Виттель, Гаспар ван

Гаспар ван Виттель

Каспер ван Виттель (нидерл. Caspar van Wittel, 1653, Амерсфорт, Северные Нидерланды — 13 сентября 1736, Рим) — художник голландского происхождения, проживший почти всю жизнь в Италии и создававший пейзажи её городов — ведуты. На итальянский лад прозывался Гаспаро Ванвителли (Gasparo Vanvitelli). Отец архитектора Луиджи Ванвителли, выстроившего Казертский дворец.

Биография

Художественное ремесло осваивал в мастерской Маттиаса Витхоса, который писал уголки парков с буйной растительностью, вынося на первый план подобие натюрморта (рыба, дичь и т.п). Вероятно, именно тогда юный Виттель приобрёл пристрастие к детализации.

В 19 лет он покинул Нидерланды и отбыл в Италию, где когда-то жил и его учитель Маттиас Витхос. Пребывание в Риме подарило Касперу и вдохновение, и связи с обществом «Перелётные птицы», которое объединяло выходцев из северных стран. Ему помогало то, что члены общества разговаривали между собой по-голландски. Самые ранние зарисовки Каспера из сохранившихся датированы 1681 годом и имеют характер ведут.

Каспер ван Виттель вполне натурализовался в Италии и остался там на всю жизнь. Он специализировался на создании картин с видами разных городов Италии, среди которых Венеция, Милан, Феррара, Верона, Падуя, Болонья, Удине, Флоренция, Пьяченца. Но каждый раз Каспер возвращался в Рим, который стал основным местом его пребывания. Итальянцы прозвали его «Гаспаро ин Оккиале», то есть «Гаспаро в очках».

Каспер практически не имел конкурентов, потому как создавал топографически точные пейзажи разных итальянских городов, прежде всего — папской столицы и загородных дворцов «чёрной знати». Привычный жанр для голландских мастеров вроде Геррита Беркхейде, Питера Санредама, Яна ван дер Хейдена воспринимался в Италии как нечто совершенно свежее. К числу его заказчиков принадлежали такие семейства, как Одескальки и Колонна, Оттобони и Альбани.

С 1699 по 1702 годы Гаспаро Ванвителли работал в Неаполе при дворе испанского вице-короля. Здесь у него родился сын, Луиджи Ванвителли, будущий архитектор (за три года до этого художник женился в Риме). Многие зарисовки Виттеля хранятся в музее Каподимонте. Официальным признанием мастера стало принятие его в члены римской Академии Св. Луки в 1711 году.

Источники

• Всеволожская С. Н. и др. «Итальянская живопись 13-19 веков в собрании Эрмитажа», Л., 1964, с. 289
• Review of Gaspar Van Wittel, e l’origene della veduta settecentesca (Rome) Ugo Bozzi publishers, by William Barcham in The Art Bulletin (1969) pp. 189—193.
• Domenico Sedini, Gaspard Van Wittel, catalogo Online Artgate DELLA Fondazione Cariplo 2010, CC-BY-SA.

Отрывок, характеризующий Виттель, Гаспар ван

– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.