Русское богатство

Русское богатство
Специализация:	литературный, научный и политический журнал
Периодичность:	ежемесячник
Язык:	русский
Адрес редакции:	Санкт-Петербург, Баскова улица, д.9
Главный редактор:	В. Г. Короленко
Издатель:	В. Г. Короленко
Страна:	Российская империя Российская империя
История издания:	с 1876 г. по 1918 г.
Объём:	25 печ. лист.
Тираж:	10000
Русское богатство в Викитеке

«Ру́сское бога́тство» — ежемесячный литературный и научный журнал, издававшийся в Санкт-Петербурге с 1876 по 1918 год.

Начало издания

Первоначально назывался «Журнал торговли, промышленности, земледелия и естествознания» и выходил в Санкт-Петербурге в 1876—1878 годах три раза в месяц. Издателем-редактором был Н. Ф. Савич, преобразовавший его из своего же «Листка Сельского Хозяйства и Естествознания».

После продолжительного перерыва, издание появилось вновь от имени нового издателя и редактора, Д. М. Рыбакова, в марте 1879 года, в виде единственного выпуска ежемесячного журнала.

Артельный журнал

Расширение программы журнала последовало лишь с переходом журнала в собственность С. Н. Бажиной, издававшей его под названием «Русского богатства» с 1880 по 1882 год. Редактором в это время был сперва Н. Н. Златовратский, потом П. В. Быков.

В первой фазе своего существования в качестве ежемесячного журнала, «Русское богатство» представляло собой скромный по объёму, но симпатичный по общему характеру орган, бескорыстно издававшийся на артельных началах писателями-народниками. Принимали участие в нём большей частью сотрудники «Отечественных записок» и «Дела»: Н. Ф. Анненский, Н. Ф. Бажин и его жена С. Н. Бажина, В. М. Гаршин, В. А. Гольцев, П. В. Засодимский, Н. Н. Златовратский, С. Н. Кривенко, Н. И. Наумов, Ф. Д. Нефедов, В. И. Орлов, Г. И. Успенский, А. И. Эртель, Н. М. Ядринцев, критик М. А. Протопопов и другие. Н. Н. Златовратский поместил здесь своего «Степного Короля Лира», В. М. Гаршин — «Attalea princeps» и «Люди и война».

Журнал в этот период довольно плохо расходился и многими считался посредственным. В идеологическом отношении был интересен тем, что участвовавшие в нём «последовательные народники» должны были признать необходимость политической борьбы, что свидетельствовало об их отходе от позиций старого ортодоксального народничества.

Усердно работал в это время в «Русском богатстве» начинавший свою литературную деятельность П. Ф. Якубович.

Вскоре, однако, сотрудники разбрелись и в 1881—1882 годах журнал вели почти исключительно П. В. Засодимский, Н. Ф. Бажин и С. Н. Бажина.

Либеральный период

Журнал прекратился на № 8 за 1882 год и затем перешёл в собственность Л. Е. Оболенского, который возобновил его с января 1883 года и продолжал по 1891 год включительно. В этот период журнал стал невзрачным либеральным органом с лёгким налётом народничества.

С переходом журнала к Л. Е. Оболенскому главным сотрудником его становится сам издатель, помещавший здесь и романы, и статьи научно-философские, критические и публицистические. Л. Н. Толстой дал журналу несколько небольших нравственно-публицистических статей. Изредка помещали статьи Н. Я. Грот, Н. И. Кареев, И. А. Клейбер, В. О. Португалов, Юзов (И. И. Каблиц), Гольдштейн, П. Д. Боборыкин, М. К. Цебрикова, Н. А. Рубакин, Ю. И. Безродная, Атава (С. Н. Терпигорев), И. И. Ясинский, А. П. Голубев, Н. П. Вагнер, Шабельская (А. С. Монтвид) и другие писатели, публицисты, учёные. Журнал печатал повести малоизвестных писателей, например, «Последние дни» (1889) Елены Зеланд-Дубельт.

В приложении журнал давал переводы научных и философских сочинений — Вундта, Спенсера и других.

Возврат к народничеству

С переходом в 1892 году «Русского богатства» в руки народников (к кружку бывших сотрудников «Отечественных записок» и к О. Н. Поповой) журнал постепенно стал одним из наиболее распространённых и влиятельных органов печати и по объёму, несмотря на низкую подписную цену, мало уступает остальным «толстым» журналам.

Его издателями в 1892 году были: Е. М. Гаршин, Н. В. Михайловская, затем она же и О. Н. Попова; с № 6 за 1895 год — Н. В. Михайловская и В. Г. Короленко; с № 4 за 1897 год вместо Н. В. Михайловской в соиздательство с В. Г. Короленко вступил Н. К. Михайловский. Ответственные редакторы — П. В. Быков и С. И. Попов. В мае 1899 года журнал, хотя и выходящий под предварительной цензурой, приостановлен на 3 месяца за статью в № 3 о последних мероприятиях по отношению к Финляндии.

Период Михайловского

До 1895 года во главе редакции стояли С. Н. Кривенко и В. П. Воронцов (В. В.), позже основавшие с О. Н. Поповой «Новое слово». С 1895 года душой журнала стал Н. К. Михайловский, почти ежемесячно помещающий в нём (с 1893) научно-критические и общественные заметки, под общим заглавием «Литература и жизнь». В состав редакции входили В. Г. Короленко, Н. Ф. Анненский, А. И. Иванчин-Писарев.

Из беллетристов, кроме В. Г. Короленко, в «Русском богатстве» 1892—1899 годов принимали участие Н. М. Астырев, Мамин-Сибиряк, Станюкович, Потапенко, Златовратский, Глеб Успенский, Шабельская, Карпов, Засодимский, Дмитриева, Виницкая, Безродная и др., а также ряд писателей, впервые здесь дебютировавших перед большой публикой. К ним можно отнести Л. Мельшина (псевдоним П. Ф. Якубовича; автор обративших на себя всеобщее внимание очерков «В мире отверженных»), Н. Гарина-Михайловского («Детство Тёмы», «Гимназисты», «Студенты»), С. Я. Елпатьевского, Максима Горького, Вересаева, Евгения Чирикова, Е. А. Ганейзера, Авилову, Булыгина и другие.

По отделу критики одно время (1894—1896) деятельным сотрудником был М. А. Протопопов. Критические статьи и рецензии помещали также А. Г. Горнфельд, И. Ф. Гриневич (псевдоним П. Ф. Якубовича), Евгений Соловьев и др. Особенное внимание журнал обращал на вопросы внутренней жизни и политико-экономические. Постоянное обозрение внутренней жизни вели сначала С. Н. Кривенко, позднее С. Н. Южаков и Н. Ф. Анненский. Отдельные статьи по вопросам экономики и внутренней политики помещали В. П. Воронцов (В. В.), В. Г. Яроцкий, Н. А. Каблуков, Н. А. Карышев, Б. Ф. Брандт, А. А. Кауфман, Николай—он (Н. Ф. Даниельсон), Л. С. Зак, Б. Эфруси, А. Пешехонов, Н. А. Рубакин, Ф. А. Щербина, М. Плотников, А. В. Погожев, Г. И. Шрейдер, М. Б. Ратнер, И. П. Белоконский, С. Ан-ский (Семён Акимович Раппопорт) и др.

Отдел иностранной политики сначала вёл В. А. Тимирязев, затем С. Н. Южаков, который одно время вел также «Дневник Журналиста», в котором обратил на себя внимание своими нападками на российские учебники.

Большой интерес представляли собой заграничные корреспонденции «Русского богатства», талантливые и полные живого интереса («Письма из Франции» и «Письма из Англии» Элеоноры Маркс-Эвелинг, И. В. Шкловского).

Статьи исторического, философского, естественнонаучного содержания помещали В. В. Лесевич, В. А. Мякотин, П. В. Мокиевский, А. С. Глинка, M. M. Ковалевский, В. И. Семевский, С. А. Венгеров, И. В. Лучицкий, H. M. Ядринцев, И. И. Иванов, А. А. Кизеветтер, Г. Н. Потанин, M. А. Антонович, M. M. Филиппов, П. Б. Струве, В. А. Фаусек, В. В. Водовозов, Е. С. Некрасова и др.

Кроме этого «Русское богатство» публикациями Михайловского вело борьбу как с натурализмом в искусстве, так и с тенденциями модернизма и символизма.

Борьба с марксизмом

В этот период на страницах журнала велась активная полемика с марксизмом. В этой полемике теоретики народничества окончательно отступили от старых народнических догм и признали наличие развивавшегося в России капитализма и рабочего движения. Тем не менее они старались доказать, что интересы всех трудящихся полностью тождественны, и развивали концепцию аграрной эволюции. Если не считать «раскола в нигилистах» 60-х гг., спор народников и марксистов впервые в истории русской интеллигенции носил столь принципиальный, мировоззренческий характер. Если для марксистов он означал попытку выхода из идеологического тупика 80-х гг., некую переоценку основных ценностей в применении к сложившимся историческим условиям, то публицисты журнала «Русское богатство» считали себя единственными продолжателями традиций «Отечественных записок» и видели свою роль в преобразовании страны на принципах, унаследованных от идеологии 60 — 70-х годов, то есть воплощали собой своеобразную «охранительную» тенденцию в социальном реформаторстве. Оппозиция марксистской идеологии исходила не только от «Русского богатства», но и других органов: от либеральных журналов «Вестник Европы», «Русская мысль», от консервативного «Русского вестника», но, как явствует из подробного освещения этой полемики В. И. Лениным в книге «Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов?», инициатором и вдохновителем этого противостояния был именно Н. К. Михайловский и «Русское богатство», что и выдвинуло журнал в число ведущих российских изданий. В этом споре во всём блеске проявился мощный полемический талант Н. К. Михайловского; на стороне «марксистов» было преимущество молодой «энергии отрицания» по выражению В. Б. Шкловского. Помимо самого Н. К. Михайловского активное участие в дискуссии приняли публицисты С. Н. Кривенко и С. Н. Южаков, историк Н. И. Кареев, экономисты В. П. Воронцов (В. В.) и Н. Ф. Даниельсон (Николай —он) и др. С другой стороны в полемике приняли участие все крупные социал-демократы: Г. В. Плеханов, В. И. Засулич. В спорах марксистов и народников, на несколько лет ставших основным содержанием всех ведущих русских журналов, впервые сделали себе имя учёные и политики, сыгравшие ключевую роль в исторических событиях, произошедших в России в ближайшие четверть века: В. И. Ленин, П. Б. Струве, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, а также др.

В философском отношении в «Русском богатстве» развивались тенденции сближения с эмпириокритицизмом.

Литературный отдел

Литературный отдел журнала, по сути, мало отличался от литературных отделов других ведущих журналов того времени за исключением традиционного отсутствия модернистов, символистов и других представителей зарождающихся литературных течений. Но В. Г. Короленко в качестве литературного редактора отсутствие крупных литературных имён компенсировал обилием качественной переводной беллетристики. Он знакомил читателя с произведениями Бьёрнсона, Голсуорси, Уэллса, Вассермана, Войнич, польских авторов: С.Жеромского, В.Реймонта, М.Конопицкой, Б.Пруса, А.Струга, Э.Ожешко, что также было традиционным для русских журналов. Упомянутые выше Н. Г. Гарин, В.Вересаев, Е.Чириков, Д. Н. Мамин-Сибиряк, Максим Горький, а также А. И. Куприн, К. Д. Бальмонт, И. А. Бунин, В.Серошевский, активно сотрудничавшие с журналом в середине 90-х годов, по тем или иным причинам покидают журнал к концу 90-х годов. Вероятно, не в последнюю роль по причине идеологического поражения народников в споре с марксистами. В журнале формируется узкий круг «своих» авторов: «казачий писатель» Ф. Д. Крюков, поэты П. Ф. Якубович, Г.Вяткин, В. В. Башкин, Ада Чумаченко, Виктор Чернов, прозаики Борис Савинков, (последние двое — известные руководители партии эсеров) Семён Подъячев, В. В. Муйжель, и некоторые другие менее значительные авторы. Характерно, что их творчество не несёт в себе ничего типично «народнического» в том понимании, в каком творили ещё жившие в ту пору Н. Н. Златовратский и П. В. Засодимский и печатавшиеся в начале века не в «Русском богатстве», а в иных журналах. Среди наиболее значительных «чужих» авторов, публиковавшихся перед Октябрьской революцией, стоит назвать И. С. Шмелёва, И.Эренбурга, П.Романова, А.Неверова, Демьяна Бедного. «Русское богатство» по большому счёту журнал узкопартийный, его история — это история противостояния как правым, так и левым, история борьбы с реакцией, беззакониями, бюрократией, буржуазией, марксистами, толстовцами, декадентами, черносотенцами, националистами, церковью, кадетами, октябристами, социал-демократами и т. п. В сознании современников он был ценен именно политической остротой выступлений, а не литературными шедеврами. Сам В. Г. Короленко поместил в журнале относительно немного чисто художественных произведений. В этом смысле показательны его публицистические выступления против националистов в «Деле Бейлиса» в 1913 г.

После двух революций

После смерти Михайловского в 1904 году и Революции 1905 года «Русское богатство» под руководством Короленко продолжило дрейф от народничества к либерализму. Группа основных участников утратившего былую популярность журнала с присоединившимися к ним А. Б. Петрищевым и Ф. Д. Крюковым придерживалась платформы «народных социалистов». В это время роль наиболее заметного (но не самого влиятельного) публициста переходит к А. В. Пешехонову.

В 1906 году «Русское богатство» было закрыто правительством и выходило под именем «Современных записок» и «Современности»; с мая 1906 года прежнее название было возвращено.

С сентября 1914 года до марта 1917 года по той же причине журнал именовался уже «Русскими записками».

Во время Первой мировой войны журнал занимал оборонческую позицию. Коллектив журнала враждебно встретил Октябрьскую революцию 1917 года, в связи с чем в 1918 году журнал был окончательно закрыт.

Периодичность выхода

Сводная таблица вышедших номеров журнала «Русское богатство»
год выпуска	январь	февраль	март	апрель	май	июнь	июль	август	сентябрь	октябрь	ноябрь	декабрь
1876 г.	1	4	7	10	13	16	19	22	25	28	31	34
	2	5	8	11	14	17	20	23	26	29	32	35
	3	6	9	12	15	18	21	24	27	30	33	36
1877 г.	1	4	7	10	13	16	19	22	25	28	31	34
	2	5	8	11	14	17	20	23	26	29	32	35
	3	6	9	12	15	18	21	24	27	30	33	36
1878 г.	1	4	7	10
	2	5	8	11
	3	6	9	12
1879 г.			1
1880 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1881 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1882 г.	1	2	3	4	5	6	7	8
1883 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1884 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1885 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1886 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1887 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1888 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1889 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1890 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1891 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1892 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1893 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1894 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1895 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1896 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1897 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1898 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1899 г.	1	2	3	4				5-8	6-9	7-10	8-11	9-12
1900 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1901 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1902 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1903 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1904 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1905 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1906 г.	1		1	2	5	6	7	8	9	10	11	12
1907 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1908 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1909 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1910 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1911 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1912 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1913 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1914 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1915 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1916 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1917 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1918 г.	1	2	3	4	5	6	7	8	9
Примечания:
Журнал Н. Ф. Савича 1876—1878 гг.
Журнал Д. М. Рыбакова 1879 г.
Артельный журнал С. Н. Бажиной 1880—1882 гг.
Журнал Л. Е. Оболенского 1883—1891 гг.
Журнал Н. К. Михайловского и В. Г. Короленко, 1892—1918 гг.
Приостановка издания в 1899 г.
«Современные записки», 1906 г.
Приостановка издания в 1906 г.
«Современность», 1906 г.
«Русские записки», 1914-1917 гг.

Ссылки

• Русское Богатство // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [slovari.yandex.ru/dict/litenc/article/lea/lea-4271.htm?text=русское%20богатство Литературная энциклопедия](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2874 дня))
• [slovari.yandex.ru/dict/io/article/io/19000/13193.htm?text=русское%20богатство Энциклопедический словарь «История Отечества с древнейших времен до наших дней»](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2874 дня))
• [vilenin.eu/t01/p131 В. И. Ленин, ПСС, том 1. «Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов?»]
• [www.textfighter.org/text1/93_korolenko_bogatstvo_russkoe_2.php Товарищество по изданию «Русского богатства»]
• [zhurnalbogatstvo.ru/ Несколько номеров «Русского богатства» 1887 года.]
• [нэб.рф/search/?pagen=60&q=Русское+богатство&s_tc=Y&logic%5B0%5D=AND&theme%5B0%5D=title&text%5B0%5D=&isprotected%5B0%5D=0&publishyear_prev=900&publishyear_next=2015&s_strict=Y&df=Y&f_field%5Blibrary%5D=f%252Flibrary%252F%25D1%2584%25D1%2583%25D0%25BD%25D0%25B4%25D0%25B0%25D0%25BC%25D0%25B5%25D0%25BD%25D1%2582%25D0%25B0%25D0%25BB%25D1%258C%25D0%25BD%25D0%25B0%25D1%258F%2B%25D0%25B1%25D0%25B8%25D0%25B1%25D0%25BB%25D0%25B8%25D0%25BE%25D1%2582%25D0%25B5%25D0%25BA%25D0%25B0%2B%25D1%2580%25D0%25B3%25D0%25BF%25D1%2583%2B%25D0%25B8%25D0%25BC.%2B%25D0%25B0.%25D0%25B8.%2B%25D0%25B3%25D0%25B5%25D1%2580%25D1%2586%25D0%25B5%25D0%25BD%25D0%25B0 «Русское богатство» на сайте нэб.рф]

Литература

• Гноевых А. В. Декабристское движение по материалам журнала «Русское богатство» рубежа XIX и XX вв. // Вестник Пермского университета. Сер. История. — 2012. — Вып. 3 (20).
• Гноевых А. В. Марксизм в освещении журнала «Русское богатство» (1904—1914) // Вопросы истории. — 2013. — № 2.
• Гноевых А. В. Освещение революции в беллетристике журнала Русское богатство (1904—1914) // Диалог со временем. — 2013. — № 1.

Отрывок, характеризующий Русское богатство

– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.