Гражданская война в Венесуэле (1846—1847)

Гражданская война в Венесуэле (1846-1847)
Карлос Сублетте
Дата	1 сентября 1846 - 25 мая 1847
Место	Венесуэла
Итог	победа консервативного правительства
Противники
Консервативное правительство   Либеральные повстанцы
Командующие
Карлос Сублетте Хосе Антонио Паэс Хосе Тадео Монагас Франсиско де Паула Алькантара Эсекиель Самора Франсиско Хосе Ранхель †
Силы сторон
1155 (1846) 4096 (1846) более 11.000 (1847) неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Гражданская война в Венесуэле (1846-1847), или Сельское восстание — революционное движение, выразившееся в вооруженном конфликте между сторонниками либеральной и консервативной партий и спровоцированное сельскохозяйственным кризисом в стране.

Предпосылки

Основными причинами гражданской войны были серьезный кризис, который переживала страна с 1842 года, недовольство сельского населения фискальными мерами, осуществляемыми правительством Карлоса Сублетте с 1843 года, разжигание страстей либералами во главе с Антонио Леокадио Гузманом, который жестко критиковал консервативное правительство. Это привело в июне 1844 года к восстанию в Вилья-де-Кура во главе с Хуаном Сильвой, восстанию в сентябре в Оритуко под командованием Хуана Селестино Сентено и штурму тюрьмы в Колабосо в декабре 1845 года отрядом Хуана и Хосе Габриэля Родригесов. Они были быстро подавлены правительством, но стали доказательством усугубления ситуации в стране.

В середине 1846 года экономическое и социальное положение ухудшилось, что привело к политическому хаосу в период президентской кампании в августе того же года. Основными конкурентами были Хосе Тадео Монагас, Антонио Леокадио Гусман, Бартоломе Салом, Хосе Феликс Бланко и Хосе Грегорио Монагас. Сублетте увеличил число призывников, чтобы устрашить своих противников и оказать давление на избирателей. Выборы были проведены в срок, но общий хаос в стране привел к тому, что их результаты были оспорены.

Чтобы успокоить ситуацию, генерал Сантьяго Мариньо планировал встретиться с генералом Хосе Антонио Паэсом, лидером консерваторов в Маракае, и Антонио Леокадио Гусманом, жившем в Каракасе, чтобы достичь соглашения с оппозицией. Однако Гузман отбыл в долины Арагуа с большим количеством сторонников, принимая по пути новые силы. Правительство встревожилось этим и привело войска в боевую готовность 1 сентября. В итоге примирение не состоялось.

Война

2 сентября Гусман был в Ла-Виктории и принял в свои ряды местного землевладельца Франсиско Хосе Ранхеля, у которого власти отобрали землю, чтобы помешать принять участие в выборах. Собранный Ранхелем отряд напали на имение юриста и политика-консерватора Анхеля Кинтеро, убив его дворецкого, ранив некоторых из жителей имения и освободив рабов. Правительство обвинило Гусмана в этом нападении и инициировало его арест. Но повстанческие силы не распались, а стали расти за счет приема рабочих и рабов вокруг Эсекиеля Саморы, одного из соратников Гусмана.

Видя, что восстание крестьян вышло из-под контроля, Сублетте начал предпринимать ответные шаги. Он назначил Паэса главой армии и послал 6000 человек, чтобы подавить бунты в центре и на западе, Хосе Тадео Монагаса - на восток с 3000 солдат, а также взял кредит в размере 300.000 песо для подавления восстания.

Завершение

Правительственные войска разгромили партизан по всей территории Венесуэлы, но после этого пришлось разместить в регионах 813 ветеранов, 972 солдат и 212 полицейских из-за разгула общеуголовной преступности. В конце января 1848 года Сублетте пообещал амнистию восставшим при условии заключения сделки консерваторов с либералами. Единым кандидатом стал Хосе Тадео Монагас.

Литература

• Domingo Irwin G. & Ingrid Micett (2008). Caudillos, Militares y Poder: Una Historia Del Pretorianismo en Venezuela. Caracas: Universidad Católica Andrés Bello. ISBN 978-980244-561-5.
• Domingo Irwin G. & Frédérique Langue (2005). Militares y poder en Venezuela. Caracas: Universidad Católica Andrés Bello, pp. 70-71. ISBN 980-244-399-9.

Отрывок, характеризующий Гражданская война в Венесуэле (1846—1847)

Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.