Macsyma

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эта статья или раздел содержит незавершённый перевод с английского языка.
Вы можете помочь проекту, закончив перевод.

Macsyma — система компьютерной алгебры, первая версия которой была разработана с 1968 по 1982 год в MIT в лаборатории Project MAC, а впоследствии распространялась на коммерческой основе. Это была первая всеобъемлющая система символьной математики и одна из ранних систем, основанных на знаниях. Многие из идей, появившихся в Macsyma впоследствии были заимствованы такими системами как Mathematica, Maple, и другими.





Разработка

Проект был инициирован в июле 1968 года [acl.ldc.upenn.edu/J/J83/J83-3008.pdf Карлом Энгельманом] (англ. Carl Engelman), Вильямом Мартином (англ. William A. Martin) (интерфейс пользователя, отображение выражений, арифметика полиномов) и Джоэлем Мозесом (англ. Joel Moses) (механизм упрощения выражений, неопределённые интегралы: эвристики/Алгоритм Риша). Бил Мартин был руководителем проекта до 1971 года, а Мозес следующие десять лет. Энгельман и его команда покинули проект в 1969 и вернулись в MITRE Corporation. Впоследствии, основными участниками разработки математического ядра программы были:

Macsyma была написана на языке программирования Maclisp, и являлась, в некоторых случаях, ключевым мотиватором для улучшения этого диалекта Лиспа в области числовых вычислений, эффективной компиляции, и дизайна самого языка. Maclisp работал в основном на компьютерах PDP-6 и PDP-10, а кроме того под операционной системой Multics и на Лисп-машинах. В то время Macsyma была одной из самых больших, если не самой большой программой на лиспе.

Коммерциализация

В 1981, Мозес и Ричард Павелль — сотрудник MIT и сторонник применения Macsyma в науке и технике — предложили создать компанию для коммерциализации Macsyma. Однако MIT применила ранее не применявшуюся политику, предотвращающую персонал от получения выгоды от разработок сделанных в MIT. В начале 1982, MIT лицензировал Macsyma компании «Arthur D. Little, Inc.», которая стала посредником в продажах Macsyma и вскоре (в конце 1982 года) лицензировала её компании Symbolics, которая таким образом предотвратила Macsyma от попадания в каталог программной продукции её соперника в деле производства Лисп-машин — компании LMI. Деловое соглашение между Symbolics и Arthur D. Little требовало отчислений в пользу ADL в размере 15 % с выручки от продаж Macsyma. Это привело к появлению сомнений в желании MIT и ADL видеть как MACSYMA процветает. Разработка Macsyma продолжалась в Symbolics несмотря на факт, что это выглядело как отступление от продаж Лисп-машин, которые Symbolics считали своим главным делом. Продажи Macsyma и возросшие благодаря ей продажи Лисп-машин в течение двух лет достигли 10 % общего объёма продаж в Symbolics. Несмотря на сопротивления многих в Symbolics, MACSYMA была выпущена для компьютеров DEC VAX-11 и рабочих станций Sun Microsystems с помощью Berkeley Franz Lisp в 1986 и 1987.

Однако, проблемы в Symbolics и в самой группе MACSYMA привели к закату Macsyma. В первой половине 1986 года, выручка от MACSYMA была ниже чем в первой половине 1985, и это на фоне растущей индустрии. В это время программы SMP фирмы Wolfram и Waterloo Maple росли, хотя MACSYMA легко превосходила эти другие пакеты в символьной математике.

В 1982 году, под давлением участника проекта Ричарда Фейтмана, в то время работавшего в Калифорнийском университете в Беркли, MIT лицензировал копию Macsyma Департаменту энергетики США, одному из главных спонсоров разработки Macsyma. Эта версия называлась DOE Macsyma. Symbolics MACSYMA столкнулась с потерей правительственного рынка в пользу версии DOE, что было солидной долей. Этот 'раскол' способствовал разногласиям в правительстве о том имел ли право какой-либо университет лицензировать третьим лицам технологию разработанную в университете и финансируемую федеральным правительством. Этот вопрос был решён положительно исполнительным приказом президента Рейгана примерно в 1986 году (приблизительно) в попытке улучшить национальную технологическую конкурентоспособность.

Павелль руководил подразделением MACSYMA в Symbolics вплоть до начала 1986 года. Во второй половине 1986 руководителем направления MACSYMA стал Ричард Петти. MACSYMA урезала персонал, но расширила свой отдел продаж и маркетинга, и больше сфокусировала своих разработчиков на возможности, которые просили покупатели. (Например, алгоритм Грёбнера разработанный в 1970-х в M.I.T. не был встроен в продававшуюся версию MACSYMA вплоть до 1987.) В 1987 году ежегодные доходы MACSYMA приблизительно удвоились. MACSYMA получила более дружественный к пользователю интерфейс: документация и онлайновая помощь были реорганизованы и расширены; имена некоторых команд были изменены на более легко запоминающиеся. Петти убеждал руководство Symbolics в том, что MACSYMA была 'стратегическим подразделением' которое должно финансироваться отталкиваясь от его достжений и потенциала, а не на перспективах главного бизнеса рабочих станций. Однако после этого периода резкого роста Symbolics урезала персонал MACSYMA; Symbolics пыталась использовать MACSYMA в качестве дойной коровы чтобы компенсировать потери от бизнеса рабочих станций, который был в 30 раз больше.

Главной слабостью MACSYMA был численный анализ. Выполнение символьной математики было геркулесовой задачей, но численные возможности были критичными для получения доли на гораздо большем рынке инженерных и простейших научных расчётов. В MIT MACSYMA использовались численные библиотеки IMSL (сегодня Visual Numerics), но эта связь была разорвана, когда MACSYMA перешла к Symbolics. Лисп-программисты в Symbolics как правило считали, что численный анализ был устаревшей технологией, которая была не важна для приложений на Лисп, так что они отказались вкладывать в неё средства. Арифметика с плавающей запятой двойной точности в MACSYMA (в PC версии) была примерно в шесть раз медленнее чем на FORTRAN. Также матрицы в MACSYMA были реализованы как списки списков, что стоило ещё вероятно коэффициент 5-10 в скорости для ключевых алгоритмов. MACSYMA не имела многих базовых алгоритмов численной линейной алгебры, таких как LU-разложение.

В 1987-88, группа Macsyma пыталась перенести Macsyma на PC с помощью Gold Hill Lisp[1]. Gold Hill Lisp был слишком нестабильным, и его слабая архитектура сделала невозможным для Gold Hill устранить ошибки. Это была решающая неудача для Macsyma. Она означала что Macsyma не могла ответить на платформе PC, когда Mathematica появилась на компьютерах Apple в середине 1988. Версия MACSYMA для Windows, использующая CLOE Lisp от Symbolics, появилась в августе 1989. Однако, штат разработчиков Macsyma был слишком маленьким и нуждался в смеси способностей требующихся для добавления того типа графики, интерфейса пользователя и улучшенных численных возможностей, которые были в Mathematica.

К 1989 году Петти стало ясно, что Symbolics разрушится из‑за слабой стратегии развития продуктов, и что она утянет MACSYMA с собой:

  1. Программное обеспечение Symbolics было разработано для MIT-class software developers без достаточных уступок другим.
  2. Программное обеспечение Symbolics было высочайшего уровня, но теряло свою долю рынка из‑за зависимости от очень дорогостоящего оборудования.
  3. Перейдя в середине 1980‑х на VLSI hardware, Symbolics перешла с 36‐битного слова на 40‐битное, без рыночного обоснования огромной стоимости разработки этого изменения.

Из-за отсутствия взаимодействия с MIT Macsyma не могла собрать команду, заинтересованную в выкупе прав на её дальнейшую разработку. После вынужденного безмолвия о судьбе продукта с 1986 года, в конце 1988 года Петти попытался убедить Symbolics изменить стратегию на software-only или board-level strategy; но четвёртый по счёту президент компании за четыре года не хотел ничего слышать об этом. В 1990 Петти покинул Symbolics, чтобы создать свою собственную компанию.

Macsyma Inc.

Macsyma Inc., была основана в 1992 году Расселом Нофтскером (англ. Russell Noftsker) (председателем совета директоров, сооснователем Symbolics) и Ричардом Петти наращиванием средств и покупкой права на Macsyma у больной Symbolics. Хотя рынок быстро рос, продажи Macsyma в 1991 и начале 1992 всё ещё быстро падали. Рыночная доля Macsyma в программах символьной математики упала с 70 % в 1987 до 1 % в 1992. К началу 1993, рост рынка замедлился и рынок принял в качестве стандарта Mathematica и Maple. В течение 1990-х конкуренты имели группы разработчиков, которые были в 4-8 раз больше группы в Macsyma Inc.

В начале 1995 компания выпустила Macsyma 2.0.5, с следующими улучшениями:

  1. On Wester’s large test of symbolic math, Macsyma 2.0.5 показала результаты на 10 % лучше, чем Maple и на 15 % лучше, чем Mathematica. Вместо того, чтобы быть очень медленной, она в среднем была быстрее, чем Mathematica и почти такой же быстрой, как и Maple.
  2. Macsyma 2.0.5 имела лучший notebook interface, чем любой из конкурентов, который умел отображать математические формулы, форматированный текст, гиперссылкми, и самый лучший научный графический интерфейс в индустрии математического программного обеспечения.
  3. Обозревателями единогласно решено, что Macsyma имела лучшую систему помощи в промышленности (включая гипертекст, демонстрации, примеры, шаблоны функций, and later Mathtips natural language query). Macsyma также значительно улучшила свою бумажную документацию.
  4. Хотя Macsyma 2.0.5 всё ещё была очень медленной при работе с числами, она имела значительно усиленный портфель подпрограмм численного анализа и линейной алгебры[2]. Обзор в PC Magazine восторженно говорил, что «Macsyma является лидером на рынке математических программ.»

Данное достижение было возможным потому что Macsyma Inc. имела значительное число разработчиков мирового класса, включая Джефа Голдена (англ. Jeff Golden) (который сделал большую часть символьной математики), Била Госпера (англ. Bill Gosper) (который сделал специальные функции, summations and other areas), Howard Cannon (вице-президент по разработке всего ПО), и периодические консультации Bill Dubuque (для интегрирования и решения уравнений). Другие разработчики сделали важный вклад в численный анализ, графику, и систему помощи.

Компания не могла бесконечно продолжать соперничество с командами разработчиков в 4-8 раз большими и развернуть рынок на себя. Рыночная доля не выросла выше 2 %, потому что конкуренты укрепились во всех ключевых позициях, переход на новый продукт требует много сил на обучение, а рост рынка замедлился и новых пользователей не появлялось. Также, начиная с 1992 или 1993 года, Mathsoft предприняла Пиррову стратегию, потратив 10 миллионов долларов на прямую почтовую рассылку по очень низким ценам, что позволило ей захватить большую часть оставшегося роста на рынке символьной математики, как раз в тот момент, когда Macsyma Inc. пыталась модернизировать свой продукт мирового класса.

В 1999, Macsyma была куплена Tenedos LLC, холдинговой компанией, которая ранее купила Symbolics. Tenedos не стала снова выпускать или перепродавать Macsyma, однако Symbolics продолжает распространять Macsyma.

Доступные версии

Существует выпущенная под GNU General Public License и основанная на DOE Macsyma 1982 года версия которая называется Maxima, перенесённая впоследствии на Common Lisp и улучшенная В. Шелтером. Она находится в активной разработке, и может быть скомпилирована под несколько различных реализаций Common Lisp. Можно скачать исполняемые файлы для GNU/Linux, Microsoft Windows, Mac OS X и других систем, включая графический интерфейс пользователя. Maxima не включает ничего из многочисленных улучшений сделанных в коммерческой версии Macsyma между 1982—1999 годами. Из‑за этого могут потребоваться значительные усилия чтобы перенести код с Macsyma в Maxima.

Напишите отзыв о статье "Macsyma"

Примечания

  1. ↑ Ранее, Symbolics убила свой собственный проект создания компилятора Lisp для стандартных компьютеров чтобы избежать соревнования с продажами Лисп-машин. Это был спорный шаг, который по некоторым оценкам был сделан без санкции высшего руководства. Symbolics также отказалась сотрудничать с Sun чтобы сделать Лисп доступным на рабочих станциах Sun по той же причине.
  2. ↑ В 1996 Macsyma добавила LAPACK, который значительно увеличил скорость работы большинства числовых вычислений линейной алгебры.

Ссылки

  • [www.symbolics-dks.com/ Symbolics, нынешние распространители Macsyma]
  • [www.math.utexas.edu/pipermail/maxima/2003/005861.html обзор Ричарда Петти истории коммерческих версий Macsyma] (заметки по истории Macsyma основателя компании Macsyma, Inc.)
  • [www.math.utexas.edu/pipermail/maxima/2003/005884.html …ещё от Ричарда Петти.]
Символьные вычисления

Axiom • GAP • Maple • Mathcad • Mathematica • Maxima • Reduce • SMath Studio • Yacas

Численные вычисления

Fityk • FreeMat • GAUSS • GNU Octave • gnuplot • gretl • Julia • LabPlot • LabVIEW • MagicPlot • MATLAB • Origin • QtiPlot • R • Sage • SciDAVis • Scilab • SigmaPlot • Speakeasy • VisSim

Отрывок, характеризующий Macsyma

Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Macsyma&oldid=80246399»