Джованна I
| Джованна I итал. Giovanna I<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| |||
| |||
|---|---|---|---|
| 20 января 1343 — 22 мая 1382 | |||
| Предшественник: | Роберт | ||
| Преемник: | Карл III | ||
| |||
| 1373 — 1381 | |||
| Предшественник: | Филипп II Тарентский | ||
| Преемник: | Жак де Бо | ||
| |||
| 1343 — 1382 | |||
| Предшественник: | Роберт | ||
| Преемник: | Людовик I Анжуйский | ||
| Рождение: | 1328 | ||
| Смерть: | 22 мая 1382 Сан-Феле | ||
| Род: | Анжу-Сицилийский дом | ||
| Отец: | Карл Калабрийский | ||
| Мать: | Мария Валуа | ||
| Супруг: | 1. Андрей (Эндре) Венгерский 2. Людовик Тарентский 3. Хайме IV (король Майорки) 4. Оттон Брауншвейгский | ||
| Дети: | 1 брак: Карл Мартелл Неаполитанский (25 декабря 1345 — май 1348) 2 брак: Екатерина (1347-после 1362) Франческа (1349—1352) | ||
Джованна I, Иоанна I (итал. Giovanna I; 1326 — 22 мая 1382) — королева Неаполя с 1343 года из Анжу-Сицилийского дома.
Биография
В 1343 году наследовала престол после своего деда Роберта (её отец, Карл Калабрийский, умер в 1328).
Длительное царствование этой королевы (…) — одна из печальнейших страниц в истории не только юга Италии, но и всего полуострова.— М. А. Гуковский, с. 147
Взойдя на трон, пятнадцатилетняя королева быстро попала под влияние своих теток, окунувшись в атмосферу придворных интриг, забав и сомнительных удовольствий. По словам хрониста, «двор этой королевы напоминал скорее публичный дом на посмешище всем»[1]. Довольно быстро забавы приняли кровавый характер. В 1345 Джованна и Екатерина де Куртене отравили при помощи клизмы Агнесу де Перигор, вдову Жана, герцога Дураццо, а затем очередь дошла и до мужа королевы, Андрея Венгерского[1].
Первый муж Джованны Андрей Венгерский претендовал на королевский титул и требовал, чтобы Джованна разделила с ним власть. Число сторонников Андрея возросло благодаря его матери, приехавшей в Неаполь и занявшейся прямым подкупом знати, а также при поддержке папы Климента VI. И без того накалённые отношения супругов закончились катастрофой: Андрея задушили в его же постели (1345). Общественное мнение считало убийцами двух кузенов королевы, действовавших по её приказанию. Через год (1346) Джованна вышла замуж за одного из возможных убийц — Людовика Тарентского, подтвердив тем самым худшие подозрения.
Убийство Андрея Венгерского вызвало восстание в Неаполе. Толпы горожан осадили королевский дворец с криками: «Смерть изменникам и королеве-блуднице!»[1] Джованне удалось сохранить власть, пообещав провести расследование и наказать убийц.
Венгерский король Лайош I, брат Андрея, в 1348 году вторгся в Неаполь с целью отомстить за смерть брата. Джованна и Людовик Тарентский бежали в Прованс. Но разразившаяся страшная эпидемия чумы заставила Лайоша отступить в Венгрию.
В следующем году Лайош вновь оккупировал Неаполь, Джованна с мужем нашли убежище в Гаэте. Посредником между монархами стал папа Климент.
Оба монарха согласились на беспристрастное расследование убийства Андрея под папским контролем. Вердикт папы был неожиданным: Джованну признали участницей убийства, но не виновной, поскольку «она действовала по наущению дьявола». Лайош согласился с вердиктом и вернулся в Венгрию, признав Джованну королевой Неаполя. Вскоре стала ясна причина столь мягкого приговора: Климент выкупил у Джованны за ничтожную сумму Авиньон, место своей постоянной резиденции.
Пока был жив Людовик Тарентский (1320—1362), он обуздывал расточительность и легкомыслие Джованны. Фактически, именно он был правителем Неаполя в 1346—1362 годах.
После смерти второго мужа (1362) Джованна правила сама. Блеск, которого достиг её двор благодаря покровительству литературе и искусству, составлял резкий контраст с бедностью и угнетённым состоянием народа. Джованна вступила в третий брак с принцем Хайме IV, титулярным королём Майорки (1363) при условии, что он не будет требовать королевского титула в Неаполе и участия в управлении. Хайме действительно не вмешивался в дела Неаполя, посвятив себя попыткам вернуть Майорку, захваченную Арагоном. Хайме попал в плен к Энрике Трастамаре, был выкуплен Джованной, возвращён в Неаполь, даже посажен королевой под домашний арест, но вновь бежал и умер во время своей последней кампании против Арагона в 1374 году.
Озабоченная поисками преемника (единственный сын Джованны от Андрея Венгерского умер в детстве), Джованна женила своего родственника Карла Дураццо на своей племяннице Маргарите Дураццо и объявила своим наследником.
Когда во время великого церковного раскола Джованна примкнула к партии авиньонского папы Климента VII, его противник, римский папа Урбан VI, отлучил Джованну от церкви и, как ленный властитель Неаполя, признал королём Карла Дураццо.
Джованна, спешно вступившая в четвёртый брак с авантюристом Отто Брауншвейгским, усыновила и объявила своим наследником герцога Людовика Анжуйского, приходившегося ей дальним родственником. Его прабабка Маргарита была сестрой Карла II, прадеда Джованны. Прежде чем Людовик I успел оказать помощь «приёмной матери», Карл Дураццо разбил неаполитанские войска под командованием Отто Брауншвейгского и осадил Джованну в Неаполе. Королева сдалась Карлу Дураццо, и он в течение полугода принуждал её отменить усыновление Людовика I. Не добившись ничего, Карл приказал своим наёмникам задушить Джованну 22 мая 1382 года.
Напишите отзыв о статье "Джованна I"
Примечания
Литература
- Vittorio Zaccaria’s translation of Boccaccio’s De mulieribus claris, second edition (Milan) 1970, biography number 106
- Virginia Brown’s translation of Boccaccio’s De mulieribus claris, Harvard University Press, 2001; ISBN 0-674-01130-9
- Guido Guarino’s translation of Boccaccio’s Concerning Famous Women, Rutgers University, (New Brunswick), 1963.
- Elizabeth Casteen, «Sex and Politics in Naples: The Regnant Queenship of Johanna I,» Journal of the Historical Society, 11,2 (2011), 183—210.
- Гуковский М. А. Итальянское Возрождение. 2-е изд., испр. и доп. — Л.: Издательство Ленинградского университета, 1990. — ISBN 5-288-00163-4
| Предшественник: Роберт |
Королева Неаполя 1343—1382 |
Преемник: Карл III Малый |
Отрывок, характеризующий Джованна I
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.
В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.
Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
