Домина (БДСМ)

Домина (лат. Domina, дословно — «госпожа») — понятие, используемое, как правило, в отношении женщин, которые за материальное вознаграждение или без оного предлагают практики в составе БДСМ, такие, как садизм и доминирование. В англоязычной среде чаще применяется слово Dominatrix или Mistress.

Первоначально доминой называлась настоятельница приюта или монастыря. Иначе это слово можно перевести как «хозяйка дома». Домины в современном понимании этого слова появились в конце XVIII — начале XIX века, с появлением борделей, в спектр услуг которых входили практики, сегодня относимые к субкультуре БДСМ — к примеру, флагелляция. Известной доминой XIX века была англичанка Тереса Беркли (англ. Theresa Berkley) — владелица борделя в лондонском районе Сохо. В Германии была известна домина Доменция Ниенхоф (нем. Domencia Niehoff), жительница Гамбурга.

Надо сказать, что термин «проститутка» в отношении домины довольно спорен, так как домины чаще всего не предлагают своим клиентам совершение полового акта. Однако в ряде стран, в частности, в Германии, их деятельность подпадает под действие закона о проституции, так что домины пользуются всеми правами и обязанностями, предусмотренными законом. В частности, медицинским страхованием в государственных страховых кассах.

В российской некоммерческой BDSM-субкультуре термин «домина» из-за его ассоциации с платными доминами (обычно выступающими в подобной роли проститутками) не принят. Женщину с доминантными склонностями называют «госпожой», «верхней», «хозяйкой» или «мистресс» — от англ. mistress.

В художественной литературе

Работу в качестве домины описала Ксавьера Холландер в романе «Счастливая проститутка». Литературные сюжеты, в которых одним из главных персонажей является современная домина, можно встретить и у русскоязычных авторов, например, Андрей Гусев «Role Plays в зрелом возрасте», а также у других прозаиков.

Отрывок, характеризующий Домина (БДСМ)

– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.