Mark 24 FIDO

Mark 24 FIDO (англ. FIDO — Фидо), также известная как Mark 24 Mine — первая противолодочная самонаводящаяся акустическая торпеда, разработанная в США и применённая в годы Второй мировой войны. Предназначалась для применения с патрульных бомбардировщиков против подводных лодок противника. По соображениям секретности официально обозначалась как мина, но в действительности являлась малогабаритной торпедой. Послужила основой всех современных авиационных противолодочных торпед.

История

ВМФ США начал работы над акустическими самонаводящимися противолодочными торпедами с осени 1941 года (для сравнения, аналогичные работы ВМФ Германии начал ещё в 1933 году). Работы велись компанией Bell Telephone, уже имевшей опыт работы с гидрофонами, совместно с Гарвардской лабораторией подводной акустики (HUSL) и Western Electric Company. Проект был официально начат в декабре 1941 года.

После вступления США во Вторую мировую войну и начала Германией неограниченной подводной войны работы над торпедой получили высший приоритет. В декабре 1942 года прототип торпеды, изготовленный на базе укороченного корпуса обычной морской торпеды, был представлен на испытания.

Уже в марте 1943 года ВМФ США получил первые образцы самонаводящихся торпед. Изначально предполагалось заказать порядка 10000 торпед, но ввиду продемонстрированной ими высокой эффективности было решено, что такое количество будет избыточно. Всего было изготовлено 4000 торпед.

Конструкция

Конструктивно FIDO была очень маленькой (213 см длиной) и лёгкой торпедой, оснащенной электрическим приводом. Она имела короткий цилиндрический корпус, приводимый в движение единственным винтом. Управление осуществлялось при помощи крестовидных кормовых рулей. Максимальная скорость торпеды составляла порядка 12 узлов, заряда батарей хватало примерно на 12 мин работы, что давало эффективный радиус действия в 3700 м.

Торпеда была оснащена пассивной акустической системой самонаведения. Расположенные в её носовой части 4 кристаллических гидрофона регистрировали сигнал в 24 кГц, производимый винтами движущейся подводной лодки, и направляли торпеду прямо к источнику наибольшего шума.

Боевая часть торпеды была оснащена зарядом из 41,7 кг торпекса.

Торпеда сбрасывалась с патрульного самолёта по предполагаемым координатам расположения субмарины. Попав в воду, торпеда начинала автоматически выписывать круги до тех пор, пока её система самонаведения не регистрировала сигнал, достигающий пороговой частоты; затем торпеда двигалась прямо к цели. Первоначально поисковая глубина торпед составляла 15 м, позже она была увеличена до 45 м. Во избежание случайного поражения охраняемых кораблей торпеда не могла всплывать выше 12 м.

ТТХ

• Диаметр: 46 см
• Длина: 2,13 м
• Масса: 308 кг
• Боеголовка: 41,7 кг (торпекс)
• Двигатель: электрический, 5 л. с.
• Винт: 1
• Скорость: 12 узлов
• Дальность: 3700 м
• Система наведения: пассивная акустическая
• Высота сброса: 90 м
• Скорость сброса: 220 км/ч

Боевое применение

Торпеды FIDO развертывались на патрульных самолётах в Атлантике с весны 1943 года. 13 мая патрульный бомбардировщик B-24 впервые применил торпеду, сбросив её на германскую подводную лодку U-456. Хотя лодка, заметив патрульный самолёт, немедленно погрузилась, акустическая торпеда навелась на шум её винтов и поразила субмарину, выведя её из строя. Лодка не была уничтожена, но на следующий день затонула от полученных повреждений.

14 мая ещё одна субмарина — U-657 или U-640 — была уничтожена патрульной «Каталиной», открыв официальный боевой счет торпеды.

Всего до конца войны торпеды FIDO были применены 264 раза. Общее количество сброшенных в атаках торпед превысило 300 единиц. В результате этих атак были потоплены 31 немецкая и 6 японских субмарин и повреждены ещё 6 и 3 соответственно, что давало среднюю эффективность торпед примерно в 22 %, в сравнении с 9 % средней эффективности обычных глубинных бомб.

Таблица сравнительной эффективности Mark 24 FIDO

Количество атак с применением Mark 24 FIDO	264
Количество сброшенных торпед	340
Количество сброшенных торпед против субмарин	204
Количество атак, проведенных американской авиацией	142
Количество атак, проведенных союзниками без учёта США	62
Германских субмарин потоплено	31
Германских субмарин повреждено	15
Японских субмарин потоплено	6
Японских субмарин повреждено	3
Всего субмарин потоплено/повреждено	37/18

После войны FIDO оставалась на вооружении до 1948 года, затем была сменена более совершенными торпедами.

Отрывок, характеризующий Mark 24 FIDO

Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.