Говард, Джон (филантроп)

Джон Говард

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Джон Говард (англ. John Howard, 2 сентября 1726, Лондон — 20 января 1790, Херсон) — английский юрист, филантроп и первый в Англии тюремный реформатор, исследователь массовых инфекционных заболеваний в Европе.

Биография

Джон Говард создал социологический метод в юриспруденции. Этим он заложил основы дифференцированного законотворчество в судебных делах, при рассмотрении которых начали учитывать социально-объективные причины преступлений.

Унаследовав значительные богатства, он нацелил свои усилия на филантропию. С этой целью посещал Францию, Голландию, Италию, Пруссию, Богемию, Австрию и другие европейские страны. На собственные средства он строит больницы и дома престарелых.

Рискуя, он проник в Бастилию, чтобы воочию увидеть, как содержат заключённых. Публикация его памфлетов о жестоком обращении с заключёнными привела к тому, что французское правительство заочно приговорило Джона Говарда к смертной казни. А выступления в английском парламенте стали толчком к тюремной реформе сначала в Англии, а затем и во многих европейских государствах. Говард особенно заботился о санитарно-гигиенических условиях содержания заключённых.

В России

В 1781 году Говард прибыл в Россию, которая его заинтересовала как страна, которая отказалась от публичной смертной казни. Он посещает Петербург, Москву, Херсон. Здесь он исследует госпитали, больницы, тюрьмы. В частности, обращает внимание на то, что условия содержания в лечебных учреждениях России крайне неудовлетворительны.

В 1789 году Говард посетил Российскую империю во второй раз. Цель его визита — изучить «способы содержания солдат и их влияние на смертность», поскольку в Европе много говорили о жестоком обращении с солдатами в Российской империи. Побывав в военной больнице близ Очакова, Говард, в частности, пишет: «кажется, и каменное сердце должно облиться кровью от такого зрелища».

Смерть

В начале осени Джон Говард отправляется в Херсон, где вспыхнула эпидемия чумы. Он посещает больницы, тюремный замок, на собственные средства лечит больных. Один из богатых горожан - Констадиус - очень просил вылечить его дочь. Говард сперва отказался, поскольку лечил только бедных, но затем согласился и выехал в поселок Фалеевка (ныне Садовое). Вернувшись из поездки, Говард заболел чумой и умер. Похоронен, согласно завещанию, на хуторе своего приятеля Дофине вблизи Херсона.

Память

Впоследствии, по инициативе Александра I и при поддержке генерал-губернатора Михаила Воронцова, организовавшего сбор средств среди жителей Одессы и Херсона, в Херсоне был построен гранитный обелиск врачу. На нём изображен барельеф Говарда, детали солнечных часов и надписи на русском и латинском языках: «Говард. Упокоился 20-го января на 65 году от рождения. Alios salvos fecit (Делал других здоровыми). Vixit propter alios (Жил для других)».

Литература

• Е. Александрович. Говард, Джон // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Слиозберг, Г. Б. Д. Говард. Его жизнь и общественно-филантропическая деятельность. Биографический очерк. — СПб., 1891.
• Казалет, Э. А. О значении Джона Говарда в истории тюремной реформы. М., 1892.
• Ревенок, Н. Д. Рыцарь добра и справедливости. К 250-летию со дня рождения Джона Говарда // Медицинская сестра. — 1976. — № 12.
• Нахапетов, Б. А. [www.krotov.info/spravki/persons/18person/1790howa.html Джон Говард и его вклад в эпидемиологию чумы] // Вопросы истории естествознания и техники. — 2001. — № 3.

Отрывок, характеризующий Говард, Джон (филантроп)

– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.