Болеславский, Ричард Валентинович

Ричард Валентинович Болеславский

Ryszard Bolesławski

Ричард Валенти́нович Болесла́вский (польск. Ryszard Bolesławski, 4 февраля 1889 года, Дембова Гура Плоцкой губернии — 17 января 1937, Лос-Анджелес, США) — польско-русско-американский актёр, режиссёр театра и кино, преподаватель актёрского мастерства.

Биография

Ранние годы жизни

Болеслав Ричард Стржезницкий родился в семье польского художника Валенты Стржезницкого. Имя Ричард Болеславский он принял позднее, как театральный псевдоним. После смерти отца семья переехала в Одессу. Ещё во время учёбы в школе Ричард выступал в любительских спектаклях одесского «Польского очага» («Ognisku Polskim») и русской труппы, затем в спектаклях русской передвижной группы. Учился в Новороссийском, затем в Московском университетах.

Работа в Московском Художественном театре

С 1908 года — актёр Московского Художественного театра, в котором сыграл двадцать ролей. В 1909 году успешно дебютировал в большой роли Беляева в пьесе И. С. Тургенева «Месяц в деревне». В 1911 с неменьшим успехом сыграл Лёвку в пьесе С. С. Юшкевича «Miserere», Лаэрта в «Гамлете» У. Шекспира, в 1914 — Фабрицио в «Хозяйке гостиницы» К. Гольдони. Среди других ролей — Пан Врублевский в «Братьях Карамазовых» по роману Ф. М. Достоевского (1910), адвокат Петрушин в «Живом трупе» Л. Толстого (1911), Аслак в «Пер Гюнте» Г. Ибсена (1912), Альсид в «Браке поневоле» Мольера (1913), Барановский в «Осенних скрипках» И. Сургучева.

Один из основателей и организаторов 1-й студии МХТ, где поставил «Гибель „Надежды“» Г. Хейерманса (1913), «Калики перехожие» В. Волькенштейна (1914). Одновременно сыграл Вильгельма в «Празднике жизни» Г. Гауптмана (1913), сэра Тоби в «Двенадцатой ночи» Шекспира (1917).

Летом 1914 года совершил путешествие в Испанию и Италию, побывал в Австрии и Швейцарии.

Работа в кино

В 1914 Болеславский дебютировал в кино в роли художника Волина в фильме Якова Протазанова Мимо жизни (Сказка жизни) и танцора в фильме Танец вампира. В 1915 поставил свои первые фильмы: Три встречи, Ты еще не умеешь любить, затем последовали Семья Поленовых, Не разум, а страсть правят миром, Домик на Волге.

Первая мировая война

В 1916 ушел добровольцем на фронт, воевал в составе Первого уланского полка (Польского), был ранен. В 1918 вернулся в студию. Позднее он написал две книги воспоминаний об этом времени.

Работа в польских театрах и кино

В январе 1920 уехал в Польшу, где начал работать в Большом театре в Познани. Поставил в своем оформлении «Потоп» Ю.-Х.Бергера. Затем поступил актером и режиссёром в варшавский Театр Польский, где поставил «Мещанина во дворянстве» Мольера (совм. с Л.Шиллером, 1920), «Романтиков» Э.Ростана (исполнил роль Стафореля, 1920), «Милосердие» К.Ростворовского (1920), «Потоп» (исполнил роль О’Нила, 1920), «Рюи Блаз» В.Гюго (1921), «Кики» Л.-Б.Пикара (1921).

В 1920 Болеславский поставил несколько короткометражных пропагандистских фильмов, направленных против большевистской России, и на киностудиях «Сфинкс» и «Ориантфильм» два больших художественных фильма: Bohaterstwo Polskiego Skauta (Героизм польского скаута) и Cud nad Wisłą (Чудо над Вислой).

В США

Не сумев получить постоянное место руководителя Городского театра в Лодзи (май 1921), Болеславский уехал из Польши и вскоре присоединился к находившейся в Праге качаловской группе Художественного театра. Осенью 1922 он присоединился к труппе МХТ во время гастролей в США и там остался после её отъезда в Москву.

В 1923 году основал в Нью-Йорке American Laboratory Theatre. Первоначальное его планом было за три года подготовить труппу актёров, с которой начать представления как репертуарный театр, но представления начались несколько раньше, через два года. Поэтому лабораторный театр состоял из двух частей: действующего театра и школы при нём, где готовились актёры, следуя системе Станиславского. Кроме самого Болеславского ключевым педагогом ALT была актриса МХТ Мария Успенская. Программа обучения актёров включала в себя развитие внешних и внутренних выразительных средств. Первое включало в себя обучение танцу, балету, ритмике Далькроза, фехтованию, пантомиме, фонетике, декламации и гриму. Второе — развитие чувств, воображения и памяти актёра.

Поставил «Три мушкетера», «Укрощение строптивой», «Макбет», «Миракль». ALT действовал до 1930—1933 годод, когда Болеславский переехал в Голливуд, чтобы работать в кино. Примерно в это время он женился на американской драматической актрисе Норме Друри.

В ALT учились Ли Страсберг, Стелла Адлер и Гарольд Клурман, которые стали основателями известного целой плеядой вышедших из него звёзд и левой антикоммерческой направленностью «Группового Театра» (en:Group Theatre (New York)). Поэтому «Групповой театр» часто рассматривается как продолжение направления «Лабораторного театра» Болеславского.

Работа в Голливуде

C 1929 работал в Голливуде. Снял фильмы:

• The Grand Parade
• The Last of the Lone Wolf
• Treasure Girl (Девушка-сокровище). 1929
• The Gay Diplomat
• Woman Pursued
• Rasputin and the Empress (Распутин и императрица). 1932
• Beauty for Sale
• Storm at Daybreak (Буря на закате)
• Fugitive Lovers
• Hollywood Party. 1934.
• Men in White (Люди в белом). 1934.
• Operator 13
• Разрисованная вуаль (The Painted Veil).
• Clive of India (Клайв Индийский). 1935
• Les Misérables (Отверженные). 1935
• Metropolitan
• O’Shaughnessy’s Boy
• The Garden of Allah (Сад Аллаха)
• Theodora Goes Wild (Теодора сходит с ума)
• Three Godfathers. 1936
• Конец миссис Чейни / The Last of Mrs.Cheyney

Литературное творчество

Написал роман-воспоминание о боях польских уланов в России в конце первой мировой войны («The Way of the Lancer» 1932) и его продолжение о времени революции («Lances down», 1935).

В 1935 году издал книгу Acting: the first six lessons (Искусство актера, первые шесть уроков), которая выдержала несколько изданий.

Умер в Лос-Анджелесе 17 января 1937 года. Вклад Болеславского в кинематограф был отмечен звездой с его именем на Голливудской аллее славы. Номер его персональной Звезды — 7021.

Литература

• Литаврина Марина. Американская игра и «русский метод». Ричард Болеславский и его нью-йоркская студия: попытка интеграции // Документы и факты из истории отечественного театра ХХ века. Вып. 2 / Ред.-сост. В. В. Иванов. М.: «УРСС», 2000. С. 374—391.

Ссылки

• Ryszard Bolesławski (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.archive.org/details/lancesdownbetwee010409mbp Lances Down. Between The Fires In Moscow (1932)]

Отрывок, характеризующий Болеславский, Ричард Валентинович

Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.