Битва на реке Хороле

Битва на Хороле
Дата	1 марта 1184
Итог	Победа русских дружин
Противники
Киевское княжество (в т.ч.Чёрные клобуки), Волынское княжество, Переяславское княжество Половцы
Командующие
князья Святослав Всеволодович, Рюрик Ростиславич, Владимир Глебович, Мстислав Романович хан Кончак
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Битва на реке Хороле — сражение 1 марта 1184 года между войсками русских княжеств и половцами, выигранное русскими князьями. Произошло в правление в Киеве Святослава Всеволодовича.

Датировка

Киевская летопись датирует сражение 6692 годом и помещает после битвы на Орели (6691). Однако, согласно сравнительного анализа, предпринятого Бережковым Н. Г., февральский поход Кончака на Русь, помещённый в Киевской летописи в статью под 6691 годом перед сообщением о битве на Орели (30 июля), и поражение Кончака на Хороле 1 марта, являются одним событием, относящимся к 1184 году и предшествовавшим битве на Орели, относящейся также к 1184 году.

Предыстория

В 1183 году Святослав Всеволодович вместе со своим союзником и соправителем по Киевской земле Рюриком Ростиславичем вышли к городу Ольжичи, там соединились с черниговским войском Ярослава Всеволодовича и согласились с его предложением о переносе масштабного похода против половцев на лето.

Святослав послал в степь киевские полки со своими сыновьями Олегом и Всеволодом, а также Игорем Святославичем Новгород-Северским, которого назначил вместо себя, тем самым поручив ему руководство походом. Рюрик Ростиславич послал Владимира Глебовича Переяславского, который, хотя и зависел от своего дяди, великого князя Владимирского Всеволода Большое Гнездо, подчинялся Рюрику как старшему в роду Мономаховичей. Владимир обратился к Игорю за разрешением двигаться впереди основного войска (предположительно передовым отрядам доставалась бо́льшая добыча), а после получения отказа развернул свои полки и ограбил княжество Игоря. Игорь же, отправив киевский полк домой во главе с Олегом Святославичем, сам вместе с братом Всеволодом, Всеволодом Святославичем и с двумя другими князьями, известными лишь по именам (Андрей и Роман), продолжил поход, разграбил половецкие кочевья, но дальнейшему продвижению войска воспрепятствовал весенний разлив рек.

Поход

23 февраля 1184 года Кончак, располагавший «греческим огнём» и мощными самострелами, вторгся на Русь, в окрестности города Дмитрова. Ему навстречу двинулись войска Киевского княжества во главе со Святославом Всеволодовичем, его соправителем Рюриком Ростиславичем, а также Мстиславом Романовичем, и Переяславского княжества во главе с Владимиром Глебовичем. Ярослав Всеволодович Черниговский начал переговоры с Кончаком, послав к нему своего боярина Ольстина Олексича. Игорь Святославич стремился участвовать в походе, но его княжество находилось на удалении от Днепра, где происходили основные события. В частности, гонец из Киева прискакал к Игорю всего за 3 дня до выступления киевских войск в поход.

В походе русским войскам оказывали содействие иностранные купцы, располагавшие сведениями о местонахождении половецкого войска. Русские войска владели инициативой всё время битвы, роль половцев летопись рисует пассивной. Несмотря на то, что Кончак планировал вторжение на Русь, неизвестно, входило ли в его планы прямое столкновение с крупным русским войском после того, как на Орели был разгромлен Кобяк. В результате битвы половецкое войско было разгромлено, понеся большие потери убитыми и пленными. В плен в числе других попал и мусульманский наёмник Кончака, руководивший обслуживанием орудия с «греческим огнём». Сам Кончак смог спастись.

После победы на Хороле Святослав послал отряд во главе с боярином Романом Нездиловичем, а также чёрных клобуков, в поход на половецкие кочевья.

Ссылки

• [www.krotov.info/acts/12/pvl/ipat27.htm Ипатьевская летопись]

Отрывок, характеризующий Битва на реке Хороле

Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?