Аргынбаев, Халел Аргынбаевич
Поделись знанием:
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.
В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
| Халел Аргынбаевич Аргынбаев | ||||||||
| Халел Арғынбайұлы Арғынбаев | ||||||||
 | ||||||||
| Дата рождения: | ||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Место рождения: | ||||||||
| Дата смерти: | ||||||||
| Место смерти: | ||||||||
| Страна: | ||||||||
| Научная сфера: | ||||||||
| Место работы: | ||||||||
| Учёная степень: | ||||||||
| Учёное звание: | ||||||||
| Альма-матер: | ||||||||
| Научный руководитель: |
Ирина Витальевна Захарова | |||||||
| Известные ученики: |
У. Кыдыралин, С. Аджигалиев, Ж. Артыкбаев, А. Калыш, Е. Оразбеков, А. Токтабаев, Ш. Тохтабаева, А. Прманов[2][3] | |||||||
| Известен как: |
Автор фундаментальных работ и видный специалист по этнографии народов Казахстана | |||||||
| Награды и премии: |
| |||||||
Хале́л Аргынба́евич Аргынба́ев (каз. Халел Арғынбайұлы Арғынбаев, 1924—1998) — советский и казахский этнограф, археолог; доктор исторических наук (1977), профессор (1982); с 1976 по 1989 годы возглавлял Отдел этнографии Института истории, археологии и этнографии Академии наук Казахской ССР.
Автор ряда научно-популярных монографий, впервые подробно освещавших бытовую и хозяйственную культуру народов Казахстана. Писал, в основном, на казахском языке[4]. Активный участник проекта АН СССР «Историко-этнографический Атлас Средней Азии и Казахстана» (1955—1990). В первые годы независимости Аргынбаев был уже пожилым человеком — представителем этнологов «старой советской школы», отличавшихся высоким уровнем квалификации, его уход стал «серьёзной потерей как для отдела этнологии, так и для этнографической науки Казахстана в целом»[2].
Содержание
Биография
Родился 21 сентября 1924 года в ауле № 17[5][3] Баянаульского района Павлодарского уезда в семье казаха-шаруа[1][6].
Коллективизация в Казахстане в 1929—1930 годы повлекла за собой голод в степях. Начиная с 1931 года большая семья Аргынбаевых переезжала в поисках лучшей доли с места на место: Кузбасс (1931—1932), Петропавловск-Камчатский (1932—1934), Новосибирск (1934—1935), Каратальский район (1935—1938), Капальский район (1938). Чтобы прокормить семью, отец и мать работали на тяжёлых или низкооплачиваемых работах. Летом 1939 Халел Аргынбаев получил аттестат в восьмилетней Конырской школе и поступил в Капальское педагогическое училище[3].
Окончив училище, с 1 сентября 1942[7] он стал курсантом краткосрочных радиотелеграфных курсов Среднеазиатского военного округа в Ташкенте. Окончив курсы 13 января 1943, 8 марта 18-летний радист Халел Аргынбаев прибыл в распоряжение штаба 10 артиллерийской дивизии Воронежского фронта. 24 апреля 1943 переведён радистом в штаб 27-й артиллерийской бригады, в которой служил уже до Победы в составе 2-го и 3-го Украинских фронтов.
После войны до мая 1946 оставался старшим радистом в одном из штабов Прикарпатского ВО. С мая 1946 — командир радистов 135 артиллерийской бригады Прибалтийского ВО (г. Чортков). Демобилизовался 1 марта 1947. Награждён боевым орденом «Отечественной войны», боевой медалью «За боевые заслуги» и одной памятной медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»[3]. Последняя награда дала Аргынбаеву право получить ещё три памятные медали.
1 сентября 1947 поступил в Казахский педагогический институт им. Абая, на исторический факультет. Окончив с отличием, в августе 1951 назначен завучем в Педагогическое училище в Панфилове, в 30 км от границы с Китаем. В течение трёх лет совмещал там работу завуча и преподавателя истории.
15 октября 1954, после конкурса, зачислен в очную аспирантуру Отдела этнографии Института истории, археологии и этнографии при Казахской Академии наук. Его научным руководителем стала И. В. Захарова, бывшая всего на год его старше, в то время исполнявшая обязанности заведующего Отделом этнографии[3]. Начались экспедиции, следовавшие одна за другой. Через три года, когда истёк срок аспирантуры, материалы диссертации, подготовленной Аргынбаевым на данных только по одной области, предложили положить в основу другой диссертации, уже на материалах по всему Восточному Казахстану. Получив звание младшего научного сотрудника, Аргынбаев продолжил работу над кандидатской диссертацией, и 19 мая 1960 успешно её защитил. Тема диссертации: «Историко-культурные связи русского и казахского народов и их влияние на материальную культуру казахов в середине ХІХ и начале ХХ вв. (по материалам Восточного Казахстана)»[3].
22 сентября 1961 г. Х. А. Аргынбаев утверждён в должности и. о. старшего научного сотрудника ИИАЭ АН КазССР. 29 декабря 1963, за активную научно-исследовательскую работу в области традиционной казахской этнологии, ему присвоено звание старшего научного сотрудника. В результате многолетних экспедиционных поездок почти во все области и районы Казахстана Халел Аргынбаевич собрал значительный полевой этнографический материал. Сначала на его основе он писал небольшие статьи, постепенно складывалось понимание общей картины, и появлялись монографии. Одна из таких монографий стала основой для докторской диссертации на тему «Семья и брак у казахов», защищённой в 1975. В декабре следующего года Аргынбаев становится и. о. заведующего Отделом этнографии ИИАЭ АН КазССР. 18 марта 1977 ему присвоена степень доктора исторических наук, а 28 мая он был утверждён в должности завотделом этнографии[3].
Как заслуженному преподавателю КазГУ им. С. М. Кирова 19 февраля 1982 г. учёному присвоено звание профессора по кафедре археологии и этнографии. 19 мая 1986 г. Х. А. Аргынбаев был избран завотделом в третий и последний раз: в 1989 году он оставил пост по возрасту и с января 1990 находился в должности главного научного сотрудника Отдела этнографии.
В годы распада СССР и обретения его родиной независимости уже пожилой Х. А. Аргынбаев не прекращает работать, — наоборот, планов и проектов стало только больше. Не успела образоваться в середине 1990-го «Ассамблея народов Казахстана», профессор первым делом готовит для неё докладную записку «О необходимости Этнологического центра в системе НАН РК»[4]. В 1995 выходит в свет итог работы всей его жизни, итог его усилий как учёного, организатора, администратора и патриота — усечённая и незавершённая версия 40-летнего проекта АН СССР «Историко-этнографический Атлас Средней Азии и Казахстана»: эта коллективная монография вышла под названием «Казахи. Историко-этнографическое исследование»[2].
Последняя работа главного научного сотрудника Отдела этнографии, доктора исторических наук, кавалера ордена «Отечественной войны» и медали «За боевые заслуги» Халела Аргынбаевича Аргынбаева, — «Традиционная культура жизнеобеспечения казахов», — вышла уже после его скоропостижной смерти 08 августа 1998 года, и была издана только благодаря «титаническим» усилиям его учеников[3].
Научный вклад
К 1 января 1990 года Х. А. Аргынбаев написал 7 монографий и 167 статей. Под его научным руководством было защищено около 15 докторских и кандидатских диссертаций[3], что позволяет говорить о собственной школе казахской этнологии, созданной учёным своим сорокалетним трудом[4].
Основной, исключительно продуктивный этап научной деятельности Халела Аргынбаева относится к 1960 — началу 1980-х годов. В этот период учёным совместно с коллегами были проведены около 30 этнографических экспедиций, обследована фактически вся территория Казахстана. Был собран огромный уникальный полевой материал по традиционно-бытовой культуре казахов, — в том числе материальный, пополнивший коллекции музеев, — на основе которого написан ряд крупных и важных для понимания этой культуры монографий.
Используя самые разнообразные материалы, ему фактически впервые удалось проанализировать особенности кочевого, полукочевого и оседлого скотоводства, определить характер, ареал, направленность и протяженность кочевых маршрутов, показать системы выпаса скота, определить и описать связь между структурой стада и продуктивностью растительного покрова. В его трудах наиболее полно освещена основа основ жизнедеятельности казахского общества — животноводство, дана ёмкая характеристика скотоводческого хозяйства казахов, народной ветеринарии и обычаев, связанных со скотоводством.
Столь же существенный вклад труды Х. А. Аргынбаева внесли в изучение казахской семьи, жилища, ремёсел, полноценной и научно обоснованной истории казахских жузов (шежире); в конце научной карьеры его особенно привлекали «народные знания» казахов, как кладезь установленных опытом многих поколений причинно-следственных связей.
Научные труды
Из наиболее важных научных работ чаще всего называют капитальные монографии:
- Этнографический очерк казахского животноводства, А., 1969;
- Семья и брак казахского народа, А., 1973;
- Рукоделие (ремесло) казахского народа, А., 1987;
- Казахская семья, А., 1996.
Существует и достаточно полный перечень трудов Х. А. Аргынбаева, он был составлен к празднованию 70-летия учёного и позже опубликован в журнале «Этнографическое обозрение» (1996, № 4)[8]
Список основных работ доктора исторических наук, профессора Халела Аргынбаева (составлен в 1994)
- Историко-культурные связи русского и казахского народов и их влияние на материальную культуру казахов во второй половине XIX — начале XX В. // ТИИАЭ АН КазССР. Т. 6. Алма-Ата, 1959. С. 19-90.
- Казахи // Украинская советская энциклопедия. Т. V. М., 1960.
- 1958 ж. Онтустік Казахстан облысында уйымдастырылган этнографиялык экспедиция жұмысынын корьггындсы (Итоги Южно-Казахстанской этнографической экспедиции 1958 г. В соавт. с И. В. Захаровой) // ТИИАЭ АН КазССР. Т. 12. Алма-Ата, 1961. С. 92-119.
- Краткий очерк материальной культуры переселенцев из России в Казахстан // ТИИАЭ АН КазССР. Т. 16. Алма-Ата, 1962. С. 138-167.
- Мал ауруларын емдеудегі казактын халыктык тэжрибесі туралы этнографиялык очерк (Этнографический очерк народной ветеринарии у казахов) // ТИИАЭ АН КазССР. Т. 16. Алма-Ата, 1962. С. 3-34.
- Из опыта ведения общественного животноводства колхоза им. XXII партсьезда // Изв. АН КазССР. Сер. ист. № 3. 1962. С. 41.
- Мал ауруларын емдеудегі казактын халыктык тэжрибесі туралы (О народной ветеринарии у казахов). Алматы, 1963.
- XXII — партсъезд атындагы колхоздын отарлы мал шаруашылыгы жайында (Об отгонном животноводстве колхоза им. XXII партсъезда) // ТИИАЭ АН КазССР. 1963. Т. 18. С. 3-29.
- Рецензия (В соавт. с В. В. Востровым, Э. А. Масановым и Р. Д. Ходжаевой): К. И. Антипина. Особенности материальной культуры киргизов. Фрунзе, 1963 // Сов. этнография. 1964. № 1.
- Рецензия: Масанов Э. А. Очерк истории этнографического изучения казахского народа в СССР. Алма-Ата, 1966 // Сов. этнография. 1966. № 5.
- Животноводство // Культура и быт казахского колхозного аула. Алма-Ата, 1967.
- Рецензия (в соавт. с Е. Дильмухамедовым): У. X. Шалекенов. Казахи низовьев Аму-Дарьи. Ташкент, 1966 // Сов. этнография, 1968. № 3. С. 161.
- Рецензия (в соавт. с В. Я. Васиным): Э. А. Масанов. Очерк истории этнографического изучения казахского народа в СССР. Алма-Ата, 1966 // Социалистік Қазакстан. 2 февраля 1968 г.
- Рецензия: И. В. Захарова и Р. Д. Ходжаева. Казахская национальная одежда XIX — начала XX в. Алма-Ата, І964. // Социалистік Қазакстан. 2 ноября 1968 г.
- Рецензия (в соавт. с Нурпеисовым): О. Сексенбаев. Совхозное строительство в Казахстане 1917—1937 гг. Алма-Ата, 1968 // Народное хозяйство Казахстана. 1968. № 6. С. 96.
- Казактын мал шаруашылыгы жайында этнографиялык очерк (Этнографический очерк о скотоводческом хозяйстве казахов). Алматы, 1969.
- Казактын ер-тұрман жабдыктары (О верховой сбруе у казахов) // Казахстан в XV—XVII веках. Алма-Ата, 1969. С. 171-202.
- О современном отгонном животноводстве в Казахстане // Тр. VII Междунар. конгресса антропологических и этнографических наук. Т. 10. М., 1970. С. 547-551.
- Итоги этнографических работ в Казахстане // Ленинское знамя. 1970. 27.VII.
- Рецензия (в соавт. с А. Сабырхановым): В. Я. Басин. Россия и казахские ханства в XV—XVIII вв. Алма-Ата, 1971 // Казак эдебиеті. 1972. 23.111.
- Казак халындагы семья мен неке (Семья и брак у казахов). Алматы, 1973.
- Свадьба и свадебные обряды у казахов. М., 1973. (Доклад на IX конгрессе АИЭН в Чикаго). Тот же текст: Marriage and Marriage Rites Among the Kazakhs in the Nineteenth and Early Twentieth Centuries. Chicago, 1973.
- Некоторые особенности хозяйства казахов Капаевского уезда Семиреченской области (в конце XIX — начале XX в.) // Очерки по истории хозяйства пародов Средней Азии и Казахстана. Л., 1973. С. 154-161.
- Новое в производственном и семейном быту казахского сельского населения (в соавт. с Г. Дахшлейгером и X. Кауановой) // Торжество ленинской национальной политики КПСС. Алма-Ата, 1973. С. 379-385.
- Рецензия (в соавт. с В. Востровым и Р. Ходжаевой): С. М. Абрамзон. Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи. Л., 1971 // Изв. АН КазССР. 1973. № 4. С. 69-73.
- Академику А. X. Маргулану 70 лет (в соавт. с С. Акатаевым) // Изв. АН КазССР. Сер. обществ, наук. 1974. № 3.
- Академику А. X. Маргулану 70 лет // Вестн. АН КазССР. 1974. № 3. С. 21-22.
- Свадьба и свадебные обряды у казахов в прошлом и настоящем // Сов. этнография. 1974. № 6. С. 69-78.
- Казак халкын этнографиялык т...úргыда зерттеуде СССР Ғылым академиясынын ролі (Роль АН СССР в этнографическом изучении казахского народа) // Коммунистік енбек. 1974. 5.XI.
- Рецензия: М. Муканов. Этнический состав и расселение казахов Среднего жуза. Алма-Ата, 1974 // Қазак эдебиеті. 1974. 5.ІХ.
- Народные обычаи и поверья казахов, связанные со скотоводством // Хозяйственно-культурные традиции народов Средней Азии и Казахстана. М., 1975. С. 194-206.
- Рецензия: Н. Нурмухамедов. Искусство Казахстана. М., 1970 // Жулдыз. 1975. № 2.
- Қазактар // Қазак совет энциклопедиясы. Т. 6. Алматы, 1975.
- Мангыстау ескерткіштерін коргау хакында (Об охране памятников на Мангышлаке // Коммунистік енбек. 1975. 12.VIII.
- Рецензия: Г. Марков. Кочевники Азии. М., 1976 // Изв. АН КазССР. Сер. ист. 1977. № 4.
- Этнография // Казак совет энциклопедиясы. Т. 12. Алматы, 1978. С. 451.
- Материальная культура казахов в XVIII в. // История Казахской ССР. Т. III. Алма-Ата, 1979. С. 217-222.
- Игі бастама (Хорошее начало) // Білім және енбек. 1979. № 11.
- Рецензия: Г. Ф. Дахшлейгер. Маршрутом социального прогресса. Алма-Ата, 1978 // Книжное обозрение. 1979. № 21. 25.V.
- Животноводство // Хозяйство казахов на рубеже XIX—XX веков. Алма-Ата, 1980.
- Қазак халврянын 15-18-гасырлардагы эдет-гұрыптары (Обычаи и обряды казахов в XV—XVIII вв.) // Қазак совет энциклопедиясы. Алматы, 1980.
- Рецензия (в соавт. с Б. Кумековым): М. Муканов. Казахские домашние художественные ремесла // Изв. АН КазССР. Сер. ист. 1980. № 3.
- Дәстурдін озыгы бар... (Есть обычаи прогрессивные...) // Дәстурдін озыг-ы бар... Алматы, 1981.
- Краткий очерк научно-педагогической и общественной деятельности академика А. X. Маргулана (в соавт. с Н. Масановым) // Библиография ученых Казахстана. А. X. Маргулан. Алма-Ата, 1984.
- The kinship system and customs connected with the ban on pronouncing the personal names of elder relatives among the Kazakhs (Система родства и обычаи, связанные с запретом на произношение имен старших родственников у казахов) // Kinship and Marriage in the Soviet Union. Field Studies. London; Boston; Melbourne; Henley, 1984.
- Жузы // Казахская ССР. Краткая энциклопедия. Т. I. Алма-Ата, 1985.
- Ч. Валиханов — первый казахский ученый просветитель-демократ (в соавт. с Н. Масановым) // Вестн. АН КазССР. 1986. № 11.
- Рецензия (в соавт. с Н. Масановым): Д. И. Дулатова. Дореволюционная историография Казахстана // Вестн. АН КазССР. 1985. № 10.
- Біздін адамгершілік негіздеріміз (Нравственные основы казахской семьи) // Қазакстан эйелдері. 1986. № 1.
- Салауатты ұрпак амы ушін (Забота о здоровых потомках) // Қазақстан эйелдері. 1986. № 3.
- Қаралыға көыіл айту дәсстүрі (Искусство выражения соболезнования) // Қазакстан эйелдері. 1986. № 10.
- Қазах халкынын колөнері (Прикладное искусство у казахов). Алматы, 1987.
- Жана дэстрх жанд салт (Обновленные обычаи и обряды) // Берік болсын босаган. Алматы, 1988.
- Общественная деятельность Чокана Валиханова // Чокан Валиханов и современность. Алма-Ата, 1988.
- Историко-этнографические проблемы истории дореволюционного Казахстана в историографии конца 30-х – 50-х годов. (В соавт. с Н. Алимбаевым) // Вопросы историографии и источниковедения Казахстана. Алма-Ата, 1988.
- Казахи (в соавт. с С. Исмагуловым) // Народы мира. М., 1988.
- Халык даналыгы (О народных знаниях) // Білім және енбек. 1988. № 1.
- Шынайы емшінін жөні белек (О настоящих лекарях) // Зерде. 1989. № 12.
- Традиционные формы брака у казахов // Этническая история и традиционная культура народов Средней Азии и Казахстана. Нукус, 1989.
- Об экзогамном запрете у казахов // Маргулановские чтения. Алма-Ата, 1989.
- Ата-баба малды да елмдей білген (Предки и скот лечить умели) // Зерде. 1990. № 3.
- Археологическое и этнографическое изучение Казахстана (в соавт. с К. Акишевым и Н. Алимбаевым) // Историческая наука Советского Казахстана. Алма-Ата, 1990.
- Этнографическая проблематика в историографии конца 30–50-х годов (в соавт. с А. Алимбаевым) // Историческая наука Советского Казахстана. Алма-Ата, 1990.
- Семейно-брачные отношения у казахов в советскую эпоху // Актуальные проблемы истории Советского Казахстана. Алма-Ата, 1990.
- Образование казахских жузов и их дальнейшая этнополитическая судь6а // Проблемы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии и Казахстана. М., 1991.
- Казак байыса катын алган (Казах разбогатеет, жену берет) // Ана тілі. 1991. г. 27.I.
- Кұйеудін ұрын бару салты (Первое посещение женихом невесты) // Ана тілі. 1991. 24.X.
- Баянауылдан Камчаткага дейін (от Баянаула до Камчатки) // Жулдыз. 1991. № 7.
- Туыстык жекжат-жұрат хакында (О системе родства) // Ата мекен. Алматы, 1992.
- Қаздауысты Казыбек би (Сказание о Каздауысты Казыбек бие) // Жібек жолы. 1992. № 3-4.
- Аблай аспас арканын Сары белі (Не доступная Аблаю Сарыарка) // Ана тілі. 1992. 9.VII.
- В обычаях душа народа // Казахстанская правда. 1992. 23.IX.
- Қазактагы кейбір семьялык эдет-гурыптар хакында (О некоторых семейных обычаях и обря-дах) // Жетысу тарихы мен мэдениеті. Материалы научн. конф., посвященной 300-летнему юбилею Кабанбай-батыра. Кн. П. Талдыкоргын, 1992.
- Тегін білгеннин терістігі жок (Следовало бы знать о своем родословии) // Эділет. II—IV. 1993. № 6-16.
- Рецензия (в соавт. с Н. Масановым): М. С. Муканов. Этническая территория казахов в XVIII — начале XX века. Алма-Ата, 1991. // Изв. НАН РК. Сер. обществ, наук. 1993. № 1.
- Рецензия (в соавт. с Н. Масановым и М. Мукановым): Р. Г. Кузеев. Народы Среднего Поволжья и Южного Урала. М., 1992 // Этнограф. обозрение. 1993. № 1.
- Қаздауыды Казыбек би елшілігі хакында (О дипломатической миссии Казыбек бия) // Казак тарихы. 1993. № 2.
- Кұлік шежресі (Генеалогия рода кулик) // Дауа. 1993. № 5.
- Халык білімі хакында (О народных знаниях) // Изв. НАН РК. Сер. обществ, наук. 1994. № 1.
- Казак жанұясынын кадірі (О казахской семье) // Заман-Казахстан. 1994. № 3-4.
- Қонак кабылдау дэстұрі (О приеме гостей у казахов) // Заман-Казакстан. 1994. № 5.
- Бала тэрбиесі хакында (О воспитании детей) // Заман-Қазакстан. 1994. № 7.
- Мэйітті жерлеу және оны аткару дәсұрі (Похороны и похоронные обряды) // Заман-Қазакстан. 1994. № 9.
- Калынмал жэне жасау (Калым и приданое) // Заман-Қазакстан. 1994. № 31-32.
Отзывы современников
Тов. Аргынбаев участвовал в боях под г. Яссы, за г. Бузэу и Плоешти, проявляя образцы мужества и героизма. Так в бою под огнём противника тов. Аргынбаев осуществлял связь между КП и огневой позицией. В бою под огнём противника тов. Аргынбаев за г. Бузэу, не взирая угрожающую опасность ни на минуту не отходил от радиостанции и обеспечивал бесперебойную связь, благодаря чему батарея имела возможность вести огонь. Тов. Аргынбаев заслуживает правительственной награды. медаль «за отвагу». Командир 1/27 арт тяж пуш артбр майор Трейсер. 3 сентября 1944 г.— Наградной лист. Приказ подразделения №: 13/н от: 10.09.1944 [9]
Вся жизнь, в том числе научно-педагогическая и организаторская деятельность Халела Аргынбаевича, является образцом для подражания настоящему и будущему поколению историков и этнологов. Его человеческая простота, скромность и доброта, природная тактичность, мудрость и интеллект навсегда сохранится в памяти его коллег, учеников, родных и близких.— Калыш А. Б., Исаева А. И. Халел Аргынбаев — видный казахстанский этнолог[3]
Халел Аргынбаев принадлежал к весьма многочисленной категории скромных ученых, являющих собой «соль» профессионального научного сообщества, для которых новое знание и истина были важнее высоких званий.— Серик Ажигали, доктор исторических наук,
заведующий отделом этнологии и антропологии
Института истории и этнологии им. Ч. Валиханова МОН РК,
"Казахстанская правда", 14 мая[4]
Напишите отзыв о статье "Аргынбаев, Халел Аргынбаевич"
Литература
- При написании этой статьи использовался материал из издания «Казахстан. Национальная энциклопедия» (1998—2007), предоставленного редакцией «Қазақ энциклопедиясы» по лицензии Creative Commons [creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0/deed.ru BY-SA 3.0 Unported].[10]
- Аджигалиев С. Халел Аргынбаев // Наука Казахстана. 1994. № 23 (34). С. 6.
Примечания
- ↑ 1 2 Динара, администратор сайта Аргынбаев Халел Аргынбаевич // Историки. - Сайт биография.кз. - 27 февраля 2012
- ↑ 1 2 3 [www.iie.kz/pages/199.jsp Из истории академической этнографии в Казахстане]. Отдел этнологии и антропологии. Институт истории и этнологии имени Ч. Ч. Валиханова КР (2008-2015). Проверено 6 ноября 2015.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Калыш А. Б., Исаева А. И. [www.rusnauka.com/10_DN_2012/Istoria/4_104061.doc.htm Халел Аргынбаев — видный казахстанский этнолог]. История. rusnauka.com (Октябрь 2012). Проверено 7 ноября 2015.
- ↑ 1 2 3 4 Ажигали, Серик. [www.nomad.su/?a=15-201505150016 Казахская этнография в судьбе ученого-фронтовика], История, Nomad.su - сайт (15.05.2015). Проверено 7 ноября 2015.
- ↑ По другим сведениям, № 19. См. биографию на сайте биография.кз.
- ↑ Нумерованный аул означает, что под аулом нужно понимать не поселение, а скотоводческое кочевье; позже по документам это кочевье учитывалось под названием «Колхоз имени Джамбула».
- ↑ Военнообязанный, хотя ему не исполнилось 18.
- ↑ [annales.info/sbo/bibliogr/argynbaev.htm Список основных работ Х. Аргынбаева]
- ↑ [podvignaroda.mil.ru/?#id=40768656&tab=navDetailDocument Приказ подразделения №: 13/н от: 10.09.1944] / Издан: 27 атпабр 2 Украинского фронта / Архив: ЦАМО фонд: 33 опись: 690306 ед.хранения: 558 № записи: 40768656
- ↑ [www.madenimura.kz/ru/culture-legacy/books/book/kazahstan-nacionalnaa-enciklopedia-1-tom?category=all&page=248 Аргынбаев, Халел] // Казахстан. Национальная энциклопедия. — Алматы: Қазақ энциклопедиясы, 2004. — Т. I. — ISBN 9965-9389-9-7.
Отрывок, характеризующий Аргынбаев, Халел Аргынбаевич
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.
В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Категории:
- Родившиеся 21 сентября
- Родившиеся в 1924 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Баянаульском районе
- Умершие 8 августа
- Умершие в 1998 году
- Умершие в Алма-Ате
- Доктора исторических наук
- Кавалеры ордена Отечественной войны II степени
- Награждённые медалью «За боевые заслуги»
- Награждённые медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Учёные по алфавиту
- Связисты Великой Отечественной войны
- Этнографы Казахстана
- Выпускники Казахского национального педагогического университета имени Абая
