Dagome iudex

«Дагоме юдекс» (лат. Dagome iudex) — латиноязычный документ, относящийся к 990-992 годам и известный в списках ХI-XII веков, представляющий собой акт передачи польского государства под защиту Святого престола. В нём говорится, что князь Мешко (названный «Дагоме») с женой Одой и двумя сыновьями передают «Civitas Schinesghe» с прилежащими чётко очерченными территориями под покровительство святого Петра. Текст документа является первым свидетельством существования Древнепольского государства в определённых границах.

Интерпретация

Условное название документа происходит от слов, которыми в нём назван Мешко I. Наиболее вероятным считается происхождение Dagome от имени Дагоберт (Dagobert), полученном Мешко при крещении. Также существует предположение, что Dagome представляет собой соединение сокращённых форм имён (Dago-bert и Me-sco). Версия, представляющая это слово искажением от «Ego Mesco» («я Мешко»), признана безосновательной. Слово iudex имеет значение «судья». Более нигде не встречающееся обозначение польского князя таким титулом стало причиной различных интерпретаций.

По поводу времени, места и целей создания документа также ведутся споры. Ныне считается, что инициатива исходила от самого князя Мешко I. Версия, что документ был создан Одой, которая обратилась за помощью к Риму после смерти мужа, ныне рассматривается как устаревшая. Причиной, по которой Мешко I обратился к апостольскому престолу, называют его стремление к собственной коронации, желание создать самостоятельную церковную метрополию, опасность со стороны чехов или стремление авторитетом церкви защитить Оду и двух младших сыновей Мешко и Ламберта от притязаний своего старшего сына Болеслава. Последняя версия, в отличие от других, объясняет, почему в документе Болеслав не назван. В пользу её достоверности говорит и то, что после смерти Мешко Болеслав Храбрый действительно изгнал Оду из страны и начал единоличное правление.

Исследователи указывают на то, что документ создан без вмешательства или соизволения Германской империи, что говорит о суверенности Древнепольского государства.

Под городом Схигнесне (Schinesghe, Schignesne, Schinesne, Schinesche, Schinesgne) понимали как Щецин, так и Гнезно. Ныне исследователи соглашаются с отождествлением его именно с Гнезно, так как пограничный Щецин не мог рассматриваться как центр столь обширной территории.

Создание документа относят к началу 90-х годов X века, к промежутку между 990 и 992 годами. Местом создания мог быть как Рим, так и Польша. По версии Генриха Ловмянского, акт мог быть написан духовным лицом, возможно, польским епископом лотарингского происхождения.

Искажение имён собственных объясняют тем, что папские копиисты уже не понимали, что документ относится к Польше. В части списков это прямо выражено вставкой-глоссой: «Не знаю, кто были эти люди, но думаю, что они из народа сардов, которые управляются четырьмя судьями». Действительно, необычный титул iudex для римской канцелярии ассоциировался прежде всего с Сардинией, которая делилась на четыре области-юдиката, управлявшиеся каждый своей династией «судей» (iudices).

Списки

Документ сохранился в форме регеста в составе 199-го раздела третьей книги «Собрания канонов» (лат. Collectio canonum), написанного бенедиктинским монахом кардиналом Деусдедитом в 1085—1087 годах. Сохранилось 10 рукописей «Collectio canonum», «Дагоме юдекс» есть в шести из них. Эти источники делят на две группы: рукописи DBP, которые являются копиями первоначального текста «Собрания канонов», и списки FAC, представляющие собой заново составленные компиляции. Компиляции FAC восполняют пропуски, имеющиеся в копиях DBP, которые, в свою очередь, имеют вставки, отсутствующие во второй группе. Древнейшим и наиболее полным списком является Ватиканская рукопись 3833. В кодексах FAC имя Мешко передано в форме Dagone.

				кардинал Деусдедит Collectio canonum около 1087; утрачен
	[1]		[2]		[3]
Codex (1099—1118) Библиотека Ватикана Cod. Vatic. lat. 3833		Codex (1-я пол. XII в.) Библиотека Ватикана Cod. Vatic. lat. 1984		Codex (2-я пол. XII в.) Нац. библиотека Франции Ms lat. 1458			каноник Бенедикт Liber Politicus (1140—1143); утрачен
									[4]
					епископ Альбинус Gesta Albini (1185—1189); утрачен			Codex Cameracensis (2-я пол. XII в.) Муниципальная библиотека Камбре Ms lat. 554
				[5]			[6]
			Codex Ottobonianus (конец XII в.) Библиотека Ватикана Cod. Ottob. lat. 3057			Ценцио Камерарий Liber Censuum (1192) Библиотека Ватикана Cod. Vatic. lat. 8496

Издания

• Wolf von Glanvell V. Die Kanonensammlung des Kardinals Deusdedit. Paderborn, 1905. S. 359.
• Ptaśnik J. Dagome iudex. Kraków, 1911. S. 21.
• Kozłowska-Budkowa Z. Repertorium polskich dokumentów doby piastowskiej. Kraków, 1937. Cz. 1. N 2. S. 2.
• Lowmiański H. Imię chrzestne Mieszka I // Slavia occidentalis. Poznań, 1948. T. 19. S. 234.
• Sawicki J. Wybór tekstów źródłowych do historii państwa i prawa. W-wa, 1951. Т. I, cz. 1. S. 11.
• Labuda G. Słowiańszczyzna pierwotna. Wybór tekstów. W-wa, 1954. S. 206.
• Codex diplomaticus Silesiae / Wyd. K. Maleczyński. Wrocław, 1957. Т. I, cz. 1, N 2. S. 3 i n.
• Kurbisówna B. Dagome iudex — studium krytyczne // Początki państwa polskiego. Poznań, 1962. S. 394—396.

Литература

• Łodyński M. Dagome iudex a kwiestia sardyńska w XI w. // RAUhf. 1911. N 54. S. 61-71.
• Holtzmann W. Kardinal Deusdedit als Dichter // Historisches Jahrbuch. München, 1937. T. 57. S. 217—232.
• Labuda G. Znaczenie prawno-polityczne dokumentu Dagome iudex // Nasza Przeszłość. Kraków, 1948. Т. IV. S. 33-55.
• Łowmiański H. Imię chrzestne Mieszka I // Slavia occidentalis. Poznań, 1948. T. 19. S. 203—308.
• Sydow J. Untersuchungen zur kurialen Verwaltungsgeschichte im Zeitalter der Reformpapsttums // Deutsches Archiv fuer Erforschung des Mittelalters. Graz; Köln, 1954. Т. II, H. 1. S. 18-36.
• Bogdanowicz P. Geneza aktu dyplomatycznego zwanego Dagome iudex // Roczniki Historyczne. Poznań, 1959. T. 25. S. 9-321.
• Kurbisówna B. Dagome iudex // SSS. 1961. Т. I, cz. 1. S. 311—312.
• Kurbisówna B. Dagome iudex — studium krytyczne // Początki państwa polskiego. Księga Tysiąclecia. Poznań, 1962. Т. 1. S. 363—424.
• Maleczyński K. Najstarsza zachodnia granica Polski na podstawe źrodeł X wieku // Początki państwa polskiego. Księga Tysiąclecia. Poznań, 1962. T.l. S. 213—232.
• Buczek K. Zagadnienie wiarygodności regestu Dagome iudex // St Ź. 1965. Т. X. S. 122—124.
• Łowmiański H. Początki Polski W-wa, 1973. Т. V. S. 595—621.
• Labuda G. Znaczenie prawne i polityczne dokumentu Dagome iudex. Nowe spostrzeżenia // Studia i materiały do dziejów Wielkopolski i Pomorza. Poznań, 1979. Т. 13 (25), z. 1. S. 83-101.
• Wędzki A. Południowo-zachodni zasięg państwa Mieszka I w świetle dokumentu Dagome iudex: (Problem identyfikacji Alemure) // Slavia Antiqua. Poznan, 1984. R. 29 (1983). S. 11-117.
• Labuda G. Studia nad początkami państwa polskiego. Poznań, 1988. Т. II. S. 240—263.

Ссылки

• Щавелева Н. И. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Polen/X/980-1000/Dagome_iudex/text1.htm Дагоме юдекс] // Польские латиноязычные средневековые источники. Тексты, перевод, комментарий. — М.: Наука, 1990. — С. 25-27. Сетевая версия сайта «Восточная литература».

Отрывок, характеризующий Dagome iudex

В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.