Засуха в СССР (1972)

Засуха в СССР 1972 года
Тип погодной аномалии	аномально высокая температура воздуха засуха
Дата	1972 год
Причина	установление блокирущего антициклона
Район охвата	Вся европейская часть РСФСР, УССР, БССР
Длительность погодной аномалии	начало июля — начало сентября
Критическая дата	конец июля
Погибших	>100
Последствия	Сильные пожары в Центральной России, смог, гибель урожая Экономический ущерб: 22 млрд $ (по нынешнему курсу) — только от засухи

Засуха в СССР 1972 года — наблюдавшийся в июне-августе 1972 года комплекс неблагоприятных погодных условий в средней полосе европейской части России. Лето 1972 года было на всей европейской части России небывало жарким и засушливым, в некоторых районах областей центра России не выпало практически ни капли осадков.

1972 год стал в Москве единственным, где все три летних месяца (июнь, июль и август) были теплее нормы. Также засуха в этом году стала самой жестокой за весь XX век.

Жестокая засуха стала причиной сильных лесных пожаров. В 1972 году в РСФСР сгорело 6500 квадратных километров леса (примерно седьмая часть площади Московской области). В одном только Подмосковье огонь сжёг 19 деревень, погибло 104 человека.

Анатолий Дьяков предсказал засуху на основе наблюдения за Солнцем.

Предпосылки засухи

Зима 1971—1972 годов была суровой и относительно малоснежной. Сильные морозы держались в Москве вплоть до середины марта. В итоге почва не смогла накопить большие количества запасов влаги.

Уже в мае-июне 1972 года начала наблюдаться почвенная засуха. Из-за засухи погибла яровая пшеница, ячмень, овёс. Озимые выстояли в отдельных местах, где был зимой достаточно большой снежный покров.

Июль и август 1972 года

Небывалая жара пришла в среднюю полосу России после формирования так называемого «блокирующего антициклона», что произошло в первой декаде июля. В это же время выпали последние осадки.

За лето 1972 года температура превысила +30 °C в Москве 26 раз, и выпало летом всего 82 мм осадков, из них 62 мм — в июне. За июль и август выпало всего 20 мм осадков.

Засуха разразилась вскоре после прихода антициклона. За полтора месяца не выпало практически ни капли осадков. Начались пожары торфяников и лесов, и Москву на длительный срок заволокло дымом. К тушению пожаров привлекли армию, но пожары уничтожали целые деревни.

Смог был настолько плотный, что нельзя было увидеть с одного берега Москвы-реки другой.

Засуха охватила небывалую территорию — Поволжье, где зной достигал почти 40 °C, Урал, и в несколько меньшей степени — Северо-Запад России. Однако в Москве, вероятно из-за сильнейшего задымления, температура не достигала 35-градусной отметки, а по ночам иногда опускалась ниже +10 градусов.

Август 1972 года стал небывало тёплым и сухим на всей европейской территории страны и является одним из самых теплых для Москвы (средняя температура +20,6 °C, теплее только в 1938 и 2010), Харькова (средняя температура +23,9 °C) и ряда других городов. Июль 1972 года был самым тёплым до 2010 года в Ленинграде (Санкт-Петербурге) (средняя температура +22,1 °C).

Аномально сильная жара охватила также и юг России. Местами не выпало ни капли осадков.

Засуха постепенно продвигалась с южных районов России на север, по мере распространения и усиления антициклона.

Борьба со стихией

Из-за торфяных пожаров Москву заволокло смогом. В 1972 году в Московской области сгорело 6000 гектаров леса, и было зафиксировано более 3000 лесных и торфяных пожаров. Смог держался в Москве не менее месяца. Люди c трудом выходили из дома, нечем было дышать.

Критическая ситуация была с торфяными пожарами. Для тушения их были привлечены многочисленные части советской армии в нескольких военных округах, но ситуация была преломлена только 23 августа, когда блокирующий антициклон распался, а окончательно все пожары были потушены только к 10 сентября.

Для Советского Союза засуха стала настоящим бедствием. Были резко увеличены закупки зерна за границей, а в Баку впервые был открыт завод по производству кондиционеров. На закупку зерна были потрачены золотовалютные резервы — 486 тонн золота было продано за рубеж (≈22 млрд долларов по современной стоимости золота).

Для тушения огня было привлечено больше 30 тысяч добровольцев, включая работников колхозов и совхозов, городских жителей, милиционеров и 24 тысячи пожарных. Использовались землеройные машины (почти 15 тысяч самоходных землеройных машин) и более двух с половиной тысяч пожарных машин и насосных устройств, которые работали непрерывно по 14—20 часов в сутки. Объём воды, который выливали на очаги пожаров сверху и закачивали в горящие торфяники с помощью трубопроводов, составлял около 90 тысяч тонн в сутки.

Борьбу с огнём контролировало Политбюро ЦК КПСС, а возглавлял тушение министр обороны СССР маршал Гречко, который почти на два месяца поселился в подмосковной Шатуре, ставшей центром пожаров. Наиболее тяжёлая ситуация складывалась в Шатурском, Орехово-Зуевском, Егорьевском, Ногинском и Павлово-Посадском районах Московской области. Помимо Подмосковья, огонь бушевал в Тверской, Владимирской, Рязанской, Костромской, и в меньшей степени, в других областях РСФСР.

Освещение в СМИ

Советские печать и телевидение уделяли относительно мало внимания засухе. Фотографии этого стихийного бедствия редко публиковались в газетах, на телевидении скупо освещали события, связанные с пожарами. Однако полностью информация о происходящем от населения не скрывалась. Иногда тиражировались отдельные случаи героического поведения при тушении пожаров (например, история с трактористом Мерзловым).

Был организован сбор отрядов добровольцев для тушения пожаров. Масштабной пропаганды относительно медицинской стороны происшествия не велось, но рекомендации всё-таки были — не выходить без надобности на улицу, носить марлевую повязку и пить побольше жидкости.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Засуха в СССР (1972)

В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.