Here & Now (группа)
| Here & Now | |
| Жанры | |
|---|---|
| Годы |
1974 - настоящее время |
| Страна | |
| Город | |
| Лейблы |
Charly Records |
| Состав |
Keith Bailey |
| Бывшие участники |
Twink |
«Here & Now» — британская рок-группа, образовавшаяся весной 1974 года в Лондоне, Англия[1], исполнявшая психоделический прогрессив/спейс-рок, созвучный произведениям Gong и Planet Gong (с которыми она поддерживала в 1974—1978 годах тесные отношения) и оказавшая влияние на становление стоунер-рока[2]. Группа, исповедовавшая анархистские идеи, считалась важной частью британского андеграунда середины 1970-х годов, сотрудничая и с панк-исполнителями (в частности, Alternative TV). Here & Now выпустили 12 альбомов[3]; они неоднократно меняли состав, временами надолго прекращая деятельность, но официально не распадаясь. В числе известных музыкантов, игравших в Here & Now, были Дэвид Аллен и Кейт Добсон (World Domination Enterprises).
История группы
Первый состав группы был образован весной 1974 года Киф-Кифом (англ. Kif Kif, ударные) и Хосе Гроссом (Jose Gross), с которыми выступали, в числе прочих, итальянец Франко и испанка с оперным вокалом по имени Маргарита. Название (первоначально известное в двух вариантах: Here-Now и Here Now) отчасти имело отношение к «кадровой политике» коллектива, куда входил каждый, находившийся «здесь-и-сейчас», но отчасти возникло и под влиянием книги «Be Here Now» (гуру по имени Baba Ram Dass)[1]. Этот состав дал лишь два концерта: в Meat Roxy (для сообщества сквоттеров) и на Windsor Free Festival, первом открытом фестивале в Британии, разогнанном полицией. После этого Маргарита отправилась в Испанию, Франко (по словам Кифа) «с тех пор также никто не видел»[1].
В ноябре 1974 года участники первого состава Киф Киф и Хосе Гросс пригласили к участию гитариста Джола (Jol); так возникла вторая «инкарнация» коллектива, в числе участников которого были Алан Догенд (Alan Dogend) и поэт Ричард Хэли (Richard Heley). В начале 1975 года к ним присоеднился Твинк[~ 1] со своим самодельным синтезатором[4]. Этот состав выступал, в основном, в Greyhound на Фулэм Пэлас Роуд, Cabbage Patch в Твикенхэме и иногда на верхнем этаже паба Chippenham, где играли и 101ers.
В 1975 году, на открытом фестивале в Уотчфилде неподалёку от Свиндона к группе присоединились гитаристка Стеффи и басист Кейт. Стеффи появилась на сцене неожиданно, включилась самостоятельно и заиграла так, что Алан Догенд просто «сошёл со сцены и оставил их заниматься своими делами»[4]. Так возник состав Here & Now, считающийся основным. Киф-басист так вспоминал фестиваль:
|
Это было звездное мероприятие, мы джемовали перед толпой как минимум тысяч в пять. Это было весьма напряженные мероприятие, особенно для меня, принявшего довольно-таки много, скажем так, стимуляторов... Где-то через полчаса к нам присоединился Артур Браун, который выдал поток сознания и танцевал как дервиш около часа. Мы продолжали играть дальше и были в таком энергетическом потоке, что остановиться уже не могли, к нам присоединился Ребоп Кваку Ба (Rebop Kwaku Ba), выдающийся африканский перкуссионист, который выступал с нами до рассвета, играя на всём, что только попадалось под руку и распевая народные песни под спейс-панк-фанк аккомпанемент... | 
|
После этого группа собралась лишь в марте 1976 года и даже записалась, выпустив кассеты «Bom Shiva Shanka» и «Soviet Kommercial Radio», материал которых переиздавался впоследствии на альбомах[5].
Начиная с 1976 года с группой стали выступать певица: Ано (Ano) и танцовщица Сьюз де Блуз (Suze de Blooze, известная также как Suze the Blues, второй вариант используется в биографии на официальном сайте). Вскоре после этого Твинк, Киф-Киф и Стеффи отправились в Бат, Кит-басист остался в Лондоне и на некоторое время утратил контакт с коллегами. В 1976 году Твинк поселился в найденном им старом автобусе, оказавшемся во вполне рабочем состоянии. Два месяца спустя к нему подселились Kиф-Киф и Стеффи, а также некоторые члены семьи последней. С этого момента началось продолжительное автобусное приключение Here & Now, к которым присоединился еще и басист Макс Канн (Max Cann). В Бате и окрестностях группа, игравшая где придётся, познакомилась со звукоинженером Грантом Шоубизом, который представился как «сценический менеджер» и на некоторое время стал существенно важным участником коллектива (позже получив большую известность как продюсер, записывавший, в числе прочих, The Fall, The Smiths и Билли Брэгга).
Летом 1976 года группа отправилась на импровизированный «фестиваль» в Уэльсе (с участием примерно 150 человек), где — без сцены, на траве и камнях — играла под дождем вместе с Solar Ben (имевшими генерато и звуковую систему). Как вспоминал Киф-Киф, «примено через неделю фестиваль был благополучно изгнан со своего места полицией и мы всей массой отправились в новое место на севере Уэльса»[5].
В 1977 году Твинка заменил Гевин да Блиц (Gavin da Blitz, синтезатор). В 1977 году Дэвид Аллен и Джилли Смит (Gilli Smyth) предложили коллективу выйти в совместное турне как Planet Gong. Этот экспериментальный состав выпустил концертный альбом Floating Anarchy 1977 и сингл «Opium for the People».
В те же дни Here & Now установили прочные творческие отношения с Марком Перри, фронтменом Alternative TV; два коллектива провели совместное турне и выпустили концертный альбом What You See Is What You Are. В 1980 году Киф Киф покинул состав, создав студию Street Level и «кассетный» DIY-лейбл Fuck Off Records, после чего образовал собственную группу World Domination Enterprises.
В 1980—1981 годах Here & Now постоянно гастролировали, разъезжая в собственном автобусе и выступая на открытых фестивалях (Deeply Vale, Стоунхендж, Гластонбери). Эти, как и другие их выступления считались бесплатными, но сборы осуществлялись — путём обхода рядов со шляпой. Эта традиция не всегда встречала понимание: в частности, в люишемском Goldsmiths College, где Here & Now выступали с Splodgenessabounds, часть студенческой аудитории отказалась платить за концерт, который был объявлен бесплатным, после чего группа ушла со сцены. Инцидент весьма расстроил Стеффи; выразив сомнение в том, что группа продолжает следовать некогда декларированным идеалам, в 1981 году она покинула состав, уступив место Дино Ферари. С ним, под предводительством Keith the Bass, группа записала альбомы Fantasy Shift, Coaxed out from Oxford, Theatre, Been and Gone.
Этот состав распался в 1986 году, но уже год спустя воссоединился в составе: Кейт (бас-гитара), Гевин (клавишные), Дино Феррари (гитара), Джонатан Ламберт (саксофон) и Пит Дэвис (экс-UK Subs). В 1990 году Гевин ушёл из группы и его заменил Энди Ройд (Andy Roid). При этом вернулась Стеффи, вместе с новым барабанщиком Стивом Кэссиди (Steve Cassidy). Этот состав записал альбом UFOasis, после чего на некоторое время приостановил деятельность. В начале 2000 года Кит-басист и Стеффи реформировали группу, в состав которой вошлёл Джой Хинтон (Joie Hinton, клавишные) из Ozric Tentacles и Eat Static.
Вскоре Kif Kif, Твинк и Стеффи объединились в состав под названием Ici Maintenants, занявшийся исполнением импровизированных композиций, во много напоминавших ранние эксперименты. Летом 2009 года Стеффи покинула группу, а в сентябре сформировался новый её вариант: Гвио Зепикс (Gwyo ZePix, экс- Zorch, Gong), Слим Верхов (Slim Verhoef, экс-Giant Eyes); Ник (Nimbus Noodle), Drumbiz (экс-Mandragora, Giant Eyes) и вернувшийся Кит-басист (Keith the Bass). В сентябре 2010 года на Esoteric Recordings вышли remastered-версии альбомов Give & Take и All Over The Show[6].
Дискография
Альбомы
- Give And Take (Charly Records, 1978)
- What You See… Is What You Are (Deptford Fun City, 1978)
- All Over The Show (Charly Records, 1979)
- Theatre (Landslide Records, 1984)
- Been & Gone (Cold Harbour Records, 1986)
- Ufoasis (Now Here Productions, 1995)
- Gospel Of Free (Gas Records, 1999)
- Coaxed Out From Oxford (4 Zero Records, 2007)
- Wild & Free (Self-released, 2007)
- Bristol Gardens (Free Love Records, 2008)
- Rivington Pike (Free Love Records, 2009)
- Oxford Poly 18th June 1977 (Free Love Records, 2010)[3]
Синглы
- «Dog In Hell» (Charly Records, 1979)
- «End Of The Beginning» (Charly Records, 1979)[3]
Напишите отзыв о статье "Here & Now (группа)"
Примечания
- Комментарии
- ↑ Не имеет отношения к барабанщику Твинку, известному по участию в Pink Fairies.
- Источники
- ↑ 1 2 3 [www.herenow.be/herenowpages/hn1974.htm The Unfolding... 1974]. www.herenow.be. Проверено 13 августа 2010. [www.webcitation.org/68p9MlPTP Архивировано из первоисточника 1 июля 2012].
- ↑ [www.discogs.com/Here-Now-Give-And-Take/master/38571 Give and Take]. www.discogs.com. Проверено 13 августа 2010.
- ↑ 1 2 3 [www.discogs.com/artist/Here+%26+Now+%283%29?noanv=1 Here & Now discography]. www.discogs.com. Проверено 13 августа 2010. Ошибка в сносках?: Неверный тег
<ref>: название «discogs» определено несколько раз для различного содержимого - ↑ 1 2 [www.herenow.be/herenowpages/hn1975.htm The Unfolding... 1975]. www.herenow.be. Проверено 13 августа 2010. [www.webcitation.org/68p9NSAp5 Архивировано из первоисточника 1 июля 2012].
- ↑ 1 2 [www.herenow.be/herenowpages/hn1976a.htm The Unfolding... 1976]. www.herenow.be. Проверено 13 октября 2010. [www.webcitation.org/68p9O3Fum Архивировано из первоисточника 1 июля 2012].
- ↑ [www.facebook.com/notes.php?id=55508364763 Here & Now]. www.facebook.com. Проверено 13 октября 2010.
Отрывок, характеризующий Here & Now (группа)
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.
Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
