверенный государь. Когда Гао Ян в 550 основал Бэй Ци, дипломатические отношения продолжились.

Гибель жужаней

В 540-х годах жужани был сильнейшим народом в Восточной Азии, но их гибель была молниеносной. В 546 году восстали племена теле (телеуты), однако были разбиты тюрками. Ашина Бумын заключил союз с Си Вэй и потребовал себе жужаньскую принцессу в жёны. Анагуй отправил войска против тюрок, но в 552 году конница жужаней не выдержала удара их тяжёлой кавалерии.

В 552 году Юйцзюлюй Анагуй покончил с собой. Остатки жужаней бежали в Северную Ци от тюркютов.

Предшественник: Юйцзюлюй Чоуну

Каган жужаней 520—552 год

Преемник: Юйцзюлюй Поломэнь

Отрывок, характеризующий Юйцзюлюй Анагуй

Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.