Борухович, Владимир Григорьевич

Владимир Григорьевич Борухович
Место рождения:	с. Городок (ныне Ильинецкий район, Винницкая область, Украина)
Научная сфера:	история, антиковедение
Место работы:	Мурманский государственный гуманитарный университет (1950—1954), Нижегородский государственный университет имени Н. И. Лобачевского (1954—1969), Саратовский университет (1969—1991)
Учёная степень:	доктор исторических наук (1967)
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	ЛГУ (1947)
Научный руководитель:	С. И. Ковалёв
Известные ученики:	С. Ю. Монахов, В. Н. Парфёнов
Известен как:	историк античности, филолог-классик, переводчик древних авторов, педагог

Влади́мир Григо́рьевич Борухо́вич (16 декабря 1920, с. Городок (ныне Ильинецкого района, Винницкой области, Украины) — сентябрь 2007, Саратов) — советский и российский историк античности, филолог-классик, переводчик древних авторов, педагог, доктор исторических наук (1967), профессор Саратовского университета.

Биография

Родился в многодетной семье ремесленника-кустаря. В 1929 году вместе с родителями переехал в Ленинград. Работал шлифовщиком на заводе «Прогресс». Одновременно учился в вечерней школе рабочей молодёжи. В 1938 году поступил на исторический факультет Ленинградского университета, где изучал историю античного мира и классические языки.

Участник Великой Отечественной войны с 1941 года. Стрелок-радист танка Т-34 Борухович участвовал в обороне Ленинграда, а затем с боями прошел от Ленинграда до Вены. Дважды горел в танке, награждён боевыми наградами: медалью «За Отвагу», двумя медалями «За боевые Заслуги», медалью «За оборону Ленинграда», медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг» (см. основное фото статьи).

После демобилизации вернулся на учёбу в университет. Обучался сразу на двух факультетах: историческом (по кафедре истории древней Греции и Рима) и филологическом (по кафедре классической филологии). Его учителями были выдающиеся советские учёные: академик И. И. Толстой, профессора С. И. Ковалёв, особенно С. Я. Лурье и др.

После окончания университета в 1947 году поступил в аспирантуру по кафедре истории древней Греции и Рима (науч. рук-ль С. И. Ковалёв).

В 1950 году защитил кандидатскую диссертацию «Исократ и Феопомп как представители промакедонской публицистики». В 1967 году защитил в Ленинградском университете докторскую диссертацию «Греки в Египте (с древнейших времен до Александра Македонского)».

Преподавал в Мурманском педагогическом институте (1950—1954), Горьковском университете (1954—1969), затем возглавлял кафедру истории Древнего мира Саратовского университета (по 1991).

Научная деятельность

Диапазон научных занятий В. Г. Боруховича: греки в Египте, архаическая и классическая Греция, античная письменная традиция, греческая и римская литература.

Автор ряда книг по греческой и римской истории, а также переводов источников (Исократ, Демосфен, Псевдо-Аполлодор и др.), множества статей, опубликованных в «Вестнике древней истории», «Acta Antiqua Academiae Scientiarum Hungaricae», «Zeitschrift für Papyrologie und Epigraphik» и др.).

Им опубликовано 7 монографий, более 70 статей, 17 переводов древних авторов, отредактировано 12 сборников документов и научных статей.

Основные работы

• Монографии и главы в коллективных монографиях:
  • Введение в историю Греции: Методическое пособие по курсу «Введение в специальность». Саратов: Изд-во СГУ. 1979.
  • В мире античных свитков. Саратов: Изд-во СГУ. 1976.
  • История древнегреческой литературы. Классический период. [Учебное пособие для гос. университетов и пед. институтов СССР]. М.: Высшая школа. 1962.
  • История древнегреческой литературы. [Учеб. пособие для гос. университетов]. 2-е изд., испр. и доп. Саратов: Изд-во СГУ. 1982.
  • Свободомыслие античности — пролог атеизма нового времени // История свободомыслия и атеизма в Европе / Под. ред. Н. П. Соколова. М.: Мысль. 1966.
  • Квинт Гораций Флакк: поэзия и время. Саратов: Изд-во СГУ. 1993.
  • Очерки по истории древнегреческой литературы классического периода. (Эпос, лирика, драма). Горький. 1957.
  • Свободомыслие и атеизм в древности. Античное свободомыслие и атеизм (в соавт. с Э. Д. Фроловым) // Свободомыслие и атеизм в древности, средние века и в эпоху возрождения / Под. ред. А. Д. Сухова. М.: Мысль. 1986.
  • Гибель свободной Греции // Лурье С. Я. История Древней Греции. Л.: Изд-во ЛГУ. 1993.
  • Вечное искусство Эллады, 2002.

Литература

• К 70-летию В. Г. Боруховича // Вестник древней истории. 1991. № 1. С. 230.
• Владимир Григорьевич Борухович (к 80-летию со дня рождения) / Сост. Е. А. Молев, В. Н. Парфёнов. Н. Новгород, 2000.
• Климов О.Ю., Кузь В.В. Мурманские годы В.Г.Боруховича (очерк жизни и научной деятельности) // Ученые записки МГПУ. Исторические науки. Выпуск 10. – Мурманск: МГПУ, 2009. С. 189-198.
• Климов О.Ю., Кузь В.В. В.Г.Борухович в Мурманском учительском институте (1950-1954 годы) // Владимир Григорьевич Борухович в воспоминаниях и письмах. – Саратов: изд-во Саратовского ГУ. 2009. С. 39-47.

Ссылки

• Ковалёв М. В. [istfak-90.narod.ru/prepody/prepody/boruhovich.htm Борухович Владимир Григорьевич]
• [ancientrome.ru/publik/article.htm?a=1352390440 Предисловие] к вып. 12 сборника «Античный мир и археология»

Отрывок, характеризующий Борухович, Владимир Григорьевич

– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.