Гражданская война в Венесуэле (1901—1903)

Гражданская война в Венесуэле (1901-1903)
Лидеры повстанцев, в центре - М.А. Матос
Дата	19 декабря 1901 - 22 июля 1903
Место	Венесуэла
Итог	поражение повстанцев
Противники
Правительство Венесуэлы   Либеральные революционеры
Командующие
Сиприано Кастро Хуан Висенте Гомес Мануэль Антонио Матос
Силы сторон
20.000 18.000-20.000
Потери
неизвестно неизвестно

Гражданская война в Венесуэле (1901-1903), или Либеральная революция — попытка коалиции региональных лидеров во главе с Мануэлем Антонио Матосом, богатым банкиром, в союзе с транснациональными корпорациями (New York & Bermúdez Company, Orinoco Steamship Company, Compañía del Cable Francés и других), свергнуть правительство Сиприано Кастро.

Предыстория

Сам Кастро пришел к власти в 1899 году после победы в гражданской войне, которая свергла президента Игнасио Андраде. Новое правительство намеревалось начать центристские реформы, отменить внешний долг, модернизировать вооруженные силы, для чего Кастро вступил в союз с наиболее влиятельными лидерами страны, тем самым ослабив многих других. Он использовал систему союзов, созданную Антонио Гусманом Бланко, введя в региональные правительства своих чиновников, что однако только спровоцировало рост недовольства на местах: многие лидеры встали перед дилеммой поддержать восстание или рисковать остаться изолированными и беспомощными в своих регионах.

Революционеров финансировали крупные банкиры, такие как Матос, Бултон и Велутини, которых президент Кастро под угрозой тюрьмы вынудил одалживать деньги правительству. На протяжении 1901 года Кастро сумел задушить бунты в Бермудесе и Боливара во главе с Пабло Гузманом, Орасио и Алехандро Дукарне, Сойло Видалем и другими. Конфликт приобрел международный характер после вторжения в штат Тачира колумбийских сил во главе с венесуэльским генералом Карлосом Рангелем Гарвивасом, в отместку за поддержку Кастро мятежников в Тысячедневной войне.

Ход войны

В октябре Рафаэль Монтилья ("Тигр") возглавил повстанцев в штате Лара, а к декабрю восстание армейских частей во главе с членом Либеральной партии генералом Лусиано Мендоса охватило весь центр страны. Мендоса взял под свой контроль отряды региональных полевых командиров, каждый из которых мобилизовал и вооружил массы крестьян в предгорьях. Кастро отреагировал немедленно, мобилизовал верные себе войска и начал закупать современное оружие и большое количество военных кораблей и транспорта.

Лидер восстания, Мануэль Антонио Матос, планировал и направлял первоначальные операции с острова Тринидад. Он сумел убедить несколько местных полевых командиров, недовольных правительством, вступить в борьбу. Французская кабельная компания и немецкая железная дорога дали повстанцам $ 150 000, чтобы финансовая элита захватила власть в стране. В декабре 1901 года Матос, через свои связи, начал международную интригу против президента Кастро, когда канцлер Германской империи Теодор фон Холлебен передал госсекретарю США Джону Хэю подробный отчет о долгах правительства Венесуэлы. Матос тем временем купил в Лондоне корабль "Ban Righ", который был переименован в "Освободителя", а также оружие и боеприпасы. Наконец, в январе 1902 года Матос со сторонниками высадился возле Коро, когда гражданская война уже распространилась по всей стране.

Матос имел большую тяжеловооруженную повстанческую армию, с которой он мог захватить большие площади. В июле 1902 года под контролем правительства Кастро оставались лишь штаты Миранда, Арагуа и Карабобо в центре страны и Трухильо, Сулия, Мерида и Тачира на западе. Из значимых сражений самым важным была осада Ла-Виктория в ноябре 1902 года: 9,500 солдат Кастро успешно остановили наступление 14,000 революционеров на Каракас.

Несмотря на недостаток сил, Кастро имел преимущество в качестве вооружения. После того, как за месяц повстанцам не удалось взять столицу, их лидеры стали ссориться между собой, что в конечном итоге стало причиной их неудачи. Войска Кастро использовали возможности разбить каждого лидера повстанцев поодиночке и вернули потерянные территории. Оставшиеся силы повстанцев разоружились по предложению Хуана Висенте Гомеса. После гибели или бегства большинства полевых командиров Матос покинул Венесуэлу и отбыл на Кюрасао.

Блокада

После поражения революции транснациональные компании и европейские державы, требовавшие уплаты долгов, решили перейти от оппозиции к прямой операции вмешательства и стали душить национальную экономику. Особое внимание было уделено морской блокаде портов Венесуэлы 9 декабря 1902 года немецкими, английскими и итальянскими военными кораблями. Учитывая отвлечение сил правительства на серьезный международный кризис, 29 декабря 1902 года лидеры повстанцев Амабилис Соланье и Лусиано Мендоза напали на государственные учреждения в Каха-де-Агуа, недалеко от Баркисимето, и изгнали оттуда правительственные войска Леопольдо Батисты Гонсалеса Пачеко. Президент Кастро обратился за помощью к президенту США Рузвельту как посреднику в переговорах с европейскими кредиторами, и блокада вскоре была снята.

Завершение войны

В марте 1903 года президент Кастро послал сильный морской и сухопутный контингент под командованием генерала Хуана Висенте Гомеса разгромить войска Николаса Роландо в Сьюдад-Боливаре, на правом берегу реки Ориноко. После долгой морской блокады, которая завершилась высадкой десанта и кровавой битвой при Сьюдад-Боливаре, генерал Роландо был предан своим окружением и выдан Гомесу 21 июля 1903 года. Эту дату принято считать официальным окончанием гражданской войны.

Последствия

Поражение революции положило конец венесуэльской политической нестабильности и борьбе между военачальниками и конец эпохи Великих венесуэльских гражданских войн. Потери в войне спровоцировали серьезную модернизацию правительственной армии. Военно-морской флот, почти уничтоженный англо-германской военно-морской блокадой, также вошел в период модернизации и укрепления.

Провозглашенные в период блокады лозунг "Наглые иностранцы осквернили священную землю Отечества" определил твердую новую государственную идеологию. Сиприано Кастро начал националистическую реакцию в стране, настолько масштабную, что многие из его противников присоединились к нему против морской блокады (например, пацифист "Эль-Мочо" - д-р Хосе Грегорио Эрнандес).

Реакция латиноамериканских стран на события в Венесуэле была однозначной: в военном училище в Чили поместили его фотографию, и курсанты ежедневно салютовали ее. Перу начала мобилизации в поддержку Венесуэлы. Однако адвокат Луис Мария Драго, министр иностранных дел Аргентины и автор доктрины Драго, заявил о недопустимости вооруженных действий со стороны иностранных держав против стран Латинской Америки, чтобы заставить их выполнить долговые обязательства.

Литература

• José Raimundo Porras Pérez.[www.saber.ula.ve/bitstream/123456789/34090/1/articulo5.pdf "Batalla de La Victoria de 1902: táctica, logística, liderazgo y otros aspectos militares de las fuerzas beligerantes venezolanas"]. Presente y Pasado. Revista de Historia. Año 16. Nº31, páginas 95-122. ISSN 1316-1369.
• Domingo Irwin G. & Ingrid Micett (2008). [books.google.com.ar/books?id=8wGDlRkAyY0C&printsec=frontcover&hl=es#v=onepage&q&f=false Caudillos, Militares y Poder: Una Historia Del Pretorianismo en Venezuela]. Caracas: Universidad Católica Andrés Bello. ISBN 978-980-244-561-5.
• Édgar Esteves González (2006). [books.google.com.ar/books?id=d0Cbt9Reh90C&printsec=frontcover&hl=es#v=onepage&q&f=false Las Guerras de Los Caudillos]. Caracas: El Nacional. ISBN 980-388-247-3.

См. также

• Гражданская война в Венесуэле (1899—1902).

Отрывок, характеризующий Гражданская война в Венесуэле (1901—1903)

Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…