The Runaways

Эта статья — о группе. О фильме см. Ранэвэйс.

The Runaways
Жанры	панк-рок хард-рок глэм-рок хэви-метал
Годы	1975—1979
Страна	США США
Город	Лос-Анджелес, Калифорния
Лейблы	Mercury, Rhino, Cherry Red, Raven
Бывшие участники	Джоан Джетт Сэнди Уэст Мики Стилл Пэгги Фостер Шери Кэрри Лита Форд Джеки Фокс Вики Блю Лори МакЭлистер
Другие проекты	Joan Jett & the Blackhearts Лита Форд The Bangles Sandy West Band Currie-Blue Band The Orchids
[www.therunaways.com www.therunaways.com]

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

The Runaways — американская рок-группа, образовавшаяся в 1975 году в Лос-Анджелесе, Калифорния, и исполнявшая хард-рок с элементами глэма и панка. Появление Runaways поначалу было воспринято как не более чем паблисити-трюк антрепренёра Кима Фоули, но впоследствии было признано, что они быстро переросли собственную репутацию и оказались практически первой женской группой в истории, добившейся заметного успеха на хард-рок-сцене. В конечном итоге стиль группы, а главное, отношение к музыке, сыграли существенную историческую роль: Runaways проложили путь на большую сцену тем исполнительницам, которые стремились играть громкий гитарный рок (прежде считавшийся уделом мужчин), а кроме того (согласно Allmusic) выпустили по меньшей мере «один неоспоримо классический сингл-манифест для девочки-бунтарки» — «Cherry Bomb».

Выпустив четыре студийных альбома, The Runaways в 1979 году распались. Две участницы коллектива, Лита Форд и Джоан Джетт, начали успешную сольную карьеру.

История группы

История The Runaways берет начало в 1975 году на вечеринке у Элиса Купера. Именно здесь Ким Фоули познакомился с Кари Кром (англ. Kari Krome), писавшей тексты «уличной тематики». Под впечатлением от беседы он решил создать чисто женский ансамбль той же направленности. Как раз в это время Кром вошла в состав, который возглавляла гитаристка Джоан Джетт и в котором участвовала барабанщица Сэнди Уэст (англ. Sandy West). Фоули немедленно установил над трио опеку.

Вскоре выяснилось, что Кром — слабая вокалистка, и её заменила в составе Мики Стил (англ. Micki Steele), начавшая осваивать и бас-гитару. Поздней осенью 1975 года трио записало демо Born to Be Bad. Стил покинула состав (позже она присоединилась к The Bangles), а на её место пришла найденная по объявлению гитаристка Лита Форд. Вокалисткой стала Шери Кэрри (англ. Cherie Currie), а бас-гитаристкой — сначала некая Пэгги Фостер, продержавшаяся в группе несколько недель, а затем — Джеки Фокс (англ. Jackie Fox), прежде игравшая на гитаре. Все участницы квинтета к моменту его образования практически не вышли из подросткового возраста.

Группа без особого труда вошла в бизнес: этому способствовали как привлекательный для агентов-мужчин сценический образ Кэрри, выступавшей в нижнем белье, так и влиятельность Фоули. В феврале 1976 года, подписав контракт с Mercury Records, Runaways приступили к работе над дебютным альбомом. The Runaways, вышедший несколько месяцев спустя, был встречен прохладно. С одной стороны (как отмечает Allmusic), Фоули был известен всем прежде всего как авантюрист-манипулятор, и многие относились к его проектам с предубеждением, с другой — в 1975 году представление о подростковом девичьем рок-ансамбле, который играл и пел бы песни собственного сочинения о сексе, алкоголе и уличной жизни, для Америки было в новинку. Пресса пренебрежительно отозвалась о Runaways как о сексплуатационном проекте, сфабрикованном исключительно «на продажу». Несмотря на все усилия Фоули по продвижению своего детища, дебютный альбом застрял в нижних слоях Billboard 200. Примерно в это время, ранней осенью 1976 года, The Runaways дали свой первый концерт в легендарном нью-йоркском панк-клубе CBGB’s.

Второй альбом группы Queens of Noise вышел в начале 1977 года и в коммерческом отношении был ненамного более успешным, — прежде всего, из-за неприятия группы радиостанциями. Однако, когда квинтет в том же году отправился в японское турне, девушек встретили полные залы и восторженная аудитория, вовсе не воспринимавшая их коллективный сценический образ как пародию на сексуальные фантазии стареющих менеджеров. Более того, сингл «Cherry Bomb» возглавил японские чарты. Концертный альбом Live in Japan, записанный в ходе турне, был позже выпущен в США.

Несмотря на этот первый привкус международного успеха, отношения внутри коллектива стали портиться — отчасти (согласно Allmusic) конфликты обострялись из-за того, что участницы злоупотребляли некоторыми запрещенными препаратами. По возвращении The Runaways в Лос-Анджелес Джеки Фокс вышла из состава; ходили слухи (неоднократно опровергавшиеся), что в Японии она пыталась покончить с собой. В конце того же года ушла вокалистка Кэрри, у которой случались частые стычки с Фоули. Джетт стала ведущей вокалисткой, и для работы над третьим альбомом была приглашена новая бас-гитаристка, Вики Блю (англ. Vicki Blue). Выпущенный в конце года альбом Waiting for the Night даже не вошёл в американские чарты. К этому времени Фоули утратил интерес к группе и в начале следующего года ушёл с должности менеджера.

Тот факт, что Джетт взяла на себя роль неофициального лидера, обострил конфликт: ей были ближе панк и глэм, в то время как Уэст и Форд предпочитали классические хард-рок и хэви метал. Ещё один альбом, And Now…The Runaways, вышел в конце года, но только в Европе и Японии (лишь позже он был издан в США под заголовком Little Lost Girls, с изменённым порядком треков). После новогоднего концерта Блю ушла из группы, её заменила Лори МакЭлистер (англ. Laurie McAllister), но в апреле 1979 года покинула группу Джетт, и вскоре после этого The Runaways официально объявили о распаде.

Кэрри выпустила в 1978 году сольный альбом Beauty’s Only Skin Deep, затем совместно с сестрой-близняшкой Мари — альбом Messin' With the Boys (1980). Фокс поступила на юридический факультет и стала впоследствии прокурором. Форд после неудачной попытки создать группу с Уэст начала успешную сольную карьеру. Ещё более знаменательным для последующего изменения отношения к наследию группы (как отмечает Allmusic) был сольный успех Джоан Джетт, которая образовала собственную группу и записывающую компанию, добилась международного успеха с синглом «I Love Rock ’n’ Roll» и некоторое время спустя была объявлена одной из провозвестниц феминистского хардкор-панк-движения Riot Grrrl.

Возникавшие время от времени слухи о возможном воссоединении не реализовывались, но одноименный фильм 2010 года «Ранэвэйс» (где Кристен Стюарт сыграла Джетт, а Дакота Фэннинг — Кэрри) способствовал заметному повышению интереса к группе рок-аудитории нового поколения.

Временная шкала

Timeline

<timeline> ImageSize = width:900 height:auto barincrement:20 PlotArea = left:110 bottom:60 top:0 right:10 Alignbars = justify DateFormat = dd/mm/yyyy Period = from:01/08/1975 till:30/04/1979 TimeAxis = orientation:horizontal format:yyyy Legend = orientation:vertical position:bottom ScaleMajor = increment:1 start:1976 ScaleMinor = increment:1 start:1976

Colors =

 id:vocals  value:red  legend:Вокал
 id:guitar  value:green  legend:Гитара
 id:bass  value:blue legend:Бас-гитара
 id:drums  value:purple  legend:Ударные
 id:Lines      value:black      legend:Альбомы

LineData =

 at:01/06/1976 color:black layer:back
 at:15/01/1977 color:black layer:back
 at:15/08/1977 color:black layer:back
 at:01/10/1977 color:black layer:back
 at:15/08/1978 color:black layer:back

BarData =

 bar:CCurrie text:"Шери Кэрри"
  
 bar:JJett text:"Джоан Джетт"
 bar:LFord text:"Лита Форд"

 bar:MSteele text:"Мики Стилл"
 bar:PFoster text:"Пэгги Фостер"
 bar:JFox text:"Джеки Фокс"
 bar:VBlue text:"Вики Блю"
 bar:LMcAllister text:"Лори МакЭлистер"
bar:SWest text:"Сэнди Уэст" 

PlotData =

 width:10 textcolor:black align:left anchor:from shift:(10,-4)
 bar:SWest from:01/08/1975 till:30/04/1979 color:drums
 bar:JJett from:01/08/1975 till:15/06/1977 color:guitar
 bar:JJett from:15/06/1977 till:15/07/1977 color:bass
 bar:JJett from:15/07/1977 till:30/04/1979 color:guitar
 bar:JJett from:01/08/1975 till:30/04/1979 color:vocals width:3
 bar:LFord from:15/10/1975 till:30/04/1979 color:guitar
 bar:CCurrie from:15/11/1975 till:15/08/1977 color:vocals
 bar:MSteele from:01/08/1975 till:01/11/1975 color:bass
 bar:MSteele from:01/08/1975 till:01/11/1975 color:vocals width:3
 bar:PFoster from:01/11/1975 till:01/12/1975 color:bass
 bar:JFox from:01/12/1975 till:15/06/1977 color:bass
 bar:VBlue from:15/07/1977 till:15/09/1978 color:bass
 bar:LMcAllister from:15/09/1978 till:30/01/1979 color:bass

</timeline> </div>

Дискография

• The Runaways (1976), #194 US
• Queens of Noise (1977), #172 US
• Live in Japan (1977)
• Waitin' for the Night (1977)
• And Now… The Runaways (1978)
• Flaming Schoolgirls (1980)
• Little Lost Girls (1981)
• I Love Playin' With Fire (1982)
• The Best Of The Runaways (1982)
• Born to be Bad (1991)
• Neon Angels (1992)
• The Runaways featuring Joan Jett and Lita Ford (1997)

Ссылки

• [www.therunaways.com www.therunaways.com]. — Официальный сайт The Runaways

Отрывок, характеризующий The Runaways

– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.