Аммон, Отто
| Отто Георг Аммон | |
| Otto Ammon | |
| Род деятельности: |
евгенист, социолог и антрополог |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Отто Георг Аммон (нем. Otto Ammon; 1842—1916) — немецкий евгенист и социолог, известный своими трудами «Естественный отбор среди людей» (1893) и «Общественный строй и его естественные основания» (1895), один из мэтров политической антропологии.
Содержание
Биография
Отто Георг Аммон родился 7 декабря 1842 года в городе Карлсруэ.
В детстве Отто выделялся среди сверстников недюжинными математическими способностями. По окончании в родном городе Высшей технической школы Аммон трудился на строительстве железных дорог в должности инженера. Затем работал в периодическом печатном издании «Констанцер Цайтунг», исполняя обязанности редактора газеты и проповедуя в то время либеральные взгляды.
В 1883 году серьёзный недуг вынудил Аммона оставить журналистику и вместе с супругой и четырьмя детьми вернуться из Констанца в Карлсруэ. По возвращении в родной город Отто Георг Аммон стал членом местного общества любителей древности, по поручению которого им был написан труд «Об антропологии баденцев» (1899), в котором он описал свои наблюдения за физическими особенностями населения Бадена. Этой работой Аммон обратил на себя внимание как немецких учёных, так и коллег по всему миру. Владение одиннадцатью иностранными языками позволяло Отто Георгу Аммону сотрудничать с научными изданиями по всему миру.
Отто Аммон стал разочаровываться в либерализме и в конце концов выступил с резкой и хлёсткой критикой социал-демократии в серии публикаций под общим названием «Антропологическая болтовня» (в 1891 году эта серия была издана в виде монографии под названием «Дарвинизм против социал-демократии»). Будучи последователем теории социального дарвинизма, он делал акцент на том, что социал-демократия вступает в противоречие с учением о борьбе за существование в сфере социального отбора.
Вслед за Жоржем Ваше де Лапужем Аммон делил людей на классы в зависимости от их способностей. В его трактовке, этих классов выходило четыре:
|
В первый класс входят открыватели, изобретатели, пионеры, открывающие человечеству новые пути. Они имеют уровень интеллекта выше среднего, это люди с характером, неустанные и смелые творцы, на проторенных путях они чувствуют себя не очень хорошо… Человечество обязано им всем прогрессом. Второй класс — умные и искусные люди, которые не обладают творческим духом, но умеют схватывать, разрабатывать и улучшать чужие идеи… Первые два класса взаимно дополняют друг друга. В третий класс входят люди с уровнем интеллекта средним или ниже среднего. Для них характерно то, что Гальтон назвал “духом стада”. Они поддаются обучению и, не имея своих идей, могут усваивать чужие. Они не могут сами развивать усвоенные идеи и потому противятся любым новшествам. Они думают, будто обладают всеобщей истиной, сохраняя приверженность к ней с инертностью массы. Четвёртый класс — неполноценные люди, неспособные производить, открывать или комбинировать, или усваивать чужую культуру. | 
|
Отто Аммон критиковал лидеров СДПГ, в частности Августа Бебеля:
|
|
Бебель хочет, чтобы со всеми людьми обращались одинаково, с прилежными и ленивыми, одарёнными и бездарными… Почему кого-то наказывать за ошибку природы, а других вознаграждать, если им и так повезло? Значит, соревнование должно прекратиться и теория Дарвина потеряет силу. Для человечества это будет регресс, а не прогресс, как думает Бебель. |
|
Аммон безапелляционно заявлял, что иллюзии мнимого равенства не имеют под собой никакого биологического оправдания. Он отстаивал теорию, что гибель античного мира была вызвана в первую очередь размыванием антропологической основы элиты: «Согласно антропологической концепции, это были принадлежавшие к высшей расе арийцы, люди Севера, которые в доисторические времена пришли в Грецию и Италию и господствовали над темноволосыми туземцами, обладавшими более слабым характером, постепенно смешиваясь с ними». Аммон подчёркивал, что в XIX веке в «Германии высокие, голубоглазые, светловолосые долихокефалы составляют ничтожное меньшинство, в Бадене — всего 1,2 %». Большой резонанс у немцев вызвал его вывод «Мы больше не германцы»[1].
Немецкий философ, социолог и публицист Людвиг Вольтман называл Отто Аммона «буржуазным дарвинистом» и даже «антропологом в кавычках». После того как была издана «Политическая антропология» Вольтмана, Аммон отбросил личные обиды и дал этому труду очень высокую оценку. Вольтман был растроган мудростью и рассудительностью старшего коллеги и написал ему письмо, которое положило начало их дружбе, продолжавшейся вплоть до смерти Отто Аммона[2].
В 1904 году Аммон получил почётную докторскую степень во Фрайбургском университете. Отто Георг Аммон скончался 14 января 1916 года в городе Карлсруэ.
Библиография
- «Anthropologische Untersuchungen der Wehrpflichtigen in Baden» (1890);
- «Darwinismus gegen die Sozialdemokratie» (Гамбург, 1891);
- «Natürliche Auslese bei Menschen» (Йена, 1893);
- «Bedeutung des Bauernstandes» (1894);
- «Gesellschaftsordnung und ihre natürliche Grundlagen» (Йена, 1895; 3-е изд., 1900);
- «Zur Anthropologie der Badener» (1899)[3].
Напишите отзыв о статье "Аммон, Отто"
Примечания
- ↑ Владимир Авдеев. [www.zlev.ru/78_9.htm Рождение политической антропологии (Людвиг Вольтман и другие)]. Проверено 14 ноября 2010. [www.webcitation.org/68tee7D7N Архивировано из первоисточника 4 июля 2012].
- ↑ В. Б. Авдеев. [rusograd.xpomo.com/voltman/avd_voltman.html Политическая антропология Людвига Вольтмана / Плеяда социал-дарвинистов]. Проверено 14 ноября 2010. [www.webcitation.org/68teedhVd Архивировано из первоисточника 4 июля 2012].
- ↑ Аммон, Отто // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Ссылки
- Авдеев В. Б., [rusograd.xpomo.com/voltman/avd_voltman.html Политическая антропология Людвига Вольтмана (раздел Плеяда социал-дарвинистов).]
Отрывок, характеризующий Аммон, Отто
Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.
Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.
