Гуревич, Любовь Яковлевна

Любовь Яковлевна Гуревич
Псевдонимы:	Л. Горев, Эльгур, Эль-Гур
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Место смерти:	Москва, СССР
Гражданство:	Российская империя, СССР
Род деятельности:	прозаик, переводчик, литературный критик, публицист
Жанр:	рассказ, повесть, роман, драма

Любо́вь Я́ковлевна Гуре́вич (20 октября [1 ноября] 1866, Санкт-Петербург — 17 октября 1940, Москва) — русская писательница, театральный и литературный критик, переводчик, публицист и общественный деятель.

Дочь Якова Григорьевича Гуревича, директора основанного им известного петербургского частного учебного заведения «Гимназия и реальное училище Гуревича». Сестра писателя Якова Яковлевича Гуревича и профессора медицины Григория Яковлевича Гуревича-Ильина, племянница переводчицы Екатерины Ивановны Ильиной (в замужестве Жуковская, псевдоним Д. Торохов, 1841—1913) и публициста Юлия Галактионовича Жуковского (1822—1907). Тётя литературоведа И. Л. Андроникова. Двоюродная сестра и корреспондент философа И. А. Ильина и писательницы Натальи Юльевны Жуковской-Лисенко (1874—1940).

Биография

Окончила гимназию княгини А. А. Оболенской (1884) и историко-филологическое отделение Высших женских (Бестужевских) курсов (1888). Дебютировала в печати в 1887 году. В том же году познакомилась с Н. М. Минским, Д. С. Мережковским, А. Волынским. В 1891 году приобрела журнал «Северный вестник». Привлекла к участию в журнале Н. С. Лескова, Л. Н. Толстого, Максима Горького, В. В. Стасова, Мережковского, Минского, Гиппиус, позднее — Фёдора Сологуба, К. Д. Бальмонта. Журнал из-за финансовых и цензурных осложнений был закрыт в 1898 году.

В начале 1900-х годов активно занималась общественной деятельностью. Участвовала в борьбе за женское равноправие, была одной из активисток «Всероссийского союза равноправия женщин». Принимала участие в деятельности либерального «Союза освобождения» и в деятельности «Собрания русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга».

9 января 1905 года стала свидетелем событий «Кровавого воскресенья» в Петербурге. На основании своих впечатлений и опросов других свидетелей составила бюллетень с описанием трагических событий, который нелегально распространялся в России вместе с текстом Рабочей петиции и воззваниями Георгия Гапона. Впоследствии на основании более 300 письменных свидетельств написала очерк «Народное движение в Петербурге 9-го января 1905 года», который стал классическим описанием событий этого исторического дня.

Сотрудничала во многих периодических изданиях. После 1917 года сотрудничала в театральных учреждениях Петрограда, затем Москвы, куда переехала в 1920 году.

Творчество

Дебютировала в печати статьями о М. К. Башкирцевой в «Новостях и биржевой газете» (1887) и в «Русском богатстве» (1888). В «Северном вестнике» печатала свои рассказы («Шурочка», 1893, № 2; «Поручение», 1893, № 10; «Странная история», 1894, № 11; «Тоска», 1897, № 10) и роман («Плоскогорье», 1896—1897), а также библиографические обозрения и обзоры провинциальной печати (под псевдонимом Л. Горев).

Долги, оставшиеся после закрытия журнала «Северный вестник», вынудили заниматься переводами. Печаталась в «Жизни» (статьи, рассказы), «Русской мысли» (с 1913 года заведующая литературным отделом), «Мире Божьем», «Освобождении», «Нашей жизни», «Слове», «Речи» (в 1911—16 постоянный рецензент спектаклей и заведующая театральным отделом; псевдонимы Эльгур, Эль-Гур), «Русских ведомостях», «Русской молве».

С середины 1900-х годов занималась преимущественно театральной критикой. Дружила с К. С. Станиславским, о котором ею была написана книга «К. С. Станиславский» (1929).

Сочинения

• Гуревич Л. Я. Плоскогорье (роман). — СПб.: тип. М. Меркушева, 1897.
• Гуревич Л. Я. «Седок» и другие рассказы. — СПб.: Изд. М. В. Пирожкова, 1904.
• Гуревич Л. Я. Почему нужно дать женщинам все права и свободу. — СПб.: Верный путь, 1906.
• Гуревич Л. Я. Народное движение в Петербурге 9-го января 1905 г. // Былое. — СПб., 1906. — № 1. — С. 195—223.
• Гуревич Л. Я. 9-е января. По данным анкетной комиссии. — СПб.: Изд. О. Н. Поповой, 1906.
• Гуревич Л. Я. Автобиография // Первые литературные шаги. Автобиографии современных писателей : Сборник под ред. Ф. Ф. Фидлера. — М., 1911.
• Гуревич Л. Я. Литература и эстетика. Критические опыты и этюды. — М.: Изд. «Русской мысли», 1912.
• Гуревич Л. Я. История «Северного Вестника» // Русская литература XX века : Сборник под ред. С. А. Венгерова. — М., 1914. — Т. 1.
• Гуревич Л. Я. Девятое января. — Харьков: Пролетарий, 1926. — 90 с.
• Гуревич Л. Я. [imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=2559 Творчество актёра]. — М.: Изд. ГАХН, 1927.
• Гуревич Л. Я. К. С. Станиславский. — М.: Теакинопечать, 1929. — 32 с.
• Гуревич Л. Я. История русского театрального быта. — М.; Л.: Искусство, 1939. — Т. 1. — 304 с.

Литература

• Энциклопедический словарь. Изд. Брокгауза и Ефрона. — Т. 18.
• Новый энциклопедический словарь. Изд. Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. — Т. 15.
• Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. — Т. 2: Г—К. — М.: Большая российская энциклопедия, 1992. — С. 58—59.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/11338 Л. Я. Гуревич] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [www.slovopedia.com/2/195/221111.html Л. Я. Гуревич в Большом Энциклопедическом словаре (БЭС)]
• [encspb.ru/object/2803951716 Л. Я. Гуревич в Энциклопедии Санкт-Петербурга]
• [mirslovarei.com/content_beo/Gurevich-Ljubov-JAkovlevna-4456.html В Биографическом словаре]
• [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le3/le3-0922.htm В «Литературной энциклопедии»]

Отрывок, характеризующий Гуревич, Любовь Яковлевна

– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.