Констанц
|
Констанц
Konstanz
|
Ко́нстанц (нем. Konstanz [ˈkɔnstants], местн. [ˈkɔnʃtants] Ко́нштанц, алем. Konschdanz) — город в Германии, на Боденском озере, на границе со Швейцарией. Главный город одноимённого округа административного управления Фрайбург федеральной земли Баден-Вюртемберг.
Содержание
Географическое положение
Город Констанц лежит на берегу Боденского озера при истоке Рейна из Верхнего озера на границе со швейцарским кантоном Тургау и образует единое городское пространство с швейцарским городом Кройцлинген общим населением более 115 000 человек (в Констанце по данным на 2011 г. насчитывается около 85 000 жителей). Поскольку Швейцария не является членом Европейского союза, между городами, хотя и в облегчённом режиме, продолжает существовать пограничный контроль. Кроме того, Констанц и Кройцлинген имеют различные валютные системы: евро и швейцарский франк соответственно, хотя на практике к оплате принимаются обе валюты.
Историческое ядро Констанца — Старый город (нем. Altstadt) и Парадиз (нем. Paradies) — располагается на левом южном берегу Рейна, при этом большая часть современного города лежит на его правом берегу, на полуострове Боданрюк между Нижним и Юберлингским озёрами. Береговая линия в черте города составляет 34 км.
Административное деление
Город подразделяется на 15 районов, причём зачастую речь идёт о некогда самостоятельных общинах, присоединённых к Констанцу: Старый город (Altstadt), Парадиз (Paradies), Петерсхаузен-Вест (Petershausen-West) и -Ост (Petershausen-Ost), Кёнигсбау (Königsbau), Альмансдорф (Allmannsdorf), Штаад (Staad), Фюрстенберг (Fürstenberg), Вольматинген (Wollmatingen), Индустриальная зона (Industriegebiet), Эгг (Egg), Литцельштеттен (Litzelstetten), Дингельсдорф (Dingelsdorf), Деттинген (Dettingen) и Вальхаузен (Wallhausen).
Исторический очерк
Античность
По всей видимости, первыми на месте современного Констанца поселились кельтские племена гельветов во II в. до н. э. При императоре Августе регион Боденского озера стал частью Римской империи в составе провинции Реция. Кельтское поселение было разрушено, и несколько позднее в районе нынешнего констанцского мюнстера на холме было выстроено небольшое римское поселение, название которого неизвестно, однако идентифицируется рядом исследователей как Drusomagus из «Географии» Птолемея.[1]; впрочем эта локализация считается спорной в силу недостатка археологических сведений. Во II в. н. э. здесь были возведены первые каменные общественные здания, в III в. поселение было обнесено стеной.
Значение будущего Констанца сильно возросло после потери Римской империей так называемых Декуматских полей: около 300 г. поселение стало частью Дунай-Иллер-Рейнского лимеса. Позднеримский каструм Констанция (лат. Constantia), фрагменты фундаментов которого можно наблюдать на площади перед мюнстером, призван был противостоять натиску алеманнов и гарантировать безопасную переправу через Рейн.[2] Под защитой стен военного лагеря процветало и гражданское поселение: найденные поблизости от оборонительных стен руины общественных бань, также IV в., занимают необычно большую площадь.
Название города
Своё название поселение, относящееся к римской провинции Raetia prima, получило, вероятно, в честь императора Констанция I, одержавшего ок. 300 г. несколько важных побед над алеманнами и тем самым укрепившего римскую границу на Дунае и Рейне. Косвенно эта версия подтверждается найденной в лежащем неподалёку от Констанца каструме Тасгетиум надписью, датированной 293—305 гг.[3] Согласно другой версии, Констанц назван в честь его внука, Констанция II, боровшегося в 354—355 г. на Рейне против алеманнов, и, возможно, останавливавшегося в городе, по случаю чего Констанц и мог получить своё имя.[4]
Первое, не вызывающее дискуссий, письменное упоминание о Констанце относится к 525 г. и встречается в путевых заметках романизированного остгота Анарида.
Средние века
На протяжении последующего тысячелетия история Констанца была теснейшим образом связана с историей Церкви. Около 585 года епископ Максимус (Maximus) перенёс в Констанц епископскую кафедру из ставшей из-за переселения народов небезопасной Виндониссы (современный город Виндиш), основав Констанцское епископство; епископы вместе с тем стали сеньорами Констанца. Примерно в это же время на фундаментах старого римского укрепления была выстроена первая епископская церковь — будущий собор Девы Марии.
Большую роль в возвышении города сыграл Конрад I фон Альтдорф, констанцский епископ с 934 по 975 годы, после многочисленных пребываний при папском дворе перестроивший Констанц по образцу Рима. Паломничество в Иерусалим побудило Конрада начать строительство ротонды Св. Маврикия с подобием кувуклии из Храма Гроба Господня, что сделало Констанц центром регионального паломничества.
Выгодное положение города на оживлённом торговом пути из Германии через горные перевалы в современном Граубюндене в Италию способствовало притоку населения и росту благосостояния, так что Констанц постепенно расширялся в южном направлении. Главным объектом торговли при этом был белёный холст, благодаря своему качеству известный далеко за пределами региона Боденского озера.
В 1183 году Констанц стал местом подписания мирного договора между императором Фридрихом I и ломбардскими городами.
Стремление городского совета к автономии от власти епископа принесло Констанцу статус Вольного города (между 1192 и 1213 годами), то есть город был теперь непосредственно подчинён имперским административным органам и — в идеале — был освобождён от налогов в пользу епископа. Однако в действительности Констанц отдавал императору лишь 50 % налогов, в то время как другие 50 % по-прежнему отходили епископской казне[5], что применительно к Констанцу не позволяет говорить о чистом случае вольного города.
В 1312 году для защиты своих — в первую очередь экономических и политических интересов — Констанц заключил союзное соглашение с Цюрихом, Шафхаузеном и Санкт-Галленом.[6]
В 1388 году город Констанц находился в зените своего могущества и для дальнейшего поощрения торговли выстроил в порту массивное складское здание, в котором спустя почти 30 лет во время знаменитого церковного собора проходили выборы папы Мартина V. Торговые пути, однако, постепенно смещались на запад, проходя теперь через перевал Сен-Готард, Цюрих и Базель, минуя Констанц, что повлекло за собой упадок городской экономики в позднем Средневековье. С другой стороны, благодаря этому строение торгового двора в порту, известное как Konzil (нем.; в память о церковном соборе) сохранилось до наших дней едва ли не в первозданном виде.
Констанцский церковный собор
Основная статья: Констанцский собор
Констанцский собор 1414—1418 годов был самым значительным событием этого периода, привлекшим в город политическую и интеллектуальную элиту со всей Европы. Заседания собора проходили, в основном, в мюнстере — епископской церкви Констанца, и лишь конклав, выборы нового папы римского, в силу количества участников, был перенесён в здание торгового двора в порту. Собор знаменателен не только тем, что означал завершение Великой схизмы, продолжавшейся с 1378 года, отрешением от власти трёх антипап и единственным в истории случаем выборов нового папы в регионе севернее Альп, и подтверждением Рима в качестве местопребывания папского престола, но также осуждением и сожжением Яна Гуса и Иеронима Пражского, о чём напоминают музей Яна Гуса и памятный камень на месте их казни (к западу от Старого города, недалеко от швейцарской границы).
Другим важным событием, связанным с Констанцским собором, была окончательная передача Бранденбурга нюрнбергскому бургграфу Фридриху VI Гогенцоллерну 30 апреля 1414 года, ставшему отныне наследным маркграфом и курфюрстом Фридрихом I Бранденбургским.
В XIII веке город назывался не только Constantia , но также Costanze и даже Kostinz; в XV веке это привело к ошибочной записи городского имени как Costnitz, вследствие чего Констанцский собор в ряде работ именуется Костницким собором.[7] В чешском языке Констанц до сих пор называется Костнице.
Любопытно, что в начале XV века Констанц едва не стал членом Швейцарского союза, однако заявка была отклонена из опасения, что при положительном исходе дела городское население Союза стало бы преобладающим. В качестве своего рода компенсации Констанц в 1488 году был вынужден присоединиться к Швабскому союзу.
Реформация
Основная статья: Реформация
В начале XVI столетия Констанц, как и многие другие вольные и имперские города в южной Германии, был захвачен идеями обновления церковной жизни и вероучения в смысле возврата к их предполагаемой изначальной простоте. Основное влияние при этом исходило не столько от непосредственных последователей Лютера в Германии, сколько от цюрихского реформатора Ульриха Цвингли. Одной из важнейших фигур этого времени является, несомненно, друг Филиппа Меланхтона Амвросий Бларер (1492—1564), своей активной позицией много способствовавший победе Реформации на юге Германии. Правивший тогда в Констанце епископ Хуго фон Хоэнланденберг (1460—1531), изначально с пониманием отнёсшийся к новым идеям, уже в 1522 году решительно выступил против «схизматиков и бунтовщиков», опасаясь непредсказуемых социальных последствий.[8] В 1527 году, вследствие резко обострившегося экономическо-политического конфликта с епископом, городской совет всё же решился провести в Констанце Реформацию. Фон Хоэнланденберг был вынужден покинуть город, и в итоге перенёс свою резиденцию в находящийся на северном берегу Боденского озера Меерсбург; домский капитул также сменил своё местопребывание на Юберлинген (с 1542 года — на Радольфцелль). В 1529 году на рейхстаге в Шпайере констанцская делегация была в составе подписантов Шпайерской протестации, давшей название всему движению обновления Церкви. Несколько позднее, в 1531 году Констанц стал участником Шмалькальденского союза. После поражения протестантов в первом конфликте такого рода (на религиозной почве), Констанц, последним из южнонемецких городов Союза, был занят имперскими войсками в 1548 году, и в качестве экзекуции лишён статуса вольного города, будучи переданным Карлом V своему брату Фердинанду I, тогда эрцгерцогу Австрии. Включённый в Переднюю Австрию, Констанц был постепенно рекатолизирован и использовался как опорный пункт в борьбе Габсбургов против территориальной экспансии Швейцарского союза, превратившись постепенно в тихий провинциальный город. Для укрепления католической веры в 1604 году в Констанце был основан иезуитский колледж, в котором 150 лет спустя, с 1746 по 1750 годы обучался Франц Антон Месмер, создатель учения о животном магнетизме; в здании колледжа сегодня располагается городской театр, один из старейших в Германии (первое представление силами учеников было дано в здании уже в 1607 году).
Новое время
Во время Тридцатилетней войны в 1633 г. Констанц был безуспешно осаждаем шведской и вюртембергской армиями, в память о чём у моста на остров Майнау можно наблюдать барочный «шведский крест» с основанием из шведской трофейной пушки тех времён. О событиях тех лет напоминает также капелла в городском районе Штаад-Альмансдорф.
Для оживления экономической жизни, правительство Передней Австрии в 1785 г. пригласило в Констанц гугенотов из Женевы: так, Жак Луи Макейр дель Ор (Macaire de l´Or) основал не только первый в Констанце банк, но также ткацкую и красильную индиго мануфактуры.[9]
В ходе Коалиционных войн Констанц трижды был занимаем французскими войсками в 1796, 1799 и 1805 гг., что из-за обязанности содержания войск исключительно негативно отразилось на положении в городе. При командовании французского генерала Моро в 1799 г. был также разобран средневековый мост через Рейн.
В 1806 г., после упразднения констанцского княжества-епископства, Констанц стал частью нового Великого герцогства Баден и главным городом баденского Озёрного округа.
В революционном 1848 г. Констанц был одним из центров баденской революции: именно из Констанца в сторону Карлсруэ, где располагалась герцогская резиденция, выступил вооружённый отряд под руководством Франца Геккера, вскорости разбитый в южном Шварцвальде при активной поддержке прусской армии.
В 1863 г. Констанц стал конечной станцией на главном ходу баденской железной дороги (Манхайм — Базель — Констанц), что вместе с провозглашением в 1862 г. свободы предпринимательства в герцогстве Баден принесло с собой быстрый экономический подъём, взрывной рост населения и снос средневековых городских укреплений, материал которых был использован для сооружения железнодорожной насыпи и намыва территории будущего городского сада.
Новейшее время
Первая мировая война
С началом Первой мировой войны и закрытием государственной границы Констанц впервые оказался отрезан от соседнего Тургау, с которым всегда поддерживал тесную взаимосвязь, что немедленно негативным образом отразилось на состоянии городских финансов. С другой стороны, экономические санкции против проигравшей войну Германии едва ли сильно сказались на развитии Констанца, не обладавшего значительной военной индустрией. В 1920-х гг. в городе было открыто автобусное сообщение и в 1929 г. — паромное сообщение с Меерсбургом.
В 1935 г., в ходе реформы городского самоуправления, Констанц был выделен в отдельный городской округ.
Вторая мировая война
Годы национал-социалистической диктатуры запомнились преследованиями политических оппозиционеров, антиеврейскими погромами в ноябре 1936 г., поджогом и сносом синагоги в 1938 г.[10], а также массовыми депортациями в лагеря Дахау, Гюрс, Рига и Терезиенштадт.
8 ноября 1939 г. при попытке нелегального пересечения границы в Констанце был арестован Георг Эльзер, незадолго до этого организовавший неудачное покушение на Гитлера в Мюнхене.
Во время войны Констанц, несмотря на свой промышленный потенциал, только по счастливому стечению обстоятельств не стал объектом авиаударов союзников, вслед за соседним швейцарским Кройцлингеном активно используя светомаскировку. 26 апреля 1945 г. фактически без боя Констанц был занят частями Первой французской армии, и после окончания войны принадлежал к французской зоне оккупации (последние части французской армии были выведены из города 18 июля 1978 г.)
В составе земли Баден-Вюртемберг
В 1952 г. в результате административного объединения Южного Бадена, Вюртемберг-Бадена и Баден-Гогенцоллерна, город Констанц стал частью новой федеральной земли Баден-Вюртемберг, подчиняясь первоначально административному управлению Южного Бадена (до 1972 г.) и с 1973 г. — административному управлению Фрайбург.
В 1953 г. по решению городского совета Констанц вновь был включён в состав административного округа Констанц и с 1956 г. имеет статус «большого окружного города».
С основанием университета в 1966 г. Констанц получил новый импульс для дальнейшего развития не только в качестве туристического центра, но как современный и динамичный город.
Население
В Средние века и в Новое время население Констанца составляло несколько тысяч человек, и лишь во время церковного собора 1414—1418 гг. увеличилось по разным оценкам до 10 или даже 40 тысяч. Население росло в целом медленными темпами вследствие многочисленных военных конфликтов, эпидемий и вспышек голода. Взрывной рост городского населения Констанца связан с индустриальной революцией XIX в.: так, если в 1806 г. число жителей составляло 4 400 человек, то в 1900 г. уже 21 000, а в 1950 г. — 42 000 человек. Присоединение окрестных общин в 1970-х гг. довело эти цифры до 70 000. По результатам на конец 2011 г. население Констанца составляло 85 524 человека, что делает Констанц одним из 100 крупнейших по населению городов Германии.[11]
Герб
Чёрный крест с красной полосой в верхней четверти поля. Крест, с изменением цвета с красного на чёрный, — это наследие констанцских епископов, изначальных сеньоров города. Красная полоса обозначает право осуществления высшего правосудия (нем. Blutgericht).
Международное сотрудничество
Констанц имеет партнёрские отношения с городами:
- Фонтенбло (с 1960 г.)
- Ричмонд на Темзе (один из районов Большого Лондона; с 1983 г.)
- Табор (с 1984 г.)
- Лоди (с 1986 г.)
Кроме того, в меньшем объёме поддерживаются отношения с:
Культура
В первую очередь интересен хорошо сохранившийся средневековый центр города с многочисленными фахверковыми домами, романо-готическим мюнстером и фрагментами городских укреплений (Еврейская (Пороховая) башня, башня Рейнских ворот): прогуливаясь по узким улочкам Нидербурга (нем. Niederburg), старейшей части Констанца, вполне можно вообразить себя в далёком прошлом. Констанц — один из крупнейших туристических центров на Боденском озере, и располагает многочисленными учреждениями культуры: от городского театра (с 1607 г.), симфонического оркестра и Юго-западной филармонии, галереи Вессенберга и разнообразных частных художественных галерей до археологического музея и музея Яна Гуса, и от Росгартенского музея городской истории вплоть до коммунального центра культуры и искусства К9, весьма излюбленного в студенческой среде, и аквариума Sea Life. Неизбежное внимание публики привлекает гигантская скульптура «Империя» работы Петера Ленка, установленная на одном из молов в констанцской гавани и каждые 4 минуты делающая оборот вокруг своей оси. Империя, юная куртизанка, описанная Оноре де Бальзаком в рассказе La belle Impéria, сатирическим образом напоминает о временах Констанцского собора: в своих руках она держит несоразмерно маленькие фигуры обнажённых пожилых мужчин в императорской короне и папской тиаре соответственно. Бальзак в своём рассказе высмеивал двойную мораль католического духовенства, Петер Ленк направляет критику также и в адрес светских властей, изображая не только папу Мартина V, но и императора Сигизмунда; куртизанка Империя, таким образом, держит в своих руках судьбы всего христианского мира.
Регулярные события
- Ранней весной, в Жирный четверг за 46 дней до Пасхи и перед началом Великого поста в городе начинается Карнавал, называемый Фас(т)нахт, или Фаснет. Большое праздничное шествие ряженых, изображающее разгул демонических, или земных сил, собирает ежегодно до 3 500 участников и до 25 000 зрителей.
- В начале июня проводится, с одной стороны, международный праздник водных видов спорта, Internationale Bodenseewoche, а с другой — пользующийся особой популярностью двухдневный международный немецко-швейцарский блошиный рынок.
- В июле в Констанце проходит праздник вина.
- В начале-середине августа — многодневный музыкальный фестиваль Seenachtfest с почти часовым немецко-швейцарским пиротехническим шоу в констанцской гавани.
- Конец сентября-начало октября собирает публику на констанцский Октоберфест.
- В середине октября традиционно проходят концерты констанцской джаз-осени (нем. Konstanzer Jazz-Herbst) и опен-эйр фестиваль Rock am See.
- Завершается год Рождественским базаром в историческом центре города и в гавани.
Транспортное сообщение
Городской транспорт
В пределах города автобусное сообщение осуществляет городская коммунальная компания Stadtwerke Konstanz, под управлением которой находятся также паромная линия Констанц-Меерсбург и судоходная компания BSB (Bodensee-SchiffsBetriebe). Автобусная компания, в свою очередь, является участником тарифного соглашения, действующего на территории округа Констанц, и входит таким образом в тарифный союз Хегау-Боденское озеро (нем. VHB = Verkehrsverbund Hegau-Bodensee) с единой тарифной политикой. В рамках партнёрства Еврорегион «Боденское озеро» (нем. Euregio Bodensee) в Констанце также действительны проездные билеты BodenseeTageskarte соответствующей тарифной зоны.
Железные дороги
Вследствие своего приграничного положения Констанц является конечной станцией как немецких (DB), так и швейцарских (SBB) железных дорог. С констанцского вокзала отправляются, в основном, региональные поезда в направлении немецкого Карлсруэ, а также швейцарских городов Цюрих, Биль и Романсхорн. Кроме того в сторону Гамбурга, либо Штральзунда (по выходным дополнительно также до Дортмунда) дважды в день отправляется поезд дальнего следования типа IC/InterCity.
Автомобильное и автобусное сообщение
Со стороны Швейцарии Констанц имеет непосредственный выход к сети европейских автобанов, например через А7 в направлении Цюриха и Фрауэнфельда. С немецкой стороны строительство автобана не завершено; с другой стороны федеральная трасса В33 соединяет Констанц с Радольфцеллем и Зингеном, и далее через В81 со Штутгартом. Посредством паромной линии до Меерсбурга Констанц имеет выход к трассе В33/В30 на северном берегу Боденского озера в направлении Равенсбурга и Ульма.
Междугородний скоростной автобус связывает Констанц с Фридрихсхафеном (ж/д вокзал и аэропорт) и Равенсбургом. С декабря 2012 г. через Констанц проходит также трасса международного автобусного сообщения Мюнхен-Цюрих.
Водные виды транспорта
Констанц, лежащий на сильно выступающем в сторону озера полуострове, имеет прекрасно развитую инфраструктуру водного транспорта: автомобильный паром Констанц-Меерсбург (отправление каждые 15 минут) и катамаран до Фридрихсхафена (ежечасно) связывают город с северным берегом Боденского озера. В летний сезон Констанц посредством туристических судов связан со всеми городами на побережье.
Известные уроженцы и жители
- Бернольд из Констанца (ок.1050—1100) — монах-бенедиктинец, видный историк и литургист
- Амвросий Бларер — теолог, активный сторонник Реформации
- Изер, Вольфганг — филолог
- Мёбиус, Штефан — социолог
- Мердок, Ян — специалист в области информационных технологий
- Ульрих фон Рихенталь — историограф Констанцского собора
- Генрих Сузо (1297—1366) — поэт, теолог-мистик
- Хайдеггер, Мартин — немецкий философ
- Ульрих Цезе — знаменитый юрист эпохи Возрождения
- Цеппелин, Фердинанд фон — военный инженер, изобретатель дирижабля
- Ягеманн, Христиан (нем. Christian Joseph Jagemann (1735—1804) — историк литературы
- Яусс, Ханс-Роберт — филолог
- Петр Ленк — скульптор
- Карл фон Мюллер-Фридберг (нем. Karl von Müller-Friedberg) (1755—1836) — швейцарский политик и государственный деятель, дипломат.
Напишите отзыв о статье "Констанц"
Примечания
- ↑ A.Kleineberg u.a., Germania und die Insel Thule. Die Entschlüsselung von Ptolemaios´s «Atlas der Oikumene». Darmstadt 2010. S. 90.
- ↑ N.Hasler u.a. (Hg.), Im Schutze mächtiger Mauern. Spätrömische Kastelle im Bodenseeraum. Frauenfeld 2005.
- ↑ См. B.Schenk, Die römischen Ausgrabungen bei Stein am Rhein. In: Antiqua, 1883. S. 67-76.
- ↑ Ср. R.Rollinger, Zum Allamannenfeldzug Constantius II am Bodensee und Rhein im Jahre 355 nach Christus und zu Julians erstem Aufenthalt in Italien. Überlegungen zum Ammianus Marcellinus 15,4. In: Klio 80, 1998. S. 231—262.
- ↑ Reichssteuerliste 1241.
- ↑ 700 Jahre Städtebund. In: Konstanzer Almanach. Konstanz, Stadler Verlag 2012. 50 Jahrgang. S. 92.
- ↑ P.B.Kurka, How Constantia become Kostnice (and vice versa). In: Bohemian Reformation and Religious Practice. Vol. 6. Prag 2007.
- ↑ S.Arend, Die Bischofsstadt Konstanz und die Einführung der Reformation. In: P.Niederhäuser (Hg.), Ein feiner Fürst in einer rauen Zeit. Der Konstanzer Bischof Hugo von Hohenlandenberg. Zürich, Chronos Verlag 2011. S. 71-80. ISBN 978-3-0340-1081-8.
- ↑ D.Frey., C.D.Hirt, Französische Spuren in Konstanz. Konstanz, UVK Verlagsgesellschaft 2011. S. 40ff. ISBN 978-3-86764-322-1
- ↑ Историю констанцской синагоги см.: [www.alemannia-judaica.de/konstanz_synagoge_a.htm]
- ↑ Статистические данные по городам Германии [www.destatis.de/gv/suche-gv2000.htm]
Ссылки
- [www.konstanz.de Официальный сайт города]
- [www.uni-konstanz.de Университет Констанца]
- [www.konstanz-magazin.de/Fotostrecken/knportrait/index.html Фотопортрет города]
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Констанц
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».
В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
