Объединение Германии (1871)

Объединение Германии (1871) — создание в 1871 году вокруг королевства Пруссия федеративного государства Германская империя из нескольких десятков независимых государств с немецким населением.

Объединение Германии традиционно рассматривают как политический процесс на протяжении 1864—1870 годов, в ходе которого Пруссия провела ряд военных кампаний против Дании, Австрии и Франции. Датой объединения Германии считается 18 января 1871 года, когда после провозглашения Германской империи прусский король Вильгельм I принял присягу в качестве германского императора.

Предыстория объединения

История германской государственности

В эпоху Великого переселения народов мигрирующие германские племена с севера Европы разошлись по всем концам континента, создав варварские государства от державы готов в Северном Причерноморье до королевства вандалов в Северной Африке. В новых завоёванных местностях пришлые племена смешивались с местными, более многочисленными и часто более цивилизованными народами, в результате чего потеряли национальную идентичность. Часть территорий, оставленных в первых веках нашей эры германцами, заселили западные славяне. К IX веку близкие по языку германские народы занимали территорию от Рейна до Эльбы, от Балтики до Италии.

Создание первых государств в Европе после падения Римской империи шло не по национальному признаку, а путём военных походов и подчинения мечом соседних племён. Вассалитет преобладал над национальным самосознанием, религиозные убеждения значили больше национальности. В начале IX века большая часть Западной Европы была объединена в державе Карла Великого, тогда же феодальные отношения начали оформлять общественно-политический племенной уклад германцев в сложную иерархическую структуру, объединявшей сотни территориально-государственных образований на землях Германии. Раздел франкской империи Карла Великого привел к образованию Восточнофранкского королевства, примерно совпадавшего в границах с современной Германией. Как пишет Ксантенский анналист под 869 годом, первый его король, Людовик Немецкий, правил «у славян, в Баварии, Алемании и Реции, Саксонии, Швабии, Тюрингии и Франконии с областями Вормсфельд и Шпейер».

Восточнофранкский король Оттон I значительно расширил границы королевства, преобразовав его в 962 году в «Священную Римскую империю германской нации», куда впоследствии были включены славяне, итальянцы, швейцарцы, венгры и другие народы. Священная Римская империя стала весьма рыхлым децентрализованным государственным образованием, в котором существовало два уровня власти: формальный имперский и удельный территориальный, часто конфликтовавших между собой.

После пресечения династии Гогенштауфенов в 1250 в Священной Римской империи начался длительный период междуцарствия (1254—1273). Но и после его преодоления и вступления на престол в 1273 году Рудольфа I Габсбурга значение центральной власти продолжало падать, а роль правителей региональных княжеств — возрастать. Хотя монархи и предпринимали попытки восстановить былое могущество империи, на первый план вышли династические интересы: удельные правители прежде всего старались максимально расширить владения своих семей: Габсбурги закрепились в австрийских землях, Люксембурги — в Чехии, Моравии и Силезии, Виттельсбахи — в Бранденбурге, Голландии и Геннегау. Именно в позднее средневековье принцип выборности императора приобрел реальное воплощение: на протяжении второй половины XIII — конца XV века император действительно выбирался из нескольких кандидатов, а попытки передачи власти по наследству обычно не имели успеха. Резко возросло влияние крупных территориальных князей на политику империи, причём семь наиболее могущественных князей-курфюрстов присвоили себе исключительное право избрания и смещения императора.

В XVII веке, когда в Европе давно сформировались сильные национальные монархии, Священную империю раздирали внутренние политические, религиозные и национальные противоречия. Вестфальский мир 1648 года после Тридцатилетней войны закрепил политическую раздробленность империи (более 300 субъектов), однако вместе с тем позволил сгладить ряд противоречий и обеспечил мирное развитие германских государств внутри империи.

К середине XVIII века среди множества мелких германских княжеств и удельных владений выделились два крупных, политически единых государства: королевство Пруссия и эрцгерцогство Австрия, родовое владение правящей императорской династии Габсбургов.

Герцогство Австрия

На территории Австрии в позднюю античность жили романизированные кельты. В эпоху переселения народов туда мигрировали германские племена ругиев, лангобардов, баваров, позднее славяне.

Пограничные со славянами и венграми германские земли были преобразованы императором Священной империи Фридрихом Барбароссой в 1156 году в Австрийское герцогство. В 70-х годах XIII века Австрия перешла в наследственное владение дома Габсбургов, которые с 1438 года стали правящей династией Священной Римской империи. В отличие от других княжеств империи Австрийское герцогство расширялось за счёт не германских народов, главным образом славян, итальянцев и венгров. Экспансия Австрии в южном и восточном направлениях отвлекала внимание и силы Габсбургов от общегерманских дел, где с середины XVIII века на первые роли выдвинулась военно-феодальная Пруссия.

Королевство Пруссия

Ядром Пруссии стало маркграфство Бранденбург, которое образовалось в XII веке на славянских землях бодричей и лютичей между Эльбой и Одером в результате экспансии немецких рыцарей на восток. В 1415 году бранденбургские земли стали наследственным владением семьи Гогенцоллернов, выходцев из Баварии, в качестве награды за их поддержку правящей династии «Священной Римской империи».

В 1618 году в результате династического брака сына маркграфа Бранденбурга и дочери герцога Пруссии (из другой ветви Гогенцоллернов) образовалось наследственное владение Бранденбург-Пруссия. Герцогство Пруссия располагалось на землях балтийских племён пруссов, захваченных Тевтонским орденом в XIII веке, и было зависимо до 1657 года от польских королей. В Тридцатилетней войне (1618-1648) относительно слабое владение Бранденбург-Пруссия увеличило свою территорию, в основном благодаря позиции Франции, видевшей в усилении Пруссии противовес влиянию Габсбургов. Курфюрст Фридрих-Вильгельм Великий (правил 1640—88 гг.) сумел превратить своё государство в сильную военную монархию с постоянной наёмной армией и сословным офицерским корпусом из низшего дворянства.

Нахождение герцогства Пруссии за пределами Священной империи позволило в 1701 преобразовать Бранденбург-Пруссию в королевство Пруссия. В войнах XVIII века Пруссия значительно расширилась в результате завоевания Силезии у Габсбургов, захвата прибалтийского побережья у шведов, нескольких разделов Польши. К эпохе наполеоновских войн Пруссия вошла в число великих европейских держав, территориально единой и соперничающей с Австрией за влияние на германские дела.

Эпоха наполеоновских войн

Великая Французская революция вознесла к власти Наполеона, которому принадлежит заслуга в изменении политической географии Европы.

В войне 1799—1801 гг. Австрия потерпела поражение и вынужденно признала аннексию Францией германских земель на левом берегу Рейна. Чтобы возместить потери немецких князей, было решено кардинальным образом изменить структуру Священной Римской империи: обширные церковные владения, вольные города и мелкие государственные образования вошли в состав более крупных светских государств, число которых сократилось до 130 (число независимых уделов тем не менее составляло около 200). Священная Римская империя окончательно превратилась в конгломерат фактически независимых государств.

Формально Священная Римская империя прекратила существование после разгрома Австрии (называвшейся с 1804 года Австрийской империей) в войне 1805 года. 6 августа 1806 года император Франц II сложил с себя титул императора Священной Римской империи, оставшись императором Австрии. За месяц до того германские княжества объединились в Рейнский союз, где полновластным фактическим правителем стал Наполеон. Число германских государств в результате поглощения мелких владений сократилось до 40.

После разгрома в 1814 году Наполеона Рейнский союз был распущен, а вместо него образовалась конфедерация Германский союз из 38 немецких государств, включая Пруссию и немецкую часть Австрии. Территория Пруссии почти удвоилась за счёт анклава на Рейне, северной части королевства Саксония и польских земель, округливших её границы.

Многонациональная Австрийская империя с 27 млн подданных преобладала в союзе, однако преимущество Пруссии заключалось в том, что её 11-млн. население состояло в основном из немцев, а вновь присоединённые земли на Рейне обладали развитым промышленным потенциалом. Таким образом, ядром интеграционных процессов в Германии неизбежно становилась Пруссия.

Предпосылки объединения

Из программного выступления в прусском парламенте премьер-министра Отто фон Бисмарка от 30 сентября 1862 года :

«Границы Пруссии в соответствии с Венскими соглашениями не благоприятствуют нормальной жизни государства; не речами и высочайшими постановлениями решаются важные вопросы современности — это была крупная ошибка 1848 и 1849 годов, — а железом и кровью»

Общественно-политическая ситуация в Европе

После падения Наполеона в Европе возобладал принцип легитимизма, то есть признавалась нерушимость границ под властью традиционно правящих династий. Однако быстрое развитие капиталистического производства, парламентаризма и общественной мысли привели к пониманию приоритета интересов нации над монархо-династическими порядками. Буржуазия нуждалась в единых рынках сбыта, ей мешали феодальные границы и сословная структура общества. К середине XIX века в европейских народах возникло сильное стремление к созданию национальных государств, чему активно оказывали сопротивление уже сложившиеся империи.

В 1830 году Бельгия революционным путём отделилась от голландского короля. В том же году и повторно в 1863 году поляки при моральной поддержке Англии и Франции восставали, пытаясь отделиться от Российской империи. В 1848 году Венгрия революционным путём вышла из Австрийской империи (попытка отделения подавлена русской интервенцией). В 1859 году началось объединение Италии вокруг североитальянского Пьемонта (Сардинского королевства). В том же 1859 году полузависимые от Турции княжества Молдавия и Валахия сблизились под единым правителем, а в 1862 году объединились в королевство Румыния. Национальное движение захватило Германию в 1848 году, но попытка начать объединение парламентским путём натолкнулась на отпор правящих классов, отвергающих революционные инициативы общества.

Стремление немцев к объединению. Революция 1848 года.

В 1830-е годы в Германии началась индустриализация, породившая бурный экономический рост и обострившая конфликт интересов буржуазии с феодальным устройством общества. В 1834 году образовался Германский таможенный союз, куда вошли 12 германских государств и к 1860 году присоединились ещё 5. Союз экономически объединял практически все крупные германские государства за исключением Австрии, устраняя таможенные барьеры между членами союза и накладывая повышенный единый тариф на товары из других стран.

В марте 1848 года по Германии, как и во Франции и Австрии, прокатилась волна выступлений, в том числе с уличными боями в Берлине, с требованием политических свобод и единой Германии. 18 мая 1848 года во Франкфурте-на-Майне по инициативе либеральной интеллигенции собралось Национальное всегерманское собрание, вошедшее в историю как Франкфуртский парламент. 28 марта 1849 года Франкфуртский парламент принял имперскую конституцию, по которой прусский король Фридрих Вильгельм IV должен был стать конституционным монархом Германской империи. Конституцию признали 29 германских государств, но не крупнейшие члены Германского союза (Пруссия, Австрия, Бавария, Ганновер, Саксония).

Фридрих Вильгельм IV отказался принять императорскую корону из рук революционного Франкфуртского парламента, Австрия и Пруссия отозвали оттуда делегатов. Лишившись политической поддержки верхов на фоне угасания революции, парламент распался. Часть делегатов добровольно покинула его, другая крайне левая часть была разогнана вюртембергскими войсками в Штутгарте в июне 1849 года. Волнения, вспыхнувшие в некоторых государствах, были подавлены прусскими войсками.

Прусский союз. Попытка объединения в 1849 году

Прусский король Фридрих Вильгельм IV отказался возглавить объединение Германии революционным путём «снизу», но желал совершить это «сверху», используя влияние, приобретённое при подавлении революции. В мае 1849 он созвал конференцию, на которой Саксония и Ганновер вступили в федерацию Прусский союз, где Пруссии отдавались внешняя политика и военные дела. Под влиянием настроений в обществе к Прусскому союзу примкнули 29 германских государств, кроме Австрии, Баварии, Вюртемберга и ещё нескольких княжеств.

Австрия противилась Прусскому союзу, но после революции 1848—1849 гг. не имела сил для военного противодействия. Поэтому в сентябре 1849 она заключила с Пруссией соглашение о совместном управлении германскими делами. 10 мая 1850 по инициативе Австрии был созван сейм Германского союза (Франкфуртский сейм), ознаменовавший восстановление прежних порядков в управлении Германией. Пруссия не признала сейм. Таким образом, два крупнейших германских государства шли к вооружённому конфликту при том, что остальные члены Германского союза разделились в своих симпатиях.

Противостояние осложнялось вялотекущей прусско-датской войной за независимость Гольштейна и внутренним конфликтом в Гессенском курфюршестве. Австро-баварский корпус по решению союзного сейма должен был подавить волнения в Гессене, но пруссаки не пропускали эти войска через свою территорию. В конфликт вмешался царь Николай I, заставив Пруссию не препятствовать решениям общегерманского сейма. В ноябре 1850 Пруссия под военным давлением Австрии и России подчинилась, отказавшись от идеи объединения Германии в рамках Прусского союза. Председатель прусского кабинета Мантейфель заявил об этом германским государям, сохранивших верность идее союза. По австро-прусскому соглашению от 29 ноября 1850 Пруссия устранилась от вмешательства в дела Гессена и Гольштейна, то есть фактически отказалась от независимой внутригерманской политики.

Австрии также не удалось воспользоваться дипломатической победой над Пруссией и усилить своё влияние на принятии решений по общегерманским делам. Дрезденская конференция в декабре 1850 восстановила прежние нормы отношений внутри Германского союза.

Попытка объединения Германии 1849 года закончилась неудачей из-за соперничества Пруссии с Австрией, сепаратистского настроя удельных германских правителей и вмешательства России.

Внешнеполитическая обстановка для Пруссии в 1860-х

Ни одна из великих держав стратегически не была заинтересована в возникновении в центре Европы нового мощного государства, хотя никто не предвидел тогда в полной мере угрозы германского милитаризма. В то же время к середине 1860-х годов благодаря последовательной дипломатии Бисмарка и политической разобщённости великих держав (самоустранение России от международных дел после Крымской войны; экспансия Франции при Наполеоне III, повлёкшая разногласия с Англией и Австрией; борьба Австрии с объединённой Италией) создалась благоприятная внешняя обстановка для объединения Германии вокруг Пруссии.

• Среди событий в России, предшествующих началу объединения, следует отметить Крымскую войну 1853—56 гг. и Польское восстание 1863 года. В результате поражения в Крымской войне влияние России в Европе ослабло, отношение России к её противникам Англии, Франции и особенно Австрии оказалось надолго испорченным. Пруссия была единственной великой державой, которая не выступила против России, что вместе с прусской помощью в подавлении Польского восстания 1863 года обеспечило благожелательный нейтралитет Российской империи в войнах Пруссии против соседей. Также прусский король Вильгельм I приходился дядей царю Александру II, что также склоняло позицию России в пользу Пруссии.

• Ведущая держава Европы на то время Франция завязла в 1862—65 гг. в провальной мексиканской войне. Её силы были отвлечены на захват и укрепление колоний, где французские интересы постоянно сталкивались с английскими. На это наложились личные антипатии императора Наполеона III к Англии в силу подозрений, что итальянские заговорщики используют английскую территорию для подготовки покушений на его жизнь. Сближение Франции с Австрией и тем более союз были невозможны из-за объединения Италии, в ходе которого французы в 1859 громили австрийскую армию. Наполеон III недооценивал военную силу модернизированного прусского государства и надеялся только выиграть в качестве арбитра от внутригерманского конфликта.

• Англия, владевшая огромной колониальной империей, не была расположена вмешиваться без крайней необходимости в дела Европы. Тем более, что морской державе было затруднительно воевать без союзников на континенте, а именно в сильной Пруссии правящая элита видела поначалу противовес Французской империи. Англичан сильно беспокоил как французский проект Суэцкого канала (опасения за Индию), так и стремление Наполеона III присоединить Бельгию. К тому же объединённая Германия не рассматривалась в качестве соперника Англии в колониальных делах, но могла быть выгодным торговым партнером для сбыта английской продукции и колониальных товаров.

• Австрия не могла стать лидером в деле объединения Германии из-за внутренних и внешних конфликтов, хотя идея великогерманского объединения (то есть включая Австрию) имела немало сторонников. Внутренние субъекты Австрийской империи, особенно венгры, вовсе не желали дальнейшего усиления немецкого доминирования, опасаясь потерять свою автономию. Да и сами немцы из северной Германии не стремились к единению с многонациональным государством. Объединение Италии шло в том числе за счёт австрийских владений с италоязычным населением, что отвлекало силы империи на юг.

Внутриполитическая обстановка в Пруссии в 1860-х

7 октября 1858 к власти в Пруссии пришёл в качестве регента 60-летний принц Вильгельм, брат впавшего в слабоумие короля Фридриха Вильгельма IV. После его смерти 2 января 1861 Вильгельм стал прусским королём.

Под его руководством началась военная реформа, которая восстанавливала всеобщую воинскую повинность на 3 года, что увеличило численность постоянной армии до 400 тыс. человек. При этом отпадала необходимость рассчитывать на ополчение-ландвер с его низкой боеспособностью. Содержание большой профессиональной армии обходилось дорого, ландтаг (нижняя палата прусского парламента) отказался утвердить расходы на это.

Вильгельм I распустил ландтаг, но повторные выборы 1862 года собрали ещё более радикальных депутатов. Назрел конституционный кризис, для разрешения которого король утвердил 8 октября 1862 главой исполнительной власти прусского посла в Париже Отто фон Бисмарка. Новый канцлер решился управлять Пруссией без одобренного бюджета, что являлось прямым нарушением конституции. Ландтаг, выражавший интересы прежде всего национальной буржуазии, в очередной раз был распущен в 1863, в стране началось волнение.

Бисмарк сохранял спокойствие, он был уверен, что победоносная внешняя политика погасит внутриполитический конфликт. Удобный случай представился со смертью датского короля Фредерика VII в 1863, после чего Пруссия победила в Датско-прусской войне 1864 года. В начале июля 1866 в разгар победоносной войны с Австрией прошли очередные выборы в прусский ландтаг. Большинство в ландтаге завоевали представители национал-либеральных течений, которые утвердили все расходы, сделанные прусским правительством и не одобренные ранее ландтагом. Таким образом Бисмарку удалось погасить конфликт и сохранить конституционную форму прусской монархии.

Датско-прусская война 1864 года

Бисмарк не имел определённого чёткого плана объединения Германии. Он видел главную цель и шёл к ней последовательно, используя любую возможность. При этом Бисмарк предпочитал действовать политическими методами, но не избегал военных решений, если это приближало его к главной цели. Исторически сложилось так, что Датско-прусская война 1864 года стала первым шагом на пути объединения Германии.

Хотя Австрия и Пруссия действовали как союзники против Дании, на деле конфликт превратился в пробу сил между ними за право возглавить интеграционный процесс в Германии. Успех Пруссии в таком рискованном деле, как изменение баланса сил в Европе в пользу Германского союза, укрепил позиции Бисмарка (бывшего всего лишь государственным прусским чиновником высшего ранга) и обеспечил поддержку германским обществом его начинаний.

Причины датско-германского конфликта

Прусско-датский конфликт из-за независимости герцогств Шлезвига и Гольштейна, находившихся под властью датского короля, начался в революционном 1848 году. Вмешательство великих держав заставило Пруссию и Австрию признать по Лондонскому протоколу (от 8 мая 1852 года) наследственные права датской короны на эти княжества.

Кроме чувства национального единства, требующего присоединения к Германскому союзу земель с немецким населением, у Пруссии был стратегический интерес к территории Гольштейна. Там располагались удобные гавани на Балтике, a через его земли в основании Ютландского полуострова можно было прорыть канал, значительно сокращавший морской путь из Северного моря в Балтийское.

Датский король Фредерик VII умер 15 ноября 1863, не оставив сына, что дало Германскому союзу формальный повод оспорить наследственные права Дании на территорию герцогств. Новый король Дании Кристиан IX подписал 18 ноября 1863 конституцию, по которой полиэтничный Шлезвиг, бывший веками фактически частью Дании, присоединялся к Дании. Гольштейн, входящий в Германский союз, сохранял свой государственный статус под властью датской короны. Пруссия и Германский союз немедленно усмотрели в присоединении одного только Шлезвига нарушение средневековой нормы и Лондонского протокола, по которым закреплялось обязательство Дании сохранять политическое единство Шлезвиг-Гольштейна. Повод для второй войны за Шлезвиг-Гольштейн был найден.

Начало датско-германской войны

Фридрих Августенбургский из побочной ветви датской королевской династии заявил права на престол герцогств, Германский сейм поддержал его как человека, близкого по духу к германской нации. 24 декабря 1863 войска Саксонии и Ганновера, выполняя решение Германского союза, заняли территорию Гольштейна.

Бисмарку удалось представить свой тайный план расширения Пруссии как внутригерманское дело, как борьбу за независимость герцогств в рамках сохранения их прежнего государственного статуса. Он публично не поддержал резолюцию сейма и не признал прав Фридриха, за что подвергся резкой критике в Пруссии. Усыпив бдительность великих держав, Бисмарк втянул Австрию в антидатскую коалицию. 16 января 1864 Пруссия и Австрия предъявили Дании ультиматум: в 48 часов отменить конституцию. Датское правительство отклонило ультиматум, надеясь на вмешательство Англии и Франции. 1 февраля 1864 в Шлезвиге начались боевые действия.

Победа австро-прусской коалиции

Австро-прусская коалиция с участием других германских государств была слишком сильной, чтобы Англия могла решиться воевать за Данию в одиночку. Английский премьер Пальмерстон обратился к Франции с предложением вмешаться в шлезвиг-гольштейновский вопрос, однако Франция ответила отказом. После провала в Мексике Франция не желала нового конфликта, причем в союзе с Англией, которая ничем не рисковала. Французский император Наполеон III помнил о неудачном дипломатическом выступлении совместно с Англией против России по поводу польского восстания 1863 года, когда Англия решительно толкала союзника на войну с Россией, но сама внезапно дала задний ход. Раздражение Наполеона вызвал также визит в апреле 1864 в Англию известного итальянского революционера Гарибальди.

1 августа 1864 Дания, убедившись, что реальной помощи ждать не приходится, подписала предварительные условия мира. Датский король уступил все права на спорные герцогства Гольштейн, Шлезвиг и Лауэнбург в пользу короля Пруссии и императора Австрии.

Венский договор от 30 октября 1864 формально закрепил уменьшение датских владений в Европе на 40 %. Бисмарку удалось отстранить от власти Фридриха Августенбургского, в пользу которого Германия выступала вначале единым фронтом и под прикрытием которого Бисмарк спланировал аннексию завоёванных земель. 14 августа 1865 по Гаштейнской конвенции Австрия и Пруссия, сохраняя право общей собственности над герцогствами, разделили управление над ними: Шлезвиг поступил в управление Пруссии, Гольштейн достался Австрии. Самый маленький Лауэнбург был предоставлен в собственность Пруссии за 2,5 млн талеров, уплаченных Австрии.

Гаштейнская конвенция не столько разрешала проблему раздела добычи между Австрией и Пруссией, сколько создала новый повод для войны между ними.

Австро-прусская война 1866 года

Подготовка австро-прусской войны

Объединение Германии неизбежно должно было привести к войне Пруссии с Австрией, Бисмарк предвидел это ещё в 1856 году:

«Германия слишком тесна для Австрии и Пруссии. Поэтому в близком будущем нам придется отстаивать против Австрии наше право на существование, и не от нас зависит избежать конфликта; течение событий в Германии не допускает другого исхода.»

Делёж Шлезвига и Гольштейна был сознательно выбран Бисмарком как удачный повод к войне с Австрией. Во-первых, конфликт из-за герцогств снижал вероятность вмешательства других держав на стороне Австрии; во-вторых, в случае победы оба герцогства отходили к Пруссии как дополнительный трофей помимо главного выигрыша — гегемонии в германских делах.

Обладание Гольштейном при неясных условиях совместной собственности по Гаштейнской конвенции скорее создавало проблемы Австрии, чем давало ей выгоды, так как это герцогство было отделено от империи прусской территорией. Попытка Австрии урегулировать вопрос путём обмена Гольштейна на скромную территорию в районе прусско-австрийской границы натолкнулась на категорический отказ Бисмарка. К февралю 1866 он решился на войну, крайне непопулярную как в Германии, так и среди прусского общества. Впоследствии начальник прусского генерального штаба Гельмут фон Мольтке писал:

«Война 1866 года не была вызвана необходимостью отразить угрозу нашему национальному существованию; это был конфликт, признанный необходимым в кабинете, заранее обдуманный и постепенно подготовлявшийся.»

Ставка и риск были настолько высоки, что в случае поражения Бисмарк был готов расстаться с жизнью. Летом 1866 он заявил английскому посланнику: «Может статься, Пруссия проиграет, но в любом случае, она будет сражаться отважно и с честью… Если нас разобьют, я не вернусь сюда. Я погибну в последней атаке. Умереть можно лишь однажды, и побежденному лучше всего умереть.»

Дипломатическая активность Бисмарка

Свои усилия Бисмарк направил сразу по нескольким направлениям.

• Нейтралитет России. Царь Александр II благожелательно относился к Пруссии, единственной из великих держав не выступивших против России в Крымской войне. Бисмарк ещё более завоевал доверие царя обещанием в 1866 поддержать требование России об отмене статьи Парижского договора 1856 года, которая запрещала России иметь Черноморский военный флот.

• Нейтралитет Франции. Противоречия Франции с Австрией не перевешивали того обстоятельства, что политически объединённая Германия являлась серьёзной угрозой национальной безопасности Франции. Бисмарк осенью 1865 встретился с Наполеоном III на морском курорте в Биаррице, где предложил Франции герцогство Люксембург в обмен за нейтралитет. Наполеон ясно дал понять, что желает большего, а именно Бельгийское королевство. Такое усиление Франции не входило в планы Бисмарка, он предпочёл взять паузу в государственном торге.

Франция продолжала оставаться самой серьёзной угрозой прусской экспансии. Наполеон III рассчитывал не мешать австро-прусской войне, дождаться ослабления обоих противников в их изнурительном противостоянии, а затем получить без особого риска Бельгию заодно с Люксембургом, просто придвинув французскую армию к Рейну. Бисмарк правильно оценил намерения французского императора и постарался использовать это в плане военной кампании против Австрии. Успех могла принести только быстрая кампания, чтобы успеть высвободить прусскую армию прежде, чем Наполеон III решится вступить в конфликт. Для этого необходимо было ослабить австрийскую армию войной на два фронта.

• Союз с Италией. Бисмарк использовал недовольство образованного в 1861 году Итальянского королевства тем, что Австрия продолжала удерживать область Венеции. Бисмарк дал обязательство королю Виктору-Эммануилу II отдать ему Венецию при любом исходе войны Италии с Австрией. Однако Наполеон III запретил зависимому от него итальянскому королю союз с Пруссией, и только после долгих уговоров Бисмарка снял возражение. 8 апреля 1866 был подписан союзный договор, по которому Италия должна была напасть на Австрию, если Пруссия начнёт войну в 3-месячный срок.

Ход боевых действий

7 июня 1866 прусские войска стали занимать Гольштейн под предлогом прекращения там антипрусской агитации. 14 июня Австрия при поддержке других крупных государств Германского союза провела решение на общегерманском сейме о мобилизации войск против Пруссии. Бисмарк обратился к немецкому народу с речью, в которой представил Пруссию жертвой австрийской агрессии, вызванной прусским предложением о реформировании Германского союза в сторону более тесного единства. 16 июня прусские дивизии пересекли границы австрийской Богемии и других германских государств, союзных Австрии. 20 июня в войну против Австрии вступила Италия.

Фактически расстановка сил выглядела следующим образом: Пруссия в союзе с Италией против Австрии с Саксонией. Союзниками Пруссии были мелкие северо-германские государства (Мекленбург, Гамбург, Ольденбург, Бремен и др.). Союзниками Австрии выступили крупные государства Германского союза Бавария, Ганновер, Саксония, Вюртемберг, Баден, Гессен, Франкфурт и др., но сколько-нибудь значимые вооружённые силы (более 20 тыс.) выставила только Саксония.

Уже 24 июня 1866 относительно большая итальянская армия побежала после битвы при Кустоце, но свою роль она выполнила, оттянув на юг 78-тыс. австрийскую армию.

Пруссии пришлось иметь дело с 3 группировками противника. Австрия и Саксония на юге; Бавария и Вюртемберг на юго-западе; Ганновер, Гессен и Кассель на западе. Германские войска не доставили особых хлопот пруссакам. 29 июня капитулировала ганноверская армия, после чего 3 прусские дивизии (48 тыс.) повернули на южногерманские государства, которые не успели отмобилизовать силы. Успешное продвижение пруссаков в Баварии было остановлено лишь наступившим перемирием.

Основные события разворачивались в Богемии (Чехии), где 280-тыс. прусской армии противостояла немногим более слабая австрийская группировка. В ряде сражений австрийцы потерпели поражение, их деморализованные войска откатились от границы. Уже 1 июля австрийский командующий Бенедек попросил императора Франца-Иосифа скорее заключить мир. 3 июля в битве при Садовой (при Кёниггреце) в верховьях Эльбы пруссаки разгромили главную австрийскую армию и к середине июля вышли на подступы к Вене. Очень неспокойно было в Венгрии, жители которой готовились к отделению от Австрийской империи. Хотя австрийцы имели ещё достаточно войск для продолжения войны, дальнейшее сопротивление могло привести империю к развалу.

Бисмарк, преодолевая недовольство своего короля и прусского генералитета, спешил с необременительным для Австрии миром по другим соображениям: Россия и Франция могли увеличить цену за свой нейтралитет. Министр иностранных дел Франции выступал за немедленное нападение на Пруссию. Наполеон III, смущённый быстрым разгромом австрийцев, колебался, тем не менее за несколько дней до перемирия французский посол в Берлине предложил Пруссии согласиться на аннексию Люксембурга. Война окончилась быстрее, чем великие державы успели опомниться. 26 июля 1866 в Никольсбурге при посредничестве Франции был подписан предварительный мир.

Во время мирных переговоров 16 августа Наполеон III через посла в Берлине предложил Бисмарку заключить секретный наступательный и оборонительный союз, условием которого было присоединение Бельгии и Люксембурга к Франции. Бисмарк сделал вид, что готов примириться с будущим усилением Франции, но фактически затянул рассмотрение вопроса. Тем временем 23 августа 1866 в Праге был заключён окончательный мирный договор с Австрией.

Результат австро-прусской войны

• Главным результатом победы Пруссии стал выход Австрии из Германского союза. Последующее создание Северогерманского союза и присоединение 12 января 1867 Шлезвига-Гольштейна к Пруссии явились логичным завершением устранения Австрии от германских дел.

• Венеция была присоединена к Итальянскому королевству, хотя нельзя считать это непосредственным результатом боевых действий. Ещё до начала войны 12 июня 1866 Австрия согласилась уступить Венецию французскому императору с тем, чтобы он передал её своему союзнику королю Виктору Эммануилу II. Однако итальянцы все равно решились воевать, формально соблюдая условия прусско-итальянского договора, но фактически надеясь на более значительные территориальные приобретения.

• Бисмарк сознательно отказался от территориальных приобретений за счёт Австрии, не желая возбуждать в ней жажды реванша. На Австрию была наложена необременительная контрибуция.

• Сильнее пострадали германские союзники Австрии. Бавария и Гессен-Дармштадт уступили Пруссии часть своих земель к северу от реки Майн. Пруссия присоединила в сентябре 1866 королевство Ганновер, курфюршество Гессен-Кассель, герцогство Нассау и город Франкфурт. Саксония избежала поглощения только благодаря требованию Австрии. Прусское королевство в 1867 стало насчитывать 24 млн жителей.

Северогерманский союз. 1867—1870 годы

Образование Северогерманского союза

Население присоединённых земель, за исключением датскоговорящих жителей северного Шлезвига, лояльно восприняли аннексию Пруссией своих государств. Лишённые владений удельные монархи получили богатые доходы в качестве компенсации, если только не пытались бороться за реставрацию. На сохранивших независимость мелких монархов северной Германии Пруссия надавила, чтобы создать военно-политический Северогерманский союз.

4 августа 1866 года Бисмарк предложил государствам Северной Германии (21 государство с 6 млн жителей, самое крупное — королевство Саксония) заключить союз с Пруссией на год, в течение которого должны быть выработаны принципы объединения. Берлинская конференция (13 декабря 1866 — 9 января 1867) утвердила гегемонию Пруссии в Северогерманском союзе, построенном по федеративному принципу.

Главой союза стал прусский король, он же верховный главнокомандующий вооружёнными силами всех государств, входящих в союз. Прусский король получил право от имени союза объявлять войну, вести переговоры и заключать мир. В ведение союзных органов перешли транспортные коммуникации, монетное дело, уголовные дела, часть налогов. Все войска перестраивались под прусский образец. Союзный парламент (рейхстаг) избирался прямым голосованием, но получил ограниченные полномочия. Большим влиянием на государственные дела пользовался союзный совет (бундесрат), состоявший из представителей государей. Пруссия, несмотря на преобладающую численность своих подданных в союзе, имела в совете лишь 17 голосов из 43.

1 июля 1867 года союзная конституция была опубликована, а осенью начал действовать избранный рейхстаг. За время своего недолгого существования (1867—1871 гг.) он провёл существенную работу по укреплению политического единства Северогерманского союза. В экономическом плане принятые законы окончательно порушили старые феодальные порядки с ограничениями (отмена монополий, снятие всевозможных запретов и средневековых регламентов, свобода переселения внутри союза, право на забастовки).

Южногерманские государства

В дела германских государств к югу от Майна Пруссия не вмешивалась, чтобы не возбуждать опасений Франции. По Пражскому договору 1866 года эти государства (Бавария, Вюртемберг, Гессен-Дармштадт, Баден, всего около 6 млн жителей) должны регулировать отношения с Северогерманским союзом специальными соглашениями.

Осознав угрозу существования в политической изоляции, эти государства заключили с Северогерманским союзом тайные договоры оборонительного характера. Стороны гарантировали неприкосновенность своих владений и в случае войны должны были объединить армии. Депутаты южногерманских государств допускались в союзный рейхстаг для обсуждения торговых и экономических вопросов в рамках общегерманского таможенного союза.

Политическая ситуация в Германии к 1870

Настроения жителей южногерманских государств (за исключением Бадена) не способствовали объединению с Северогерманским союзом. Католики юга Германии с подозрением относились к протестантам севера, а правящие элиты не желали жертвовать властью в пользу идеи германского единства. Промышленно менее развитый регион по сравнению с северной Германией не имел сильной мотивации к созданию единого рынка или сильной империи для захвата колоний.

В мае 1868 года Бисмарк заявил:

«Все мы носим в сердце идею национального единения, однако для расчётливого политика на первом месте всегда необходимое, а уже потом желательное, то есть вначале оборудование дома, а только потом его расширение. Если Германия реализует свои национальные устремления до окончания девятнадцатого века, я сочту это величайшим событием, а случись то же самое через десять или даже пять лет — это было бы нечто из ряда вон выходящее, неожиданная милость божья.»

Однако с началом Франко-прусской войны все политические преграды в июле 1870 были сметены взрывом патриотического энтузиазма среди немцев.

Франко-прусская война 1870—71 годов

В 1867 году на границах Франции возникло сильное федеративное государство Северогерманский союз с 24 млн пруссаков и 6 млн других немцев. Ещё 6 млн немцев из южногерманских государств были связаны с союзом договорными обязательствами. Франция ничего не получила в качестве компенсации от создания мощного германского государства, по количеству жителей сравнимого с населением Франции (36 млн французов). На это наложились внутриполитические трудности императора Наполеона III и заинтересованность Пруссии в присоединении южногерманских королевств. Обе державы стремились решить свои внутренние проблемы победоносной войной друг с другом.

Причины, подготовка и ход войны с приведёнными цитатами изложены в целом по сборнику «История дипломатии» под ред. В. П. Потемкина и статье в ЭСБЭ.

Начало франко-прусской войны

К лету 1870 Наполеон III почувствовал неустойчивость своего положения внутри Франции. Его влиятельная жена императрица Евгения говорила, указывая на сына: «Война необходима, чтобы это дитя царствовало.» Попытки договориться с Бисмарком об аннексии Люксембурга и тем более Бельгии закончились ничем, экспансия Французской империи в Европе могла произойти только военным путём.

Повод к конфликту возник 1 июля 1870, когда испанцы пригласили на королевский престол принца Леопольда из боковой ветви правящей прусской династии Гогенцоллерн-Зигмаринген. Французы не без оснований усмотрели угрозу в правлении династии Гогенцоллернов одновременно в Германии и Испании. 6 июля министр иностранных дел Франции герцог Грамон заявил в парламенте, что Французская империя без колебаний начнёт войну против Пруссии, если та «посмеет воскресить империю Карла V».

Бисмарк рассматривал давление Франции как удобный повод для войны, в которой Пруссия оказалась бы в роли жертвы агрессивного соседа, но прусский король Вильгельм I заставил своего родственника Леопольда официально отказаться от испанского престола. Тем не менее Наполеон III под влиянием ближайшего окружения и ложного представления о состоянии французской армии решил ускорить события. 13 июля Париж потребовал от Вильгельма письменного заявления с обязательством не вредить в будущем интересам Франции. Требование содержало преднамеренную дерзость, и прусский король отказался дать подобные гарантии, пообещав продолжить переговоры. Бисмарк после консультации с начальником генштаба и военным министром самовольно изменил текст о ходе переговоров для сообщения в прессе таким образом, что будто Вильгельм отказался вообще обсуждать вопрос с французским послом. Французы восприняли это именно так, как рассчитывал Бисмарк, и к чему стремился Наполеон III.

Династический спор заинтересованные стороны превратили в повод к войне, причина которой состояла в борьбе за политическое господство в западной Европе. 15 июля депутаты французского парламента 245 голосами против 10 одобрили объявление войны. 19 июля 1870 на заседании северогерманского рейхстага Бисмарк объявил о начале войны Франции против Пруссии.

Внешнеполитическая ситуация для Франции и Пруссии

• Позиция России. Хотя Александр II с неудовольствием следил за поглощением мелких германских государств Пруссией, вызывающие требования Наполеона III к Вильгельму I рассердили царя. Более существенным являлось обещание Бисмарка поддержать Россию в пересмотре Парижского договора 1856 года, запрещавшего России иметь Черноморский военный флот. 23 июля была опубликована декларация России о нейтралитете с призывом к другим государствам о невмешательстве во франко-прусскую войну.

• Внутри Австро-Венгрии боролись два течения: военно-аристократические круги желали реванша над Пруссией, в то время как буржуазия и венгерские националисты выступали против. Исход противостояния в правящих кругах был решён позицией Александра II. Австрийцам дали понять, что на их вмешательство Россия ответит открытием военных действий против Австро-Венгрии.

• Англия заявила о своём нейтралитете ещё 18 июля. Бисмарк постарался закрепить эту позицию, обнародовав 24 июля конфиденциальную записку французского посла в Пруссии от 1867 года, в которой посол развивал проект захвата Бельгии Францией. Общественное мнение англичан было настроено резко против личности Наполеона III, хотя правительство и видело опасность в чрезмерном усилении Пруссии.

• Итальянский король Виктор-Эммануил склонялся к союзу с Францией, однако этому препятствовало нахождение французского гарнизона в Риме. Франция поддерживала папское государство, из-за чего объединение Италии не могло быть завершено. Бисмарк шантажировал Виктор-Эммануила, угрожая поддержать деньгами и оружием республиканское восстание в случае выступления Италии на стороне Франции. После поражения Франции итальянцы предпочли извлечь из этого выгоду и заняли 20 сентября 1870 Рим, покинутый французскими войсками.

Ход боевых и дипломатических действий

28 июля 1870 Наполеон III прибыл в Мец, чтобы повести французскую армию в Пруссию. Однако он обнаружил полную неготовность войск к ведению войны и был вынужден остаться на границе, дожидаясь окончания мобилизации. Инициатива перешла к пруссакам, которые быстро сосредоточили 3 армии (330 тыс. солдат) и двинули их 4 августа во Францию. Французские войска в приграничных районах значительно уступали противнику в численности (200 тыс. солдат), тактической подготовке и артиллерии.

Основная французская группировка (180 тыс.) под командованием маршала Базена была блокирована под Мецем, на её выручку двинулась другая армия (140 тыс.) под командованием маршала Мак-Магона и при которой находился Наполеон III. Эта армия была окружена под Седаном. 1 сентября произошло сражение, а на следующий день после неудачных попыток прорыва император Наполеон III сдался вместе с более чем 100 тыс. своих солдат. Армия Базена капитулировала позднее, 27 октября 1870.

После получения известия о пленении Наполеона 4 сентября в Париже была объявлена республика и организовано правительство национальной обороны. Пруссия нарастила численность войск во Франции до 700 тыс. солдат, в октябре был блокирован Париж. 28 января 1871 Париж капитулировал, затем во Франции были проведены выборы в Национальное собрание, которое утвердило 10 мая 1871 окончательный мир (Франкфуртский мир) с Пруссией, фактически с провозглашённой Германской империей.

Объединённая Германия

Объединение германских государств

С началом войны немцы из южногерманских государств сразу встали на сторону Пруссии. Студенты записывались волонтёрами в армию, попытки сохранить нейтралитет пресекались общественным мнением. Победы прусской армии во Франции вызвали небывалый подъём национального самосознания, на волне которого идея германского единства претворилась в жизнь.

После победы под Седаном южногерманские государства начали с Пруссией переговоры о вступлении в Северогерманский союз. Герцогство Баден ещё до войны собиралось присоединиться к союзу, переговоры с королевствами Баварией и Вюртембергом осложнялись тем, что эти государства претендовали на особые привилегии внутри союза. Король Баварии Людвиг II согласился признать прусского короля своим сюзереном за солидное пенсионное обеспечение в виде ежегодных выплат в размере 300 тыс. марок золотом. 23 ноября 1870 года подписан договор между Северогерманским союзом и Баварией, оговорившей её военную автономию в мирное время. 25 ноября в союз вступил Вюртемберг, армия которого составила отдельный корпус в вооружённых силах Германии. 10 декабря 1870 года рейхстаг Северогерманского союза по предложению канцлера Северогерманского союза Бисмарка от 9 декабря 1870 года переименовал Северогерманский союз в Германскую империю (Deutsches Reich), конституцию Северогерманского союза — в конституцию Германской империи, а пост президента Северогерманского союза — в пост германского императора (der Deutsche Kaiser) Бисмарк организовал письмо от германских государей с просьбой Вильгельму I принять из их рук императорскую корону. 18 января 1871 года в Версальском дворце под Парижем Бисмарк в присутствии немецких князей зачитал текст провозглашения прусского короля германским императором. Депутаты представительного органа немецкого народа, рейхстага, участия в церемонии не принимали. 21 марта 1871 собралось первое заседание Германского рейхстага, а 16 апреля была принята конституция Германской империи, по сути модифицированная версия конституции упразднённого Северогерманского союза.

Германская империя

Германская империя (Deutsches Reich) объединила политически все государства с немецким населением за исключением Австрии, Люксембурга и Лихтенштейна. Эти 25 государств с 36 млн немцев обладали различными правами и неодинаковым влиянием внутри империи. Отдельные удельные монархи сохранили свою самостоятельность на местном уровне, они также имели влияние через назначение представителей с правом вето в верхнюю палату германского парламента.

Выборы в нижнюю палату, рейхстаг, проводились по принципу всеобщего равного избирательного права для мужчин, однако демократический характер процедуры не соответствовал возможностям низших классов влиять на управление государством, так как реальная власть сосредоточилась в руках императора.

Франкфуртский мир с Францией (10 мая 1871) прибавил 26-й субъект в империю: Эльзас-Лотарингию (1,5 млн жителей), непосредственно подчиненную имперскому правительству.

Ссылки и источники

• [new.runivers.ru/lib/book4286/42911/ Чудовский В. Н. Война за Шлезвиг-Гольштейн 1864 года на сайте Руниверс]
• Процесс объединения Германии (ход событий, ключевые даты, анализ политики) описан в общих чертах по следующим источникам:
  • [www.krotov.info/history/19/56/laviss_35.htm Эрнест Лависс, Альфред Рамбо, «История XIX века», т. 5, ч. 1, гл. 8 : Объединение Германии.]
  • [www.diphis.ru/index.php?option=content&task=view&id=94 История дипломатии, Том I, раздел 4, главы 12-14] / Под ред. Потемкина В.П. — М.: ОГИЗ, 1941.

Отрывок, характеризующий Объединение Германии (1871)

– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.