Ильяшев, Рымбек Ильяшевич
Рымбек Ильяшевич Ильяшев<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> </td></tr>
| ||||||||
| ||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| январь 1955 года — июль 1957 года | ||||||||
| Предшественник: | О. С. Шпанов | |||||||
| Преемник: | Григорий Спиридонович Галайдин | |||||||
| ||||||||
| 1952 год — январь 1956 года | ||||||||
| Предшественник: | Хайдар Арыстанбекович Арыстанбеков | |||||||
| Преемник: | Габдулла Шалкарович Каржаубаев | |||||||
| ||||||||
| 1948 год — 1950 год | ||||||||
| Предшественник: | Елубай Базимович Тайбеков | |||||||
| Преемник: | Мухамедгали Аленович Сужиков | |||||||
| Рождение: | 1 мая 1910 Семипалатинская область (Российская империя) | |||||||
| Смерть: | 9 декабря 1993 (83 года) | |||||||
| Партия: | с 1937 года член КПСС | |||||||
| Образование: | Семипалатинский автодорожный техникум Высшая партийная школа при ЦК КПСС(1954) | |||||||
| Награды: |
Ильяшев Рымбек Ильяшевич (каз. Рымбек Ільияшұлы Ільияшев; 1910-1993) — партийный и советский работник Казахстана. Ильяшев Рымбек родился 1 мая 1910 года в Жанасемейском районе Семипалатинской области в семье крестьянина-бедняка. С 1937 года член КПСС.
СодержаниеБиографияОбразованиеСреднее образование Рымбек Ильяшев получил в Семипалатинске (школа Казподроскопа), там же закончил автодорожный техникум и был направлен на работу в комсомол. Принципиальность, знания и жизненная активность Рымбека Ильяшева стали основной причиной избрания его парторгом Семипалатинского мясокомбината. Рымбек Ильяшев окончил в 1954 году Высшую партийную школу при ЦК КПСС. Годы деятельностиС 1936 года двадцатишестилетним юношей Рымбек Ильяшев был направлен руководить в Урлютюбинский (город Железинка) районный Комитет ВКП(б), в 1938 — второй секретарь Аягузского райкома ВКП(б) и в 1940 году избран вторым секретарем Семипалатинского обкома ВКП, где проработал до 1946 года. В 1946 был избран депутатом Верховного Совета Казахстана и переведен работать заместителем секретаря ЦК Компартии Казахстана по торговле. В 1948 году Рымбек Ильяшев избран первым секретарем Актюбинского обкома партии, затем председателем столичного (Алма-Ата) городского исполнительного комитета, в 1952 году — председателем Алма-Атинского областного исполнительного комитета, в 1954 — первым секретарем Алма-Атинского областного комитета партии, избирался делегатом 3—12 съездов Компартии Казахстана, ХХ съезда КПСС. В 1957 году назначен Министром торговли Казахской ССР, в 1962 году избран председателем правления Казпотребсоюза и через год членом Международного Альянса Кооператоров. По достижении 60 лет он ушел на пенсию, однако его трудовая деятельность продолжалась практически до последнего дня жизни. С 1970 до 1985 года он был одним из руководителей и заместителей по кадрам республиканского строительного треста «Казкоопстроймонтаж». С 1985 года возглавлял совет ветеранов Алма-Аты. Помощь и поддержкаВ военный период Рымбек Ильяшев, будучи вторым секретарем Семипалатинского обкома ВКП(б), занимался организацией тылового обеспечения для фронта, при этом он как партийный и ответственный работник трудился по 16—18 часов в сутки. Основными вопросами, решением которых тогда занимался Ильяшев Рымбек, были выполнение продовольственной программы, обеспечения промышленного и военного производства, создание предприятий строительной индустрии и «военных зон» Прииртышья. Особо им выделялась забота о семьях погибших и воевавших на фронтах бойцах Красной Армии. В то же время он находил время и силы для поддержки работников культуры (театра и кино), принимал активное участие и помогал М. О. Ауэзову в сборе материалов для его классической эпопеи «Путь Абая».
Вклад в развитие страныИз алма-атинского периода следует отметить участие в создании в 1950 году «старого «Медео», строительство многих жилых домов, магазинов (включая ЦУМ г. Алматы), развитие парковой зоны, строительство Республиканского Дворца культуры и многих объектов спорта. Рымбек Ильяшев был широко известен казахстанцам как министр торговли и председатель Казпотребсоюза, который построил не один десяток магазинов, хлебопекарен, пивзаводов и других объектов торговли и кооперации. НаградыРымбек Ильяшев был награждён двумя орденами Ленина, тремя орденами Трудового Красного Знамени, многими медалями (более десятка), из них три - за период военного времени. Следует отметить, что первым орденом Ленина Ильяшева наградили в 1940 году. Это высшая награда СССР была вручена двадцатидевятилетнему секретарю райкома за большие заслуги в деле развития приграничных районов и укрепления обороноспособности и в частности за личный вклад в строительство дорог и укреплений в районе восточно-казахстанских границ с Китаем. КритикаПринципиальная и честная гражданская позиция Рымбека Ильяшева во время темиртауских событий была оценена казахстанцами, а позже и Правительством по достоинству, а факт ухода на пенсию в 60 лет, когда он только был избран на 4 года председателем Казпотребсоюза в третий раз, но не согласился с позицией и политикой Правительства того периода, был объектом обсуждения во всех уголках Казахстана, как пример честности и бескомпромиссности. Время распорядилось так, что даже ярые оппоненты Рымбека Ильяшева позже вынуждены были признать свою неправоту и часть из них, включая многих высокопоставленных, стали его друзьями.[1] СемьяЖена – Ильяшева Сара (1910–2001). Сыновья: старший – Ильяшев Касим Рымбекович (1937–2010), видный деятель спортивного и олимпийского движения Казахстана, изобретатель-рационализатор, средние – Диас (1939–1979) и Марат (1942 г. р.), младший – Кайрат (1955 г. р.). Память
Напишите отзыв о статье "Ильяшев, Рымбек Ильяшевич"Примечания
Ссылки
|
|||||||
Отрывок, характеризующий Ильяшев, Рымбек Ильяшевич
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.
Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
