Бой у кишлака Дури

Бой у кишлака Дури
Основной конфликт: Афганская война (1979—1989)
Дата	31 октября 1987
Место	окрестности кишлака Дури, провинция Забуль, ДРА
Итог	победа моджахедов
Противники
4-я группа 2-й роты 186-го ооСпН 22-й обрСпн 160—200 бойцов из формирования моджахедов Мулло Мадада
Командующие
старший лейтенант О. П. Онищук † заместитель командира роты полевой командир отряда моджахедов Мулло Мадад †
Силы сторон
17 человек около 200 человек
Потери
12 убитыми 63 —150/160 убитыми и ранеными

Бой у кишлака Дури — боестолкновение Советских войск с афганскими моджахедами в годы Афганской войны (1979-1989).

Историческая справка

К началу 1985 года руководство ВС СССР принимает решение о создании приграничной зоны «Завеса», целью которой является уничтожение караванов, снабжающих афганских моджахедов оружием и боеприпасами, прибывающих из Пакистана и Ирана. Для проведения операции в ДРА вводятся 2 отдельные бригады специального назначения (15-я обрСпН и 22-я обрСпН), задачей которых является блокирование караванных путей на большом участке в приграничье у афгано-пакистанской границы и частично в южной части афгано-иранской границы. Для этого бригады были рассредоточены отдельными отрядами по приграничным провинциям.

На юго-восточной окраине города Шахджой, находившийся севернее города Калат (административный центр провинции Заболь), к весне 1985 года был создан небольшой советский гарнизон. Его основу составил 3-й парашютно-десантный батальон 317-го гвардейского парашютно-десантного полка 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, усиленный 9-й гаубичной батареей 1074-го артиллерийского полка 108-й мотострелковой дивизии. Гарнизон был создан исключительно для размещения в нём подразделения специального назначения, которому парашютно-десантный батальон, передислоцированный из г. Лашкаргах, должен был обеспечивать сторожевое охранение.

11 апреля 1985 года в Шахджой был передислоцирован 186-й отдельный отряд специального назначения 22-й обрСпН сформированный на базе 8-й отдельной бригады специального назначения Прикарпатского военного округа. Данному отряду было присвоено условное обозначение 7-й отдельный мотострелковый батальон (далее по тексту 7-й омсб или войсковая часть 54783). Для авиатранспортного обеспечения 7-го омсб в Шахджое был дислоцирован 4-й вертолетный отряд 205-й отдельной вертолетной эскадрильи, а также 276-я отдельная рота аэродромно-технического обеспечения. Общая численность гарнизона вместе с 186-м ооспн достигла 1400 человек.

Организация засады

Во второй половине октября 1987 года руководство 7-го омсб принимает решение об организации засады на караванной дороге, соединяющей приграничный кишлак Дури с территорией Пакистана. К выполнению задачи была назначена 4-я группа 2-й разведывательной роты (условное обозначение "Каспий-724"), под командованием заместителя командира роты старшего лейтенанта Олега Онищука (по причине отсутствия командира группы), численностью в 17 человек (вместе с Онищуком).
Следует отметить, что в состав группы был включён военный переводчик, младший лейтенант Горелов, который не имел соответствующей боевой подготовки — поэтому во всех источниках говорится о 16 разведчиках, участвовавших в бою. Первоначально операция планировалась на 23 октября. Но по разным причинам она началась вечером 28 октября.
Ввиду невозможности обеспечить транспортировку группы вертолётом, выдвижение в район засады производилось пешим порядком. За два ночных перехода группа преодолела около 40 километров и достигла окрестностей кишлака Дури, организовав засаду на главенствующей вершине над дорогой.
Засада в ночь с 29 на 30 октября оказалась безрезультатной. В светлое время суток 30 октября по решению Онищука группа скрытно расположилась вблизи укрепрайона противника.

Ход боя

Вечером 30 октября группа разделилась на две части: на вершине горы остаётся подгруппа обеспечения из 5 бойцов и младшего лейтенанта Горелова, которым даётся задача прикрывать тыл и обеспечивать радиосвязь с командованием батальона. Онищук и 10 бойцов занимают позицию ниже по склону, приблизительно на 800 метров от вершины горы, откуда открывался удобный обзор на дорогу. В период с 20:00 и 21:30 наблюдатели заметили караван из 3 грузовых автомобилей, направлявшихся со стороны Пакистана в кишлак Дури, с интервалом в километр. По приказу Онищука было уничтожено головное охранение противника и подбита из гранатомёта головная машина, после чего он доложил начальству по радиосвязи о ситуации. Остальные две грузовые машины развернулись в сторону Пакистана.
В 22:30 вызванная Онищуком пара вертолётов Ми-24 произвела обстрел кишлака Дури, откуда по группе вёлся огонь.
В 1:00 31 октября Онищук принял самостоятельное решение о досмотре подбитой машины и частичном выносе оружия к месту размещения подгруппы обеспечения на вершине горы.
Командование отряда по радиосвязи разрешило Онищуку остаться в районе засады и известило его, что в 6 часов утра прибудут вертолёты с группой поддержки, которая произведёт окончательный досмотр груза на подбитой машине.
Ближе ко времени подлёта вертолётов Онищук принял самостоятельное решение на повторный досмотр машины и дальнейший вынос оружия.

Дальнейшее развитие событий представлено двумя версиями.

Официальная версия

В 5:40 утра 10 бойцов и Онищук начинают выдвижение к подбитой машине. Для организации огневого прикрытия Онищук отделяет 4 бойцов и отправляет их на близлежащую к машине сопку. Онищук и 6 бойцов продвигаются к машине.
В 5:59 радист докладывает командиру 7-го омсб о спокойной обстановке.
В 6:00 по солдатам, продвигавшимся к машине, был открыт неожиданный огонь противника, который под покровом темноты сумел скрытно рассредоточится на подступах к машине. Разведчики оказались в организованной засаде и были окружены противником численностью до 160 человек.
Онищук с подчинёнными принимают решение пробиваться из окружения к ближайшей сопке, на которой находились 4 бойца обеспечивавших огневое прикрытие.
Младший сержант Юрий Исламов принимает решение остаться у машины и прикрывать отход товарищей к сопке. Онищук и Исламов, израсходовав все патроны, подрывают себя ручными гранатами.
К 6:15 в ходе скоротечного боя погибают все 11 бойцов, выдвигавшихся к подбитой машине, включая Онищука. Вопреки договорённостям, вертолёты огневой поддержки Ми-24 вылетели только в 6:40, а транспортные вертолёты Ми-8 — в 7:20.

После этого противник предпринял атаку на позицию подгруппы обеспечения, засевшей на вершине горы. Разведчики возглавляемые младшим лейтенантом Гореловым отбили последовавших друг за другом 12 атак противника до подхода подкрепления

На подмогу окружённым разведчикам вылетела оставшаяся часть 2-й роты под командованием капитана Ярослава Горошко. На вертолёте была эвакуирована подгруппа обеспечения из 5 бойцов и переводчика, находившихся на вершине. Капитану Горошко удалось с подчинёнными отбить у противника тела всех 11 погибших, потеряв при этом 1 подчинённого убитым.

Данная версия событий основана на утверждениях командования батальона и легла в основу донесения, по содержанию которого противник понёс высокие потери, а погибшие военнослужащие получили основание для посмертного награждения высокими государственными наградами.

Неофициальная версия

В течение времени прошедшего с момента уничтожения первой машины, старший лейтенант Онищук неоднократно отправлял подгруппу досмотра к уничтоженной машине для переноски трофеев. В результате нескольких удачных переходов потерялась бдительность как командира так и его подчинённых.
Охранению противника оставшихся двух машин каравана, удаётся незамеченными подкрасться к подбитой машине и воспользовавшись темнотой и численным превосходством уничтожить подгруппу досмотра (6 человек) холодным оружием ("перерезали" - по тексту автора версии).
Онищук не организовал взаимодействие с подгруппой досмотра и не держал её на постоянной радиосвязи периодическими запросами о состоянии обстановки, поэтому вовремя не обнаружил потери подчинённых и нарастающей угрозы. Переодевшись в форму убитых разведчиков, противник стал подниматься по склону вверх в направлении позиции занимаемой Онищуком и его подгруппой в составе 5 человек. В связи с потерей бдительности и ожиданием подхода подгруппы досмотра, противнику удаётся подойти к позиции Онищука вплотную и в коротком бою убить разведчиков.
Подгруппа обеспечения находившаяся на вершине горы не вмешивалась в бой, поскольку позиция Онищука и его подгруппы находилось для неё в не просматриваемом мёртвом пространстве и они не могли поддержать её огнём, а также потому что темнота не позволяла увидеть происходящее внизу.
В результате того что подгруппа обеспечения не вступила в бой, преобладающий по численности противник её не заметил, что сохранило жизнь военнослужащим.
Группа капитана Горошко прибывшая подкреплением на вертолётах эвакуировало подгруппу обеспечения и забрала только 8 тел убитых разведчиков. Оставшиеся 3 тела убитых разведчика были найдены бойцами подкрепления прибывшими к 9:00 на бронетехнике.
По свидетельству офицеров и солдат подкрепления прибывшего на бронетехнике, производивших более тщательное обследование местности, убитые разведчики не успели принять бой и дать должный отпор, о чём свидетельствовало малое количество отстрелянных гильз. Автоматчики успели отстрелить 10-15 патронов. Пулемётчики не более 30.
По их показаниям, находившиеся на дистанции 800-1000 метров на вершине горы выжившие военнослужащие из подгруппы обеспечения, не могли оказать огневую поддержку, поскольку позиция Онищука для них не просматривалась, и они не могли знать всех подробностей боя.

Данная неофициальная версия озвучена компетентным в данном случае Ковтуном Владимиром Павловичим. Ковтун служил офицером в 7-м омсб и по прибытии Онищука в батальон передал ему свою должность («заменщик» по должности). Ковтун неоднократно выходил с Онищуком на место засады у кишлака Дури и инструктировал его на предмет проведения засадных мероприятий. После произошедших событий Ковтун встречался с Горошко для уточнения обстоятельств трагедии и собирал письменные показания выживших военнослужащих и военнослужащих подкрепления.
Согласно версии Ковтуна большие потери противника, гибель командиров моджахедов, а также обстоятельства гибели Онищука и Исламова в официальной версии - ставятся под сомнение:

...Нет, не последней не предпоследней - никакой гранатой он (Онищук - прим.) себя не подрывал.
Я же его труп видел… Изуродован крепко, но следов характерных взрыву гранаты на нем не было...

— Горошко Ярослав

Итоги боя

Общие потери 7-го омсб в бою у кишлака Дури утром 31 октября составили 12 человек убитыми (включая 1 убитого из прибывшего подкрепления).
Согласно официальной версии противник понёс потери, по разным данным, от 63 до 160 убитыми и ранеными, включая полевых командиров Мулло Мадада, Сулеймана Насира и Хамидуллу.

Причины трагедии

По компетентному мнению участников событий, трагедия стала возможной благодаря следующим причинам:

1. Грубое нарушение старшим группы Онищуком служебной инструкции, которая требовала производить досмотр уничтоженного каравана после прибытия подкрепления и группы досмотра, исключительно в светлое время суток. Мотивация поступка Онищука нарушившего инструкции, заключалась в недостатках принятой командованием 40-й армии порядка документирования результатов досмотра караванов противника. Данное мнение высказано командиром 7 омсб майором Борисовым (сменил Нечитайло), начальником штаба 7 омсб майором Кочергиным, а также командиром роты капитаном Горошко.
2. Разрешение, данное командиром 7 омсб подполковником Нечитайло Онищуку — ожидать досмотровую группу вблизи места засады. Мнение заместителя по политической части командира 7 омсб майора Слободского.
3. Запрет подполковником Нечитайло на ночной вылет на вертолётах группы поддержки от 2-й роты под командованием капитана Горошко. Мнение командира роты.
4. Неприбытие в назначенное время вертолётов огневой поддержки и транспортных вертолётов для эвакуации по вине командира 7 омсб подполковника Нечитайло и командира вертолётного отряда, закреплённого за 7 омсб, майора Егорова, которые совместно приняли решение об отправке вертолётов к 6:00, но не отдали соответствующее распоряжение в книге распоряжений. Мнение высказано командиром роты.
5. Возвращение в расположение 7 омсб бронегруппы по приказу Нечитайло, которая вышла на подмогу группе Онищука сразу после его рапорта об уничтожении головной машины. Бронегруппа, которая могла подойти до расчётного времени подлёта вертолётов на место событий, кардинально изменила бы соотношение сил сторон. Мнение высказано командиром роты и военнослужащим 3-й роты сержантом Нифталиевым.

Награды

За проявленное мужество и героизм в бою у кишлака Дури были награждены следующие военнослужащие 2-й разведывательной роты 7-го омсб:

• Младший сержант Исламов Юрий Верикович, командир отделения — присвоено звание Героя Советского Союза 3 марта 1988 года, посмертно.
• Старший лейтенант Онищук Олег Петрович, заместитель командира роты — присвоено звание Героя Советского Союза 5 мая 1988 года, посмертно.
• Капитан Горошко Ярослав Павлович, командир роты — присвоено звание Героя Советского Союза 5 мая 1988 года.
• Рядовой Мурадов Яшар Исбендияр-оглы, разведчик-пулемётчик — орден Ленина, посмертно.
• Рядовой Москаленко Игорь Васильевич, разведчик-пулемётчик — орден Ленина, посмертно.
• Остальные погибшие бойцы разведывательной группы «Каспий-724» — награждены орденами Красного Знамени.

См.также

• Приграничная зона «Завеса»
• 22-я отдельная бригада специального назначения
• 8-я отдельная бригада специального назначения

Литература

• Сергей Козлов. «Героизм - всегда проявление чьей-то глупости». «Бой под кишлаком Дури» // «Спецназ ГРУ. Том 3. Афганистан - звездный час спецназа. 1979-1989гг». — Москва: «Русская панорама», 2013. — P. 494-504. — 736 p. — 3000 экз. — ISBN 978-5-93165-324-2.
• Роман Алёхин. «Боевое применение: Афганистан» // [www.litmir.co/br/?b=265302&p=86 «Воздушно-десантные войска: История российского десанта»]. — Москва: «Эксмо», 2009. — P. 333-334. — 416 p. — 4000 экз. — ISBN 978-5-699-33213-7.

Ссылки

[www.agentura.ru/specnaz/gru/3etap/ Спецназ ГРУ:1979-1989 (афганский этап)]

Отрывок, характеризующий Бой у кишлака Дури

«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.