Дьяченко, Дарья Григорьевна

Дарья Григорьевна Дьяченко
укр. Дарія Григорівна Дяченко
Дата рождения	2 апреля 1924(1924-04-02)
Место рождения	село Кумари, Врадиевский район, Николаевская область (тогда — Одесская область) УССР
Дата смерти	2 апреля 1944(1944-04-02) (20 лет)
Место смерти	Тирасполь
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	партизанка—подпольщица
Награды и премии
Связи	Моргуненко, Владимир Степанович Гречаный, Парфентий Карпович

Да́рья Григо́рьевна Дьяче́нко (2 апреля 1924, с. Кумари Врадиевского района Николаевской (тогда — Одесской) области УССР — 2 апреля 1944, Тирасполь) — Герой Советского Союза, член подпольной комсомольской организации «Партизанская искра» (с. Крымка Первомайского района Николаевской области Украины), руководитель подпольных молодёжных групп, действовавших на временно оккупированной Румынией территории Николаевской области УССР.

Биография

Родилась в селе Кумари Врадиевского района Николаевской (тогда — Одесской) области 2 апреля 1924 года. Украинка.

До войны жила в Львовской области, училась в средней школе, перешла в десятый класс. Её отец работал председателем райисполкома. Вскоре началась война, отец ушёл на фронт, а Даша с матерью переехали в Первомайский район Николаевской области, где жила её бабушка.

Была связной подпольной организации с партизанскими отрядами, возглавляла подпольную группу в с. Новоалександровка. Подпольщики успешно проводили диверсии на железной дороге, освободили из лагеря около 200 советских военнопленных, собирали оружие, боеприпасы, распространяли листовки. 1 марта 1943 г. при выполнении боевого задания схвачена и брошена фашистами в женский концентрационный лагерь.

Накануне освобождения города, после пыток, Дьяченко была расстреляна в день своего 20-летия, — 2 апреля 1944 года, на территории Тираспольской тюрьмы. Тогда же, 2—4 апреля 1944 года, захватчиками было расстреляно более 2 тысяч пленных из концлагеря.

Похоронена Д. Дьяченко в городе Тирасполе.

Награды

• Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 июля 1958 года Дьяченко Дарье Григорьевне посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
• Награждена орденом Ленина.

Память

• В городе Тирасполе в память о Дьяченко Дарье Григорьевне сооружён памятник.
• В посёлке Врадиевка Николаевской области есть улица, названная в её честь, и установлен памятник.
• В селе Крымка Первомайского района Николаевской области Украины подпольщикам установлен обелиск и создан мемориальный музей.
• В городе Пустомыты Львовской области Украины в парке возле местной школы, где Даша Дьяченко обучалась до войны, установлен памятник.
• В 1957 году в прокат вышел фильм «Партизанская искра» по одноимённой повести Сергея Полякова.

Литература

• Дьяченко Дарья Григорьевна // Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — С. 459. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
• Дружинин В. [www.a-z.ru/women_cd2/12/10/i80_78.htm Даша из «Партизанской искры»] // Героини: очерки о женщинах — Героях Советского Союза / ред.-сост. Л. Ф. Торопов; предисл. Е. Кононенко. — Вып. 1. — М.: Политиздат, 1969. — 447 с.
• [superpups.far.ru/23.html Іван Герасименко. Партизанська іскра. — Київ, 1967].
• Герої Кримки. — Одеса, 1971.
• [www.molodguard.ru/heroes279.htm Сергей Поляков. Партизанская искра (повесть)].
• [www.molodguard.ru/heroes448.htm Олесь Гончар. Партизанская искра. Киноповесть].

Ссылка

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1975 Дьяченко, Дарья Григорьевна]. Сайт «Герои Страны».

• [pomnite-nas.ru/mshow.php?s_OID=2361 Памятник Даше Дьяченко на сайте «Помните нас!»].
• [www.picatom.com/1h/IMG_3313-2.html Памятник Героине на родине].

Отрывок, характеризующий Дьяченко, Дарья Григорьевна

– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?