Argosy (журнал)

Argosy (позже выходил под названиями The Argosy и Argosy All-Story Weekly) — американский pulp-журнал, основанный Фрэнком Манси и выпускавшийся в период с 1882 по 1978 год. Считается первым американским pulp-журналом. Изначально издание возникло как детский еженедельный «журнал историй», выходивший под названием Golden Argosy.

Основание Golden Argosy

В конце сентября 1882 года Фрэнк Манси переехал в Нью-Йорк, чтобы начать выпуск Argosy, вступив в партнёрство со своим другом, уже жившим в Нью-Йорке и работавшим в издательской индустрии, и с биржевым маклером из города Августа, штат Мэн, предыдущего места жительства Манси. Mанси вложил в покупку историй для журнала большую часть имевшихся у него денег — около 500 долларов.

Только оказавшись в Нью-Йорке, биржевой маклер сразу отошёл от участия в журнале, и Манси после этого решил освободить от участия в нём и своего нью-йоркского друга, поскольку из-за недостаточного финансирования дело казалось ему безнадёжным. Манси затем продал этот журнал нью-йоркскому издателю и сумел убедить его издавать журнал и нанять самого Манси в качестве редактора.

Первый номер был выпущен 2 декабря 1882 года (датой стояло 9 декабря 1882 года, — обычная практика для того времени), с этого момента журнал стал выходить еженедельно. В первом номере было восемь страниц, он стоил пять центов и включал первые части «историй с продолжением» Горацио Элджера-младшего и Эдварда Сильвестра Эллиса.

Другими авторами, связанными с Argosy с первых дней его существования, были Энни Эшмур, Кэмпбелл, Гарри Кэстлмон, Фрэнк Конверс, Джордж Кумер, Мэри Денисон, Малкольм Дуглас, полковник Эллис, Харбор, Лоуэлл, Оливер Оптик (Уильям Тэйлор Адамс), Ричард Х. Титерингтон, Эдгар Уоррен и Мэтью Уайт-младший, который впоследствии стал редактором Argosy и находился на этой должности с 1886 по 1928 год.

Через пять месяцев после выпуска первого номера издатель обанкротился, вследствие чего началось внешнее управление, одна из процедур банкротства. Разместив иск о невыплате ему заработной платы, Манси удалось взять журнал под свой контроль. Финансовая ситуация была, однако, очень нестабильной; подписки на номера, которые должны были быть выпущены, оказались уже проданы, но у Манси почти не было денег, а кредит на печатное и прочее необходимое оборудование получить было негде. Манси занял 300 долларов у своего друга в штате Мэн и попытался перебиться с ними, управляя журналом, поскольку знал основы издательского дела.

Манси понял, что ориентация журнала на детей была ошибкой, так как они не сохраняли подписку на издание в течение длительного времени, ибо вырастали из той возрастной аудитории, на которую он был рассчитан. Кроме того, у детей не было большого количества денег на покупки, что ограничивало количество рекламодателей, заинтересованных в достижении информации об их товаре через рекламу в журнале.

Переход к публикации pulp-историй

В декабре 1888 года название журнала было изменено на The Argosy. С апреля 1894 года новый номер стал выходить раз в месяц, выходя до этого раз в неделю, и с этого же времени в тематике журнала произошёл сдвиг в сторону pulp-историй. Первый номер, содержавший исключительно pulp-истории, вышел в свет в 1896 году. В таком виде (содержа только pulp-истории) Argosy стал фактически первым из журналов нового жанра и считается «пионером» среди pulp-журналов.

Номера журнала вновь стали выходить раз в неделю с октября 1917 года. В январе 1919 года журнал Argosy был объединён с журналом Railroad Man’s Magazine и на короткий период времени стал известен под названием Argosy and Railroad Man’s Magazine.

До Первой мировой войны в Argosy были опубликованы произведения нескольких заметных писателей, в том числе Эптона Синклера, Зейна Грея, Альберта Пайсона Терхьюна, Гертруды Бэрроус Беннетт (под псевдонимом Фрэнсис Стивенс) и бывшего «бульварного» романиста Уильяма Уоллеса Кука.

All-Story

Журнал All-Story был другим pulp-изданием, выпускавшимся Манси. Появившись в январе 1905 года, он выходил раз в месяц на протяжении одиннадцати лет. Последующий переход к еженедельному изданию привёл к изменению названия на All-Story Weekly. В итоге этот журнал был объединён с Cavalier, после чего стал известен под названием All-Story Cavaler Weekly, пока его название не было изменено на прежнее. Среди редакторов All-Story были Ньюэлл Меткалф и Роберт Дэвис.

В журнале All-Story были впервые опубликованы произведения Эдгара Райса Берроуза, начиная с «Под лунами Марса», небольшого рассказа, позже расширенного последовательными продолжениями, которые в итоге были объединены в романы «Принцесса Марса» и более поздний «Боги Марса». В числе других авторов All-Story были авторы детективных романов Рекс Стаут и Мэри Робертс Райнхарт, авторы историй-вестернов Макс Брэнд и Рэймонд Спирс и авторы произведений в жанре литературы ужасов и научной фантастики Тод Роббинс, Абрахам Меррит, Перли Пур Шидан и Чарльз Стилсон.

В 2006 году экземпляр номера журнала All-Story Magazine за октябрь 1912 года, в котором состоялось первое (где бы то ни было) появление персонажа Тарзана, был продан за 59750 долларов на аукционе, проводимом Heritage Auctions в Далласе.

Argosy All-Story Weekly

В 1920 году журнал All-Story Weekly был объединён с The Argosy, в результате чего появился фактически новый журнал, Argosy All-Story Weekly, в котором печатались произведения разных литературных жанров, в том числе научная фантастика и вестерны. На страницах журнала появились некоторые из произведений Эдгара Райса Берроуза о Тарзане и Джоне Картере; среди других писателей-фантастов, чьи произведения публиковались в журнале, были Ральф Милн Фарли, Рэй Каммингс, Отис Эдельберт Кляйн и Абрахам Мерритт.

В 1922 году Argosy упустил шанс дать старт карьере Эдварда Смита. Боб Дэвис, бывший тогда редактором Argosy, отверг рукопись романа The Skylark of Space, отметив в письме к Смиту, что лично ему роман понравился, но являлся, по его мнению, «слишком далёким» от вкусов читательской аудитории журнала. Это «письмо с обнадёживающим отказом» мотивировало Смита предпринять дальнейшие попытки, благодаря которым его роман был в итоге опубликован в Amazing Stories.

В Argosy был опубликован ряд приключенческих произведений авторства Джонстона МакКалли (включая истории о Зорро), Сесила Форестера (автора произведений о морских приключениях), Теодора Роскоу (рассказы о Французском Иностранном легионе), Льюиса Патрика Грина (который специализировался на историях об Африке) и истории Джорджа Вортса о Петере Брэзене, американском радисте, который с приключениями путешествовал по Китаю. Генри Бедфорд-Джонс написал для Argosy ряд исторических «сорвиголовных» рассказов о приключениях ирландского солдата Дениса Бёрка. Борден Чейз публиковал в Argosy рассказы на криминальную тематику. На страницах номеров Argosy также печатались два юмористических детективно-приключенческих фельетона авторства Лестера Дейта. Более серьёзные детективные истории, публикуемые в журнале, принадлежали авторству Корнелла Вулрича, Норберта Дэвиса и Фреда МакАйзека.

Истории в стиле вестернов для журнала писали Макс Брэнд, Кларенс Малфорд, Уолт Коберн, Чарльз Элден Зельцер и Том Карри. Среди других авторов, которые регулярно сотрудничали с журналом, были Эллис Паркер Батлер, Хью Пендекстер, Роберт Говард, Гордон МакКриг и Гарри Стивен Килер. Известный персонаж вестернов Брэнда доктор Килдэр впервые появился в этом журнале в 1938 году.

Обложки номеров Argosy оформлялись несколькими известными журнальными иллюстраторами, в том числе Эдгаром Франклином Уиттмаком, Модестом Штайном и Робертом Грэфом.

В ноябре 1941 года журнал стал выходить раз в две недели, с июля 1942 года — раз в месяц. Наиболее значительные изменения произошли в сентябре 1943 года, когда журнал не только перешёл с мягкой на твёрдую бумагу, но и начал смещать свою тематику от исключительно pulp-историй. В течение следующих нескольких лет количество произведений подобного рода, публикуемых в нём, становилось всё меньше (хотя иногда там по-прежнему печатались произведения видных новеллистов, таких как Пэлем Вудхауз), а материал расширялся в сторону тематики так называемого «мужского журнала». В итоге он стал ассоциироваться с «мужскими» приключенческими историями pulp-жанра «истинных» историй, со сражениями с дикими животными или военными конфликтами, статьями Эрла Стэнли Гарднера из серии The Court of Last Resort, а позже стал считаться эротическим мужским журналом. Последний номер оригинального журнала был выпущен в ноябре 1978 года.

Возрождение

С 1990 по 1994 год журнал вновь выходил в свет, будучи на короткое время возрождён. В течение этого периода времени было выпущено только пять номеров, выходивших нерегулярно. Ежеквартальный выход вновь возрождённого журнала на твёрдой бумаге начался в 2004 году. Затем в издании на короткое время наступил перерыв, прежде чем публикация в 2005 году была возобновлена под названием Argosy Quarterly, начав выходить под редакцией Джеймса Оуэна. Внимание этой версии журнала фокусировалось на новой, оригинальной художественной литературе. В этом виде журнал выходил только до 2006 года. С декабря 2013 года Argosy был возрождён вновь, но уже как исключительно цифровое издание с акцентом на pulp-произведениях современных писателей.

Британский Argosy

Журнал British Argosy (также известный как Argosy) был основан Александером Страханом в 1865 году, а затем находился в собственности и выходил под редакцией Эллен Вуд. Он просуществовал до 1901 года.

Поздний British Argosy представлял собой журнал с короткими историями, выходил в мягкой обложке и ориентировался в основном на перепечатки; он выпускался с 1926 по 1974 год, с историями и фельетонами от различных авторов и страницами-вставками с преподносимыми как забавные цитатами, отрывками и карикатурами. В качестве выпускающего редактора в этом журнале с 1955 по 1960 год работала Джоан Эйкен. В числе писателей, чьи материалы публиковались в British Argosy, были лорд Дансени, Рэй Брэдбери и Герберт Эрнест Бейтс.

Ссылки

• [www.philsp.com/mags/argosy.html Checklist of Argosy covers]
• [books.google.com/books?vid=OCLC07003678 Founding of the Munsey Publishing House, published in 1907 on their 25th anniversary]
• [uwf.edu/dearle/enewsstand/enewsstand_files/Page577.htm Argosy All-Story Weekly] Article at the "Newsstand: 1925" website
• [www.pulpmags.org/database_pages/argosy.html A History of The Argosy] at the Pulp Magazines Project

Отрывок, характеризующий Argosy (журнал)

– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.