Бейен, Йохан Виллем

Йохан Виллем Бейен

Йохан Виллем Бейен (нидерл. Johan Willem Beyen, 2 мая 1897 года, Утрехт, Нидерланды — 29 апреля 1976 года, Гаага, Нидерланды) — нидерландский банкир и политик, который вдохнул новую жизнь в процесс европейской интеграции в середине 1950-х годов. Бейен — один из наименее известных представителей так называемых «отцов-основателей Европейского союза». В Нидерландах в качестве министра иностранных дел Бейен внёс важный вклад в европейский процесс объединения. Он смог убедить различные силы как внутри страны, так и в Европе принять евроинтеграцию. Созданный им план (план Бейена) содержал предложения о создании таможенного союза и развитии широкого экономического сотрудничества в рамках общего европейского рынка. Впоследствии эти идеи использовались при разработке Римского договора 1957 года.

Ранние годы

Йохан Виллем Бейен родился 2 мая 1897 году в городе Утрехте в Нидерландах. Его отец Карел Хендрик Бейен был адвокатом. Семья Бейена была состоятельной, поэтому его детство было беззаботным, а воспитание концентрировалось на музыке и литературе. В 1918 году он окончил Утрехтский университет по направлению права. После этого работал в министерстве финансов, но в 1924 году перешёл в банковскую и бизнес сферу. Бейен занимал несколько высоких должностей, например, вице-президента, а с 1937 года президента Банка международных расчётов и директора британо-нидерландской компании Unilever.

Вторая мировая война

Во время Второй мировой войны Бейен работал в эмиграции в Лондоне, стал советником нидерландского правительства в изгнании. В 1944 году он играл важную роль на Бреттон-Вудской конференции, где была определена послевоенная мировая финансовая структура. С 1946 года он представлял Нидерланды в совете управляющих Всемирного банка, а с 1948 года занял ту же должность в Международном валютном фонде.

Во время войны Йохан Бейен стал убеждённым сторонником того, что только полная усиленная экономическая кооперация может предотвратить повторение ужасов войны и финансовых кризисов, подобных Великой депрессии.

Министр иностранных дел

В 1952 году Бейен был назначен министром иностранных дел во втором кабинете Виллема Дреса. Бейен считал, что региональное сотрудничество должно стать основой послевоенных международных отношений.

План Бейена

9 мая 1950 года была опубликована Декларация Шумана, её результатом стало создание в 1952 году Европейского объединения угля и стали. Однако Бейен искал возможности ещё большего сотрудничества европейских наций. Он понимал, что политическая интеграция в то время была труднодостижима, и потому пытался убедить своих внутренних и международных коллег в том, что дальнейший прогресс можно осуществить через большую экономическую кооперацию, веря, что за ней последует политическое объединение. Тогда же он начал разрабатывать план, позже названный его именем. Основываясь на своём опыте в области международных финансов, Бейен осознавал, что вопросы, связанные с торговыми барьерами и безработицей, крайне непросто решаются на национальном уровне, и выступал за международный подход. Несмотря на некоторую оппозицию его идеям в правительстве, Бейен вынес свой план на обсуждение во время переговоров по Европейскому оборонному сообществу и Европейскому политическому сообществу.

Единый рынок

Поначалу план Бейена не пользовался большой поддержкой, особенно в связи с тем, что Франция в то время избегала большей экономической интеграции. Однако, когда договор о Европейском оборонном сообществе был отвергнут французским парламентом, ситуация изменилась: политическая и военная интеграция зашла в тупик. Это дало новую жизнь плану Бейена, который предполагал новый способ экономического сотрудничества (предлагалась так называемая горизонтальная интеграция, а не объединение секторов экономик стран по примеру Европейского объединения угля и стали). Речь шла о создании общего рынка для всех типов товаров наподобие уже существовавшего тогда таможенного союза Бенилюкс. Именно страны Бенилюкса под руководством Поль-Анри Спаака объединили идеи Бейена с планом по созданию Евратома и предоставили Йохану Бейену возможность самому разъяснить свои предложения на Мессинской конференции в 1955 году. Бейен убеждал, что политического единства не достичь без общего рынка, наднациональных институтов и общей ответственности за экономическую и социальную политику. Предложения были поддержаны, что привело к подписанию в 1957 году Римских договоров, предусматривавших создание Евратома и Европейского экономического сообщества, которым управляла наднациональная комиссия и союзный суд.

Роль Бейена часто недооценивают, хотя его работа внесла значительный вклад в процесс европейской интеграции 50х годов и поставила его в один ряд со многими выдающимися политиками, которых называют «Отцы-основатели Европейского союза». Заслуга Йохана Бейена в том, что он дал новый импульс интеграции, когда европейский проект более всего нуждался в нём.

Ссылки

• [europa.eu/about-eu/eu-history/founding-fathers/pdf/johan_willem_beyen_en.pdf Johan Willem Beyen: a plan for a common market]
• [bo0k.net/index.php?p=achapter&bid=7751&chapter=1 МЕССИНСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ 1955 Г. И РАЗВИТИЕ]
• [www.parlement.com/9291000/biof/01868 J.W. Beyen]  (нид.)

Отрывок, характеризующий Бейен, Йохан Виллем

Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.