Гельмерсен, Григорий Петрович

Григорий Петрович Гельмерсен
нем. Georg von Helmersen
Место рождения:	Дукерсгоф, Эстляндская губерния
Научная сфера:	геология
Место работы:	Петербургский горный институт ГЕОЛКОМ
Альма-матер:	Дерптский университет Петербургский горный институт
Награды и премии:

Григо́рий Петро́вич Ге́льмерсен (при рождении Георг фон Гельмерсен, нем. Georg von Helmersen; 29 сентября 1803, Дукерсгоф, вблизи Дерпта, Эстляндская губерния — 3 февраля 1885, Санкт-Петербург) — основоположник русской школы геологической картографии, генерал-лейтенант инженерного корпуса, горный инженер, директор Горного института (1856—1872), академик Императорской Петербургской академии наук с 1850 года.

Биография

Родился в семье лифляндского барона на русской службе фон Гельмерсена. Первоначальное образование получил в Санкт-Петербурге в Главном немецком училище св. Петра (1808—1811). Затем учился в пансионе Муральта.

В 1825 году окончил Дерптский университет со степенью кандидата. В 1826—1830 годах состоял на службе в Министерстве финансов Российской империи. В 1830 году был командирован за границу, где до конца 1832 года занимался изучением геологии и горного дела в Берлине, Гейдельберге, Бонне и Фрейберге, а также посетил горную часть Германии, Австрии и Северной Италии. По возвращению в Россию в 1834 был году зачислен в Корпус горных инженеров, а через несколько месяцев Гельмерсен был командирован на Урал.

В 1835—1838 годах учился в Петербургском горном институте, по окончании которого был назначен профессором кафедры геологии.

С этого времени начинается непрерывный ряд его путешествий с целью исследования геологического строения и полезных ископаемых России и зарубежья. К этому же времени относится начало его преподавательской деятельности. В 1841 году Гельмерсен создал первую геологическую карту европейской части России. В 1842 году Гельмерсен определён консерватором Геологического музея Академии наук.

В 1843 году ему была присуждена Демидовская премия Академии Наук за составление первой геологической карты Европейской части Российской империи.

В 1844 году был избран адъюнктом по кафедре геодезии и палеонтологии, в 1847 году избран экстраординарным, а в 1850 году ординарным академиком Петербургской академии наук.

В 1856—1872 годах — директор Горного института.

В 1865 году за составление уточнённой, полной геологической карты Европейской части Российской империи Г. П. Гельмерсену была вручена Золотая Константиновская медаль — высшая награда Императорского Русского географического общества.

В 1882 году Гельмерсен был назначен директором Императорского Геологического комитета, в организации которого он принимал самое деятельное участие.

В продолжение 60-и лет своей научной и педагогической деятельности Гельмерсен принимал участие в изучении Урала, Алтая и горных районов Киргизии. Его имя связано с изучением каменноугольных месторождений Московского, Донецкого и Домбровского бассейнов, торфяников Курляндской губернии, буроугольных месторождений Киевской, Херсонской, Гродненской губерний, месторождений железных и медных руд Подмосковья, Донецкого бассейна, Олонецкой и Санкт-Петербургской губерний, соляных озёр, грязевых вулканов и нефтяных месторождений Таманского и Керченского полуостровов, месторождений янтаря на побережье Балтийского моря, Псковского озеро и реки Нарова. Благодаря его исследованиям была открыта первая в Санкт-Петербурге артезианская скважина.

Гельмерсен являлся почётным членом многих российских университетов и зарубежных научных сообществ включая Лондонское, Венское, Берлинское географические общества (16 российских и 9 иностранных).

В честь 50-летнего юбилея его научной деятельности была учреждена премия Академии Наук имени Г. П. Гельмерсена, вручаемая за выдающийся вклад в развитие геологии, а сам Г. П. Гельмерсен был награждён Орденом святого Александра Невского.

Именем Гельмерсена назван остров у западного побережья Новой Земли.

Научные труды

Полный список научных трудов Г. П. Гельмерсена опубликован в «Горном журнале» (1878 г., т. 2), «Записках Минералогического общества» (2 сер., т. XIV, ст. А. И. Кеппена), в «Известиях Геологического комитета» (1885 г., № 3), число которых превышает 130.

Основные научные работы

«Reise nach dem Ural und Kirgisensteppe in den Jahren 1833 — 34» (СПб., «Baer und Helmers. Beitr. zur Kenntniss des Russisch. Reichs», в. 5 и 6); «Reise nach dem Altai im Jahre 1834» (там же, в. 14); «Aulosteges variabilis, новый род моллюсков» («Горный журнал», т. 1, 1849); «Опыты над теплопроводностью некоторых горно-каменных пород» (там же, 1851); «Die Salzseen Bessarabiens und Einbruch des Schwarzen Meeres in dieselben» (1854, «Bull de l’Acad. etc.», т. XVII); «Геогностическое исследование девонской полосы Средней России от реки Зап. Двины до Воронежа» (1856, «Зап. Геогр. общ.», кн. XI); «О медленном поднятии берегов Балтийского моря и действии на них волн и льда» («Г. Ж.», 1857, т. l); «Geognost. Bemerkungen auf eine Reise in Schweden und Norwegen» (1858, «Mem. de l’Acad.», т. VII); «Об артезианских колодцах вообще и в России в особенности» («Месяцеслов», 1861); «О геогностическом горизонте и относительной древности каменного угля в подмосковном крае» («Г. Ж.», 1861, № 2); «Der Peipussee und die obere Narova» (1864, в «Baer und Helm. Beitr. etc.», в. 24); «Донецкий каменноугольный кряж и его будущность» («Г. Ж.», 1865, т. 1); «О геологических исследованиях на Урале в 1865 г.» (там же, 1866, т. IV); «Das Vorkommen und die Entstehung der Riesenkessel in Finnland» (СПб., 1867); «Studien über die Wanderblocke und die Diluvialgebilde Russlands» («Mem. de l’Acad.», т. XIV и XXX); «Geologische und physico-geogr. Beobachtungen in Olonezer Bergrevier» («Baer. und Helm. Beitr. etc.», 1882).

Литература

• Григорьев С. В. Биографический словарь. Естествознание и техника в Карелии. — Петрозаводск: Карелия, 1973. — С. 80—81. — 269 с. — 1000 экз.
• Геологи и горные инженеры России: Энциклопедия. — М.; СПб., 2000
• Заблоцкий Е. М. Горное ведомство дореволюционной России: Очерк истории: Биографический словарь. — М.: Новый Хронограф, 2014. — С. 65—66. — 280 с. — 300 экз. — ISBN 978-5-94881-279-3. (обл.)

Ссылки

• А. Е. Ельницкий. Гельмерсен, Григорий Петрович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Поленов Б. К. Гельмерсен, Григорий Петрович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.bbl-digital.de/eintrag// Гельмерсен, Григорий Петрович] в словаре Baltisches Biographisches Lexikon digital  (нем.)

Отрывок, характеризующий Гельмерсен, Григорий Петрович

– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.