Бидерман, Фридрих Карл

Фридрих Карл Бидерман

Фридрих Карл Бидерман (25 сентября 1812, Лейпциг — 5 марта 1901, там же) — саксонский и германский публицист, издатель, политик, историк, преподаватель, активный участник либерального движения во время объединения Германии.

В детстве жил с матерью; о его отце существуют многочисленные спекуляции. Начальное образование получил у сельского пастора, а в возрасте девяти лет поступил в школу в Дрездене, которая находилась под контролем масонов. По некоторым сведениям, в школьные годы получил множество психологических травм, и якобы именно тогда сформировалась его ненависть к тирании. С 1830 года изучал в своём родном городе Лейпциге, а с 1833 года в Гейдельберге богословие и философию, но затем стал заниматься исключительно философскими науками, получил докторскую степень и в мае 1835 года вернулся в Лейпциг, где стал профессором в Лейпцигском университете.

Свою литературную деятельность он начал сочинением «Fundamental-philosophie» (Лейпциг, 1837); за этим трудом последовали: «Wissenschaft und Universität» (Лейпциг, 1839) и «Die deutsche Philosophie von Kant bis auf unsere Tage» (2 тома, Лейпциг, 1842—1843). В 1842 году он основал «Die deutsche Monatschrift für Litteratur und offentliches Leben» и в 1844 году «Herold», еженедельник, посвящённый политике и литературе. Первый журнал был преобразован в трёхмесячник «Unsere Gegenwart und Zukunft» (с 1846—1848 годов), второй же прекратил издаваться в 1847 году. В своих многочисленных статьях в этих изданиях он активно высказывал точку зрения о необходимости объединения всех германских государств под контролем Пруссии. Вследствие произнесённой им публичной речи ему было запрещено в 1845 году чтение лекций по государственному праву.

Затем он напечатал «Vorlesungen über Sozialismus und Soziale Fragen» (Лейпциг, 1847) и «Geschichte des ersten preus. Reichstags» (1847). В 1848 году вышел на политическое поприще: после февральской революции в Париже он возглавил лейпцигскую делегацию к Фридриху Августу II с целью убедить его созвать бундестаг; последний этого не сделал, что привело в итоге к мартовской революции. После краткой дипломатической миссии в Берлин по поручению нового саксонского министерства он вступил в предварительный франкфуртский парламент и был избран им в Комиссию пятидесяти. В общегерманском национальном собрании, в котором он представлял саксонский избирательный участок Цвикау, Бидерман действовал некоторое время в качестве вице-президента и принадлежал сначала к левому центру (Вюртембергский двор), но после сентябрьского восстания во Франкфурте перешел к правому (Аугсбургский двор). Позже он был одним из основателей и почти постоянным председателем так называемого Вейденбушферейна, или наследственно императорской партии. После своего выхода из собрания Бидерман написал «Erinberungen aus der Paulskirche» (Лейпциг, 1849), в которых метко охарактеризовал стремления партий. В 1850 году он взял на себя ведение энциклопедического сочинения «Germania», вместо которого с 1852 года стал издавать «Deutsche Annalen». В качестве ответственного издателя за статью, направленную против французского переворота 2 декабря 1851 года, написанную Л. де-Рошо, был арестован и привлечён к суду: результатом стало лишение его профессуры и месячное тюремное заключение. С тех пор Бидерман посвятил свой досуг историческим трудам, результатом которых явилось сочинение «Deutschland im XVIII Jahrh.» (4 тома, Лейпциг, 1854—1880), дающее всестороннюю картину материального, политического, социального, духовного, нравственного и религиозного положения Германии в XVIII веке. В 1855 году он последовал приглашению редактировать полуофициальную «Weimar. Zeitung». В Веймаре он издал «Frauenbrevier» (Лейпциг, 1856; 2-е издание — 1881). Спустя десять лет, в 1865 году, ему была возвращена профессура.

Его сочинения педагогического содержания — «Die Erziehung zur Arbeit» (1851; под псевдонимом Карла-Фридриха) и «Der Geschichtsunterricht auf Schulen, seine Mängel und Vorschläge zur Abhilfe» (1860); в 1858 году Бидерман напечатал к юбилею Йенского университета брошюру «Die Universität Jena nach ihrer Stellung und Bedeutung in der Geschichte deutschen Geisteslebens von ihrer Gründung bis auf die Gegenwart» (1859); «Friedrich d. Gr. und sein Verhältniss zur Entwickelung des deutschen Geisteslebens» (1862); «Deutschlands trübste Zeit oder der Dreissigjä hrige Krieg etc.». Осенью 1863 года Бидерман переселился в Лейпциг, чтобы взять на себя редактирование «Die Deutsche Allgemeine Zeitung», которую редактировал до её прекращения в 1879 году. В 1864 году он написал для изданного бароном Гакстаузеном по поручению великой княгини Елены Павловны сочинения «Das konstitultionelle Princip, seine geschichtliche Entwickelung», первую часть «Die Repräsentativverfassungen mit Volkswahlen, geschichtlich entwickelt im Zusammenhange mit den polit. und sozialen Zuständen der Völker». В 1881 году он написал «Dreissig Jahre deutscher Geschichte 1840—70» (2 тома, Бреславль, 1881—1882); затем «Mein Leben und ein Stück Zeitgeschichte» (1888) и «1815—1840; 25 Jahre deutscher Geschichte» (1889); ему также принадлежат исторические драмы: «Heinrich IV» (1861); «Otto III» (1862) и «Der letzte Bürgermeister von Strassburg» (1870).

Летом 1866 года Бидерман стал во главе национально-либеральной партии в Саксонии, которую он представлял тоже в качестве депутата второй палаты в ландтаге с 1869 года и в германском рейхстаге с 1870 до 1873 года. В 1874 года он отказался от своей деятельности в рейхстаге, а в 1876 году — в ландтаге. В последние годы жизни занимался написанием исторических и литературных сочинений. По своим политическим взглядам стремился к утверждению в Германии конституционной монархии наподобие английской и к социальным реформам, направленным на улучшение положения низших слоёв населения.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

• Эта статья (раздел) содержит текст, взятый (переведённый) из одиннадцатого издания энциклопедии «Британника», перешедшего в общественное достояние.

Ссылки

• [www.deutsche-biographie.de/pnd11851069X.html Статья в NDB (нем.).]
• [runeberg.org/nfbc/0184.html Статья в Nordisk familjebok (шв.).]

Отрывок, характеризующий Бидерман, Фридрих Карл

Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.