Вашков, Сергей Иванович

Сергей Иванович Вашков
Дата рождения:	4 (16) июля 1879(1879-07-16)
Место рождения:	Сергиев Посад
Дата смерти:	7 (20) ноября 1914(1914-11-20) (35 лет)
Место смерти:	Москва
Подданство:	Российская империя Российская империя
Учёба:	Строгановское училище
Стиль:	Модерн
Работы на Викискладе

Серге́й Ива́нович Вашко́в (4 (16) июля 1879, Сергиев Посад — 7 (20) ноября 1914, Москва) — русский художник, архитектор, дизайнер и преподаватель. Один из мастеров московского модерна.

Биография

Родился 4 (16) июля 1879 в Сергиевом Посаде в семье журналиста Ивана Андреевича Вашкова (1846—1893). В 1893 году он начал учиться в Императорском Строгановском училище технического рисования, которое окончил в 1901 году со званием учёного рисовальщика. В 1900 году проходил практику в ювелирной мастерской К. Фаберже. Ещё до получения диплома он был приглашён Оловянишниковыми на свою московскую фабрику церковной утвари, где занимался обновлением дизайна производимой фирмой продукции; в 1901 году стал художественным руководителем фабрики Оловянишниковых.

В 1911 году вышло фундаментальное издание «Религиозное искусство», в котором были собраны фотографии предметов, выполненных по рисункам С. И. Вашкова. К наиболее значительным произведениям художника в этом жанре, по мнению искусствоведа М. В. Нащокиной, относятся: гробница Преподобного Павла Обнорского в Вологде, гробницы Св. Гермогена в Московском Кремле, надгробия Карнеевых и Зыбина в Москве и ряд других. Вашков создал свой самобытный художественный язык, в котором сочетались древнерусские и древнехристианский мотивы. В своих работах художник использовал скань, филигрань, чеканку, резьбу по дереву, финифть и другие традиционные техники, однако сочетал их оригинальными способами. В 1909 году архиепископ Антоний (Храповицкий) взволнованно заметил: «Господь сжалился над нами, любителями церковного благолепия: древнее вдохновенное творчество священных предметов восстановлено новым художником С. И. Вашковым, которого имя займет в истории нашего церковного благолепия одно из почетнейших мест, быть может, наряду с Андреем Рублевым и Симоном Ушаковым».

Архитектурные работы Вашкова малочисленны, однако важны для истории московского модерна.

С. И. Вашков участвовал в работе над альбомом, посвящённом Москве: Москва. Moscou. Moskau: Ее ист. прошлое и настоящее. — М.: Изд. т-ва скоропеч. А. А. Левенсон, 1912. — 94 с.

Незадолго до смерти, в 1913 году Вашков с единомышленниками основал новый художественный журнал «Светильник» и стал его главным редактором.

С марта 1914 года служил штатным преподавателем Строгановского училища. Жил в Москве на Арбате, 12 и на Чистопрудном бульваре, 14.

Похоронен на Ваганьковском кладбище.

Проекты и постройки

• Внутренняя отделка и утварь для церкви в имении Н. И. Оржевской «Новая Чартория» (1906—1907, Новая Чертория);
• Металлическая часть (басма) Пермского иконостаса для фамильной церкви Каменских в честь иконы Казанской Божией Матери в женском Успенском монастыре в Перми. Иконы по эскизам Н. К. Рериха (1907, Пермская государственная художественная галерея);
• Дача И. А. Александренко (1908, посёлок Клязьма, сейчас в городской черте Пушкино), не сохранилась;
• Оформление фасада доходного дома при церкви Святой Троицы «что на Грязех» (архитекторы Л. Л. Кравецкий, П. К. Микини) (1908—1909, Москва, Чистопрудный бульвар, 14; надстроен двумя этажами в 1945 году Б. Л. Топазовым); объект культурного наследия регионального значения;
• Гробница преподобного Павла Обнорского (1900—1910-е, Вологда);
• Гробница Патриарха Гермогена (1900—1910-е, Москва, Кремль, Чудов монастырь), ныне — в Успенском соборе;
• Гробница Святого Макария (1900—1910-е, Овруч);
• Надгробие Зыбина (1900—1910-е, Москва);
• Внутренняя отделка и утварь Феодоровского собора и Феодоровского городка (1900—1910-е, Пушкин), не сохранились;
• Внутрення отделка, иконостас и утварь храма при Царскосельской общине Красного Креста (1900—1910-е, Пушкин);
• Внутренняя отделка храма Красностокского монастыря (1900—1910-е);
• Церковно-приходская школа имени Ивана и Пелагеи Александренко (1910—1911, посёлок Клязьма);
• Проект церковно-приходской школы в память 300-летия Дома Романовых (1911—1913, Кострома), не осуществлён;
• Храм-памятник в честь 300-летия Дома Романовых Святых Николая Мирликийского и митрополита Алексия, при участии архитектора В. И. Мотылёва и скульптора Н. П. Гаврилова (1913, посёлок Клязьма (Пушкино), Лермонтовская улица, 20).

Литература

• Нащокина М. B. Архитекторы московского модерна. Творческие портреты. — Издание 3-е. — М.: Жираф, 2005. — С. 114—123. — 2 500 экз. — ISBN 5-89832-043-1.
• Московская энциклопедия / С. О. Шмидт. — М.: Издательский центр «Москвоведение», 2007. — Т. I, Книга 1. — С. 274. — 639 с. — 10 000 экз. — ISBN 978-5-903633-01-2.
• Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма (1830-е — 1917 годы): илл. биогр. словарь / Гос. науч.-исслед. музей архитектуры им. А. В. Щусева и др. — М.: КРАБиК, 1998. — С. 52—53. — 320 с. — ISBN 5-900395-17-0.
• Нащокина М. В. Наедине с музой архитектурной истории. — М.: Улей, 2008. — С. 169—184. — 688 с. — 900 экз. — ISBN 978-5-91529-002-9.
• Ивановская В. И. Творческая деятельность С. И. Вашкова в области церковно-прикладного искусства // Декоративное искусство и предметно-пространственная среда: Сб. научных трудов. Вып. 3. — М., 2004.

Ссылки

• [pokrovka.narod.ru/Sources/Book/100modern/Vashkov.htm Вашков Сергей Иванович]

Отрывок, характеризующий Вашков, Сергей Иванович

– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.