Виллина
Поделись знанием:
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!
На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.
На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.
Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
Волшебница Вилли́на — персонаж сказок А. М. Волкова о Волшебной стране. Действует в книгах «Волшебник Изумрудного города», «Урфин Джюс и его деревянные солдаты», «Семь подземных королей» и «Огненный бог Марранов»; также упоминается в книгах «Жёлтый Туман» и «Тайна заброшенного замка».
Содержание
Виллина в книгах Волкова
Виллина — добрая волшебница, правительница Жёлтой страны.
Внешне выглядит как маленькая седая старушка в остроконечной шляпе и белой мантии, украшенной блестящими звёздочками[1]. Пришла в Волшебную страну из Большого мира практически одновременно с тремя другими феями — Стеллой, Гингемой и Бастиндой.
Виллина обладает способностью к мгновенному перемещению с места на место[2]. Знания и заклинания черпает из волшебной книги — огромного тома, который Виллина легко уменьшает до размеров крохотной книжечки и прячет в складках мантии. Этот полезный навык снискал Виллине уважение всех прочих волшебниц: «сами они не умели так обращаться со своими волшебными книгами и таскали их с собой в натуральном виде»[3]. В результате жребия Виллине досталось управлять Жёлтой страной, о населении которой Волков никаких сведений не сообщает. При этом четыре феи дали клятву надолго не покидать своих стран.
Именно вмешательство Виллины привело к тому, что в Волшебную страну попала Элли, дав старт череде удивительных событий, совершенно переменивших жизнь в чудесном краю. Элли занёс в Волшебную страну ураган, накликанный Гингемой, возжелавшей уничтожить весь род людской, что и произошло бы неминуемо, если бы Виллина своими чарами не ограничила смертоносную силу урагана, позволив тому захватить всего лишь один домик. Этот домик рухнул прямо на голову Гингемы, оборвав жизненный путь злой колдуньи.
Девочке Элли, которую ураган принёс вместе с домиком, Виллина посоветовала отправиться в Изумрудный город, чтобы просить помощи у Великого и Ужасного Гудвина. Однако здесь волшебная книга Виллины ошиблась — Элли вернул в Канзас не Гудвин, а серебряные башмачки; впрочем и сам Гудвин, говоря о Виллине, как-то обмолвился: «Её предсказания не всегда исполняются»[4] — значит, были и другие ошибки.
Во время второго путешествия Элли в Волшебную страну Виллина спасла девочку и её спутников, застрявших в магнитном поле Чёрного камня Гингемы: добрая волшебница рассказала вороне Кагги-Карр о чудесном винограде, который позволяет преодолеть притяжение Чёрных камней[5].
В дальнейшем, во время второй войны с Урфином Джюсом Виллина встретила Энни и Тима в Стране Жевунов и тоже дала им советы из своей волшебной книги[6], подобно тому, как за десять лет до этого отправила в Изумрудный город Элли с Тотошкой. Надо отметить, что на этот раз предсказания волшебной книги Виллины оказались верными.
После битвы гигантских орлов с вертолётами менвитов «феи Виллина и Стелла пожаловали Карфаксу для его воинства высшие ордена своих государств»[7].
Прообраз Виллины
Прообразом «волковской» Виллины стала Добрая Волшебница Севера из сказки Л. Ф. Баума «Удивительный Волшебник из Страны Оз». Роль Доброй Волшебницы Севера во многом совпадает с ролью Виллины из «Волшебника Изумрудного города», однако есть и существенные различия:
- Добрая Волшебница Севера в отличие от Виллины не имеет собственного имени — по крайней мере в сказках Баума оно ни разу не упоминается. (Впрочем, в созданной при участии Баума сценической версии «Волшебника Страны Оз» (1902) персонаж Волшебницы Севера был назван Локаста (англ. Locasta), а в одной из поздних книг о Стране Оз, написанной «преемницей» Баума Рут Пламли Томпсон Волшебницу Севера зовут Таттипу (англ. Tattypoo).)
- Волшебница Севера никак не причастна к урагану, принёсшему домик девочки Дороти (прообраз Элли) в Страну Оз. Да и Злая Ведьма Востока (прообраз Гингемы) тоже не имела касательства к этому урагану. Вихрь, закруживший домик Дороти, по Бауму имел обычное природное происхождение — столкновение двух ветров, северного и южного, характерное для Канзаса, где нередки смерчи.
- Добрая Волшебница Севера держит себя с Дороти куда менее величественно, чем Виллина — с Элли. Волшебница Севера первая кланяется Дороти и сама признаёт её феей; по Волкову феей объявляют Элли перепуганные Жевуны, но не Виллина.
- В сцене первого появления Волшебницы Севера есть упоминание о том, что ей трудно ходить.
- Добрая Волшебница Севера, по собственному признанию, уступала в могуществе Злой Ведьме Востока, иначе давно уже сама освободила бы Жевунов[8].
- Дороти в её странствиях защищают от неприятностей не серебряные туфельки Ведьмы Востока, а поцелуй Волшебницы Севера. Алый след этого поцелуя остановил Короля Летучих Обезьян, собиравшегося растерзать девочку по приказу Злой Ведьмы Запада (прообраз Бастинды), да и сама Ведьма Запада не могла тронуть Дороти именно из-за этого поцелуя.
- У Волшебницы Севера, в отличие от Виллины, нет волшебной книги[9]. Предсказание для Дороти появляется на грифельной доске, в которую магическим образом превращается шляпа Волшебницы (зато у Глинды Доброй Л. Ф. Баума была похожая волшебная книга, в которой просто появлялись заметки обо всех событиях, происходящих на территории Страны Оз, но никаких предсказаний не давалось)[10].
- Предсказание Волшебницы Севера не содержит прямых обещаний о том, что Волшебник Оз (прообраз Гудвина) обязательно вернёт Дороти в Канзас. Таким образом, нельзя утверждать, что Волшебница Севера, подобно Виллине, ошиблась в своём предсказании. Нет в тексте Баума и фразы Волшебника Оза, аналогичной утверждению Гудвина о том, что предсказания Виллины не всегда исполняются.
- Кроме того, в предсказании Волшебницы Севера ничего не говорится о том, что Дороти для того, чтобы заслужить помощь Оза, должна помочь трём существам добиться исполнения их заветных желаний. Соответственно, когда Дороти приглашает в свою компанию Страшилу, Дровосека и Льва, в её действиях нет и намёка на какой-либо корыстный мотив (в чём некоторые критики обвиняли «волковскую» Элли[11][12]).
- Колдует Добрая Волшебница Севера также по-иному нежели Виллина. Если Виллина, достав свою миниатюрную волшебную книгу из складок одежды, дует на неё, чтобы та превратилась в огромный том, а затем листает её страницы и зачитывает оттуда предсказание, предваряемое рифмованной «абракадаброй» волшебных слов («бамбара, чуфара, скорики, морики…» и т.д.), то Волшебница Севера исполняет другой магический ритуал, несколько более странный. Она снимает свою шляпу, ставит её острым концом себе на нос и торжественным голосом произносит «Раз! Два! Три!», после чего шляпа превращается в грифельную доску, на которой меловыми буквами написана единственная фраза — подсказка-совет девочке Дороти отправиться в Изумрудный город. Эпизод с «телепортацией» Волшебницы тоже описан иначе: Волшебница Севера, попрощавшись с Дороти, трижды поворачивается на левом каблуке и исчезает бесследно; Виллина же исчезает под прикрытием налетевшего вихря, при котором ненадолго сгущается тьма, так что сам момент «телепортации» увидеть невозможно.
- Согласно книге Волкова, Виллина — волшебница Жёлтой страны, название народа которой нигде не упомянуто. Однако Волков, при переработке сказки Баума, поменял местами Жёлтую и Фиолетовую страны: по Бауму Жёлтой была страна Мигунов, а Фиолетовую страну, как выяснилось в последующих книгах, населял народ Гилликинов. И Волшебница Севера жила именно в Фиолетовой стране.
- Не вполне ясен официальный статус Доброй Волшебницы Севера: по одним данным она — правительница страны Гилликинов[13], по другим — Гилликинами правит некий суверен[14].
- У Баума нет клятвы четырёх волшебниц, запрещающей им покидать свои страны. В ответ на просьбу Дороти составить ей компанию в путешествии в Изумрудный город, Волшебница Севера просто отвечает, что не может этого сделать, без объяснения причин.
- Предыстория Виллины по Волкову (приход в Волшебную страну из Большого мира), рассказанная в книге «Семь подземных королей», не имеет ничего общего с предысторией Волшебницы Севера у Баума (победа над злой колдуньей Момби, правившей в прежние времена страной Гилликинов), изложенной в сказке «Дороти и Волшебник в Стране Оз».
- Вообще роль Виллины во всех книгах Волкова, вышедших после «Волшебника Изумрудного города», никак более не соотносится с ролью Доброй Волшебницы Севера в сиквелах Баума. У каждой из волшебниц — своя история и своя судьба.
- И в целом, Волшебница Севера в «озовском» цикле Баума быстро «сходит со сцены», в отличие от Виллины, присутствующей хотя бы номинально в каждой из «волковских» сказок. Волшебница Севера помимо первой книги Баума и краткого камео в пятой книге, упоминается вскользь лишь во второй книге и больше «в кадре» не появляется ни разу. Примечательно, что когда в Стране Оз с какого-то момента вводится запрет на колдовскую деятельность, исключение из него сделано лишь для Озмы, Глинды (прообраз Стеллы) и Волшебника Оза: Волшебницы Севера в этом списке нет.
Напишите отзыв о статье "Виллина"
Примечания
- ↑ А. М. Волков, «Волшебник Изумрудного города», гл. «Элли в удивительной стране Жевунов».
- ↑ А. М. Волков, «Жёлтый Туман», гл. «Первый блин комом».
- ↑ А. М. Волков, «Семь подземных королей», гл. «Ещё несколько страниц из истории Волшебной страны».
- ↑ А. М. Волков, «Волшебник Изумрудного города», гл. «Удивительные превращения волшебника Гудвина».
- ↑ А. М. Волков, «Урфин Джюс и его деревянные солдаты», гл. «Долина чудесного винограда».
- ↑ А. М. Волков, «Огненный бог Марранов», гл. «Страна Жевунов».
- ↑ А. М. Волков, «Тайна заброшенного замка», гл. «Операция „Страх“».
- ↑ Л. Ф. Баум, «Удивительный Волшебник из Страны Оз», гл. «Разговор с Жевунами».
- ↑ Т. В. Галкина, «Неизвестный Александр Волков в воспоминаниях, письмах и документах», Томск, 2006. С. 153—154.
- ↑ Л. Ф. Баум, «Глинда из Страны Оз»
- ↑ М. Петровский, «Книги нашего детства». М., 1986. С. 259.
- ↑ К. Митрохина, Две такие разные волшебные страны. Приключения Дороти Гейл в Советском Союзе // Первое сентября, № 82, 2001.
- ↑ L. F. Baum, «Dorothy and the Wizard in Oz», chapter «Old Friends are Reunited».
- ↑ L. F. Baum, «The Road to Oz», chapter «The Birthday Celebration».
Источники
- Волков, Александр Мелентьевич. Волшебник Изумрудного города; Урфин Джюс и его деревянные солдаты. — Кишинёв: Литература Артистикэ, 1985. — 301 с. — (Сказочные повести о Волшебной стране). — 400,000 экз.
- Волков, Александр Мелентьевич. Семь подземных королей; Огненный бог Марранов. — Кишинёв: Литература Артистикэ, 1986. — 319 с. — (Сказочные повести о Волшебной стране). — 400,000 экз.
- Волков, Александр Мелентьевич. Жёлтый туман; Тайна заброшенного замка. — Кишинёв: Литература Артистикэ, 1987. — 316 с. — (Сказочные повести о Волшебной стране). — 400,000 экз.
- Баум, Лаймен Фрэнк. Удивительный Волшебник Страны Оз; Дороти и Волшебник в Стране Оз. — Московский Рабочий, 1993. — 319 с. — (Книги нашего детства). — 100,000 экз. — ISBN 5-239-01623-2.
- L. Frank Baum. The Road to Oz. — Chicago: The Reilly & Britton Co., 1907. — 270 с. — (The Oz Books).
- L. Frank Baum. The Road to Oz. — Chicago: The Reilly & Lee Co., 1909. — 268 с. — (The Oz Books).
- Д. К. Пелагейченко. [izumgorod.borda.ru/?1-10-80-00000112-000-0-0-1102636040 Энциклопедия персонажей сказок Волкова о Волшебной стране. (А — Р)]. [www.webcitation.org/65SABlJfK Архивировано из первоисточника 14 февраля 2012].
- Jack Snow. «Who’s Who in Oz», Chicago, Reilly & Lee, 1954; New York, Peter Bedrick Books, 1988.
- М. Петровский. «Книги нашего детства». М., 1986.
- К. Митрохина. «Две такие разные волшебные страны. Приключения Дороти Гейл в Советском Союзе» // Первое сентября, № 82, 2001.
- Т. В. Галкина. «Незнакомый Александр Волков в воспоминаниях, письмах и документах» / Т. В. Галкина ; Том. гос. пед. ун-т. — Томск : [Изд-во Том. гос. пед. ун-та], 2006. — 268 с. — ISBN 5-89428-206-3.
См. также
- Список персонажей книг Волкова о Волшебной стране — общий перечень с краткими описаниями.
Ссылки
- [izumgorod.borda.ru/?1-3-0-00000015-000-0-0-1267038868 Виллина на Форуме «Изумрудный город»]
| ||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Виллина
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!
На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.
На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.
Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
