Иван Никулин — русский матрос

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иван Никулин — русский матрос
Жанр

киноповесть
военный фильм

Режиссёр

Игорь Савченко

В главных
ролях

Михаил Сидоркин
Эраст Гарин
Иван Переверзев
Борис Чирков

Кинокомпания

Мосфильм

Длительность

90 мин

Страна

СССР СССР

Год

1944

IMDb

ID 0036963

К:Фильмы 1944 года

«Иван Никулин — русский матрос» — художественный фильм (киноповесть) о Великой Отечественной войне по одноименной повести Леонида Соловьева. В основе — реальный факт, опубликованный газетой «Красный флот».





Сюжет

Лето 1942 года. Моряки Черноморского флота Иван Никулин и Василий Клевцов возвращаются в свои экипажи. В поезде к ним присоединяются другие матросы. Неожиданно путь эшелону преграждает немецкий десант. Краснофлотцы дают решительный отпор, но, вынужденные далее следовать своим ходом, организовывают партизанский отряд во главе с Иваном Никулиным — и продолжают героический путь к Чёрному морю.

В ролях

Съёмочная группа

Технические особенности

Фильм снят по трёхплёночному процессу отечественным киносъёмочным аппаратом «ЦКС-1», аналогичным аппаратам «Техниколор». По этой технологии снято всего несколько фильмов: «Цветущая юность», «Лиса и волк», «Завещание» и «Сказка о рыбаке и рыбке»[1]. В цвете по гидротипному процессу отпечатан небольшой тираж фильмокопий, а в широкий прокат фильм печатался по более массовой чёрно-белой технологии с зелёного цветоделённого негатива. Впоследствии из-за дороговизны и сложности в СССР этот процесс не применялся, заменённый появившимися многослойными цветными киноплёнками. Фильм в течение длительного времени был известен только в чёрно-белом виде. В 1996 году Госфильмофонд совместно с НИКФИ восстановил цветную копию картины и впервые показал 29 января 1997 года на кинофестивале архивного кино «Белые столбы». Первый телевизионный показ был осуществлён на канале МТК (ныне «3 канал») 23 февраля 1997.

Песня

Стихи: А. Сурков
Музыка: С. Потоцкий
Исполняет: Борис Чирков, анс. Александра Цфасмана

Морская баллада

На ветвях израненного тополя
Тёплое дыханье ветерка,
Над пустынным рейдом Севастополя
Ни серпа луны, ни огонька.

В эту ночь кварталами спалёнными,
Рассекая грудью мрак ночной,
Шёл моряк, прощаясь с бастионами,
С мёртвой корабельной стороной.

Шёл моряк над бухтами унылыми,
Где душе все камушки милы,
На кладби́ще старом, над могилами,
Конвоиры вскинули стволы.

Он стоял, тельняшка полосатая
Пятнами густыми запеклась,
Он сказал "Повоевал богато я,
С чёрной вашей сворой бился всласть!"

На ветвях израненного тополя
Тёплое дыханье ветерка,
Над пустынным рейдом Севастополя
Ни серпа луны, ни огонька...

Напишите отзыв о статье "Иван Никулин — русский матрос"

Примечания

  1. В. Г. Комар, С. А. Бонгард. [www.nikfi.ru/history/nikfi50/historynikfi_5.html Создание и развитие цветного кинематографа] (рус.). 50 лет НИКФИ. НИКФИ. Проверено 17 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BTB8wUYV Архивировано из первоисточника 17 октября 2012].

Ссылки

Отрывок, характеризующий Иван Никулин — русский матрос

И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.