Аман Андом
Аман Микаэль Андом<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> </td></tr>
| |||
| |||
|---|---|---|---|
| 12 сентября 1974 — 17 ноября 1974 | |||
| Предшественник: | Хайле Селассие I | ||
| Преемник: | Менгисту Хайле Мариам | ||
| Рождение: | 21 июня 1924 Цазега, Эритрея, в 6,5 км от Асмэры | ||
| Смерть: | 23 ноября 1974 (50 лет) Аддис-Абеба | ||
| Профессия: | Военный | ||
Аман Микаэль Андом (21 июня 1924 — 23 ноября 1974) — военный и государственный деятель Эфиопии, генерал, один из лидеров эфиопской революции, первый председатель Временного военно-административного совета (ВВАС; «Дерг»).
Биография
Родился в деревне в Эритрее, учился в американской миссионерской школе в Хартуме (Судан) и военной школе Св. Георгия (Sandhurst).
В годы Второй Мировой войны воевал с итальянскими войсками на территории Судана и Эфиопии в войсках Хайле Селассие I.
В 1962 году, после успешных боёв с сомалийскими войсками в Огадене во главе дивизии, он был произведён в генерал-майоры. Стал известен и популярен в стране, получив прозвище «Лев пустыни». Однако в 1964 г. император Хайле Селассие I отстранил Андома от командования боевыми частями после того, как тот фактически вышел из подчинения командованию в ходе преследования отступавших сомалийских частей и вторгся на территорию Сомали. Несколько лет Андом был военным атташе Эфиопии во Франции, потом в США (с 1964). В 1965 году назначен сенатором.
Учился в Университете Ховарда и британской военной академии в Сандхёрсте.
В июле 1974 г. назначен министром обороны и начальником Генштаба Эфиопии. С сентября 1974 года — генерал-лейтенант.
В обстановке нарастающего общественно-политического кризиса в стране организовал и возглавил переворот 12 сентября 1974 г., свергнувший правившего 44 года императора Хайле Селассие I (смена власти была поддержана населением).
После переворота возглавил Временный военно-административный совет (ВВАС; «Дерг»), высший коллегиальный орган государственной власти, включавший на первых порах 12 офицеров. При этом он сохранил за собой посты министра обороны и начальника Генштаба.
Начал переговоры с сепаратистским Народным фронтом освобождения Эритреи (НФОЭ) и достиг перемирия в боевых действиях после визитов в Эритрею и переговоров с сепаратистами 25 августа и 6 сентября.
«С первого дня его президентства, генерал имел разногласия с большинством членов „Дерга“ по большинству главных проблем, включая то, был ли он 'председателем' правящей военной организации или просто её 'представителем'»[1]. Разногласия касались численности ВВАС (Аман Андом считал её слишком большой), политики в отношении Эритреи и НФОЭ (он выступал за отказ от военных мер), необходимости и степени наказания отстранённой от власти аристократии, бывших членов правительства и чиновничества и императорского генералитета (выступал против массовых расстрелов). При этом он опирался на верные ему лично бывшую императорскую гвардию, ВВС и Инженерный Корпус.
7 октября 1974 верные ВВАС войска напали на лагерь Инженерного Корпуса (5 человек погибло, несколько десятков ранено, большинство остальных задержано). После этого конфликт внутри ВВАС обострился.
15 ноября 1974 г. Аман Андом обратился ко всем воинским частям страны с сообщением о противоречиях внутри ВВАС.
17 ноября 1974 г. на генеральной ассамблее Дерга был смещён со своего поста группой членом ВВАС, которую возглавили 1-й заместитель ВВАС Менгисту Хайле Мариам, генерал Тэфэри Бенти и их соратники. После отставки не прекратил переписки с верными ему офицерами, однако большинство посланий перехватывалось и докладывалось Менгисту Хайле Мариаму[2].
23 ноября 1974 г. новый глава ВВАС Менгисту Хайле Мариам отдал приказ о казни 59 представителей эфиопской знати — сторонников императора, среди которых были два бывших премьер-министра, 12 губернаторов провинций, 18 генералов и внук Хайле Селассие I.
В ту же ночь преданные Менгисту войска двинулись к дому Амана Андома и убили его в ходе двухчасовой перестрелки с охраной[3]. По другим данным, он погиб в ходе этого боя или застрелился сам.
Считался либералом, исключительно честным человеком и пламенным патриотом.
Напишите отзыв о статье "Аман Андом"
Примечания
- ↑ Marina and David Ottaway, Ethiopia: Empire in Revolution (New York: Africana, 1978), p. 60.
- ↑ Rene Lefort, Ethiopia: An Heretical Revolution? translated by A.M. Berrett (London: Zed Press, 1983), p.73.
- ↑ Штурм дворца Амана Андома описан в романе Уилбура Смита, «Золотой лис» (1990).
Отрывок, характеризующий Аман Андом
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
