Внимание! В городе волшебник!
Поделись знанием:
К:Фильмы 1963 года
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
| Внимание! В городе волшебник! | |
 | |
| Режиссёр | |
|---|---|
| Автор сценария | |
| В главных ролях |
Тамара Малкова |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
55 мин. |
| Страна | |
| Год | |
«Внимание! В городе волшебник!» — советская эксцентрическая сказка режиссёра Владимира Бычкова. Экранизация повести Виктора Витковича и Григория Ягдфельда «Кукольная комедия». Полнометражный мультипликационно-игровой фильм, поставленный совместно киностудиями «Беларусьфильм» и «Союзмультфильм» в 1963 году. Премьера состоялась 27 августа 1964 года.
Содержание
Сюжет
Действие фильма происходит в добром и весёлом сказочном городе. Среди жителей этого города иногда попадались и плохие люди, думающие только о себе и доставляющие всем неприятности и неудобства. Они позволяют себе делать работу спустя рукава. Бессовестный частный доктор-шарлатан Кракс прописал больной девочке Тате негодное лекарство за большие деньги. Соседский мальчик Вася нарочно не даёт ей уснуть, громко играя в коридоре мячом.
Городской волшебник превращает нерадивых людей в кукол и продаёт их среди обычных игрушек в своём магазине. Три заколдованных куклы — ленивый повар, мальчишка-хулиган Вася и управдом-неваляшка Мария Ивановна встречаются в комнате больной девочки. Услышав от микстур и лекарств вердикт, что время упущено, и девочке может теперь помочь только кукарекуин — лекарство из утренних криков петухов для полоскания горла. Три куклы решают отправиться к Краксу, а затем в аптеку за чудотворным средством. В пути им помогает ещё одна заколдованная кукла — шофёр такси, Валентина.
Благодаря их вмешательству Тата встала на ноги. Опальным куклам волшебник вернул человеческий облик, а безнадёжный доктор Кракс был превращён в надутого резинового уродца, который тут же лопнул.
В ролях
- Михаил Яншин — доктор Кракс
- Михаил Жаров — повар
- Ольга Порудолинская — бабушка Таты
- Дмитрий Орлов — аптекарь
- Эмилия Трейвас — Мария Ивановна, управдомша
- Александр Орлов — волшебник
- Владимир Поночевный — милиционер
- Тамара Малкова — Тата
- Александр Веденеев — Вася
В эпизодах
- Юрий Андреев
- Л. Валуцкая
- Эммануил Геллер — астроном
- Валерий Левенталь
- Анна Дубровина — Валентина, шофёр такси
- Александр Лебедев — водитель катка
- Георгиос Совчис — 1-й житель сказочного города
- Владимир Грамматиков — 2-й житель сказочного города
- Алексей Барановский — продавец книг
- Виктор Молчанов
- Александр Козлов
Не указанные в титрах
- Валентин Брылеев — прохожий
- Зиновий Гердт — текст от автора
Съёмочная группа
- Художественный руководитель: Сергей Скворцов
- Авторы сценария: Виктор Виткович, Григорий Ягдфельд
- Режиссёр-постановщик: Владимир Бычков
- Оператор-постановщик: Михаил Кожин
- Композитор: Никита Богословский
- Художник-постановщик: Валерий Левенталь
- Художник по куклам: Анатолий Курицын
- Мультипликаторы:
- Режиссёр: Н. Савва
- Звукооператор: М. Вольхина
- Оркестр Главного Управления художественной кинематографии
- Дирижёр: Никита Богословский
- Художник по костюмам: А. Кавецкая
- Художник-гримёр: Г. Храпуцкий
- Монтажёры: С. Ефимова, А. Коляденко
- Редактор: Л. Фадеева
- Комбинированные съёмки:
- Операторы: В. Рылач, А. Шик
- Директор: В. Поршнев
Отличия от книги
Фильм, по сравнению с повестью, очень упрощён и представлен в театральной стилистике: шаржированный фасад и интерьер кафе-автомата, где работал повар и не менее шаржированные интерьеры квартиры Таты и аптеки. Сюжет разворачивается в воображении мальчика, который читает книжку. Основное внимание в фильме акцентировано на кукольной мультипликации.
- В фильме город, где происходят события, упоминается как «город совсем такой, в каком живёшь ты, читатель», в то время как в книге это Москва. В тексте упоминаются реальные места, вроде Патриарших прудов.
- Главным отличием является отсутствие шутки в имени Волшебника, который в фильме не называется по имени. В книге, когда он звонит в квартиру Таты, и Лиля (в фильме вместо неё фигурирует мальчик Вася) спрашивает: «Кто там?», Волшебник представляется ей как «Могэс». Лиля впускает его, приняв за монтёра, так как «МОГЭС» или «МГЭС» — так до 1956 года назвалась ГЭС-1.
- В фильме за девочкой Татой ухаживает бабушка. А в повести за ней ухаживала мама.
- Девочку Лилю, живущую по соседству с Татой, заменили на мальчика Васю. И она не в мяч громко играла, как в фильме, а на рояле.
- В повести в милицию попадала только таксист Валентина. А не все остальные куклы, как в фильме.
- В кино главной целью поисков стало лекарство кукарекуин. В повести же о нем только бегло упоминал пожилой аптекарь, а целью поисков являлись аспирин плюс конфеттин-серпантин, что составляло волшебное лекарство.
Факты
- Съёмки фильма проходили в Минске[1].
- На афишах кинотеатра, в который стоит очередь за билетами, изображена реклама фильма «Внимание! В городе волшебник!» и надпись: «Смотрите в роли доктора Кракса Яншин».
Напишите отзыв о статье "Внимание! В городе волшебник!"
Примечания
- ↑ [mk.by/2011/11/11/50326/ Пять «о…» Владимира Грамматикова]
Ссылки
- [www.animator.ru/db/?p=show_film&fid=2371 «Внимание! В городе волшебник!»] на «Аниматор.ру»
| ||||||
Отрывок, характеризующий Внимание! В городе волшебник!
– Ну, ну… – говорил он.– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
