Бекман, Макс

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Макс Бе́кман
нем. Max Beckmann
Жанр:

Портрет

Стиль:

Новая вещественность, экспрессионизм

Макс Бе́кман (нем. Max Beckmann, 12 февраля 1884, Лейпциг — 27 декабря 1950, Нью-Йорк) — немецкий художник, один из крупнейших мастеров межвоенного периода XX в., выдающийся портретист.





Биография

Учился в живописи в Веймаре, переехал в Берлин. В годы Первой мировой войны работал в госпитале. Интересовался мистикой и теософией. Годы его наибольшего признания как художника — период Веймарской республики. В 1927 получил Почётную императорскую премию в номинации Немецкое искусство и Золотую медаль г. Дюссельдорф. С 1925 преподавал в Штеделевском художественном институте. В 1933 был отстранён от преподавания нацистскими властями, более 500 его картин были изъяты из музеев Германии, его творчество причислили к дегенеративному искусству. Мастер с женой переехали в 1937 г. в Амстердам, но нацисты и там не оставляли его в покое: в 1944 г. он едва избежал мобилизации, перенёс инфаркт. Лишь в 1947 Бекман с женой сумели перебраться за океан. Несмотря на краткое пребывание в США, оказал глубокое воздействие на американское искусство.

Творчество

В 1920-х гг. был близок к новой вещественности, в 1930-е гг. пришёл к трагической экспрессионистской манере, сближающей его с мастерами северного Средневековья, творчеством Босха, Брейгеля, Грюневальда, Рембрандта, Сезанна, Ван Гога. Возродил жанр средневекового триптиха.

Иллюстрировал Новый Завет, «Фауст» Гёте, «Записки из Мёртвого дома» Ф. М. Достоевского и др.

Наследие

Живопись и графика Бекмана представлена в крупнейших музеях мира, его ретроспективные выставки проходили в нью-йоркском Музее современного искусства (МОМА), Центре Помпиду в Париже, галерее Тейт в Лондоне, в Эрмитаже (20072008), в Италии, Испании, Нидерландах.

Художник оставил богатое литературное наследие — драмы, эссе, дневники, письма.

Архивные публикации

  • Aufsätze. München: Bayerische Staatsgemäldesammlungen, Max Beckmann Archiv, 2002
  • Beiträge 2002. München: Bayerische Staatsgemäldesammlungen, Max Beckmann Archiv, 2003
  • Beiträge 2004—2005. München: Max Beckmann Archiv, 2006

Напишите отзыв о статье "Бекман, Макс"

Примечания

  1. Масштабная выставка работ Макса Бекмана совместно с Отто Диксом (1891—1969), «Dix / Beckmann», прошла в апреле-августе 2014 года в Кунстхалле Хипо-Культурштифтунг (англ.) в Мюнхене. Кураторы тщательно подобрали и привезли из многих музеев мира пары сходных по сюжету работ этих двух мастеров немецкой живописи XX века (ВИДЕО): [youtube.com/watch?v=9m-WviQ3dBY Dix/Beckmann. Mythos Welt / 3 min] на YouTube
  2. [www.kunsthalle-muc.de/ausstellungen/details/dixbeckmann/ DIX/BECKMANN MYTHOS WELT 11. APRIL – 10. AUGUST 2014]. Hypo-Kulturstiftung (22 июня 2015). Проверено 10 февраля 2016. (нем.) (англ.)
  3. Буклет к выставке: [www.kunsthalle-muc.de/media/2014/03/Faltblatt-Dix-Beckmann_netz.pdf «Dix/Beckmann: Mythos Welt»] (нем.)

Литература

  • Belting H. Max Beckmann: tradition as a problem in modern art. New York : Timken Publishers, 1989
  • Beckett W. Max Beckmann and the self. Munich; New York: Prestel, 1997
  • Reimertz St. Max Beckmann: Biographie. München: Luchterhand, 2003

Ссылки

  • [art-klyan.com/view_artists.php?id=3 Макс Бекман. Биография и творчество.]// art-klyan.com
  • [www.artcyclopedia.com/artists/beckmann_max.html Работы в музеях мира]
  • [www.tendreams.org/beckmann.htm Галерея on line]
  • [www.max-beckmann-archive.org Сайт Архива Бекмана]  (нем.)

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Бекман, Макс

– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.