Гютерсло, Альберт Пэрис

Альберт Пэрис Гютерсло

Альберт Пэрис Гю́терсло, настоящее имя Альберт Конрад Китрейбер (нем. Albert Paris Gütersloh; 5 февраля 1887, Вена — 16 мая 1973, Баден-под-Веной, Австрия) — австрийский художник и писатель, духовный отец венской художественной школы фантастического реализма.

Жизнь и творчество

А. Китрейбер учился в католических гимназиях в Мельке и Больцано так как, согласно желанию родителей, должен был стать духовным лицом. Однако в 1904 году Китрейбер начинает обучение на актёра, и затем выступает в провинциальных театрах Австро-Венгрии и Германии, при помощи Макса Рейнгардта получает место в берлинском Немецком театре.

Как художник Китрейбер впервые заявил о себе на международной выставке в Вене в 1909 году. Затем выставлялся в венском Арт-Клубе, на Венской Сецессион, а также во Франции, Италии, Германии. В 1911 году уехал в Париж, где работал художественным критиком, в 1911-12 годах брал уроки масляной живописи у Мориса Дени. Вернувшись в Вену, стал учеником Густава Климта и вошёл в близкий к последнему круг художников — наряду с Эгоном Шиле и Йозефом Гофманом.

В 1911 году вышел в свет первый, экспрессионистский роман Китрейбера Танцующая дура. С 1914 года он занимался также издательским делом, выпускал журнал Der Kuckabout; в 1918—1919 — журнал Die Rettung (Спасение). В 1922 году вышел его второй роман — Лгун среди граждан; в том же году писателю была присуждена литературная премия Теодора Фонтейна. В 1921 году Китрейбер официально поменял своё имя на Альберт Пэрис фон Гютерсло (как он себя сам именует ещё с 1906 года). В 1926 году вышла его автобиографическое сочинение Признания современного художника.

В 1919-21 годах А. Гютерсло работал главным режиссёром мюнхенского Дома театра, в это же время выступал как сценический художник венского Бургтеатра. В 1930—1938 он — профессор в венской школе прикладного искусства, с 1933 по 1939 — член Венской Сецессион. После аншлюса Австрии Гютерсло был объявлен национал-социалистами представителем дегенеративной живописи, в 1938 лишён звания профессора, а в 1940 году ему было запрещено рисовать. В период с 1938 по 1948 год художник снимал жильё совместно с известным писателем Хаймито фон Додерером, автором первой монографии от Гютерсло (Der Fall Gütersloh (1930)). В 1962 году Гютерсло издал роман Солнце и Луна, где карикатурно вывел образ Додерера, после чего дружба между писателями прекратилась.

С 1945 по 1962 год Гютерсло руководил художественной школой при венской Академии изящных искусств. С 1953 он — ректор школы, с 1955 года — профессор. С 1951 — первый президент Федерации художников-модернистов Австрии. Был лауреатом ряда художественных и литературных премий Австрии.

К столетию со дня рождения А. П. Гютерсло в 1987 году австрийской почтой была выпущена специальная почтовая марка.

Избранные романы (кроме вышеуказанных)

• Видения о старом и новом (Сборник рассказов, 1921)
• Легендарная фигура (1946)
• Притчи об Эросе (Сборник рассказов, 1947)
• Притча о дружбе (1969)

Галерея

• APG.Dag-Hammarskjöld-Hof.E.JPG
• APG.Dag-Hammarskjöld-Hof.F.JPG

Отрывок, характеризующий Гютерсло, Альберт Пэрис

Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.