Ингушские башни

Ингушские башни — уникальные памятники средневековой ингушской архитектуры, представляющие собой монументальные жилые, оборонительные, сигнально-сторожевые и наблюдательные каменные сооружения, расположенные преимущественно в Джейрахском, а также в Сунженском районах Ингушетии.

Башенное строительство на Северном Кавказе ученые полагают зародилось еще в древности, связывая его с остатками мегалитических циклопических жилищ, найденных на территории распространения башенной архитектуры (ингушские селения Таргим, Хамхи, Эгикал, Дошхакле, Карт и др.). В Средневековье наступает период возрождения башенной культуры Северного Кавказа, феномен которой, как считают исследователи ярче всего проявился в горах Ингушетии, получившей наименование «страны башен». Именно здесь в количественном и качественном отношениях башенное строительство получило наибольшее развитие. Данный факт, а также этногенетические предания народов, проживающих в этом регионе и многие конструктивные особенности архитектуры, подчеркивающие единство ее происхождения позволяют ряду исследователей считать, что родоначальниками башенного строительства в горной зоне, охватывающей территории современных Ингушетии, Чечни, Северной Осетии и горной части Восточной Грузии, являются предки ингушей.

Известный советский археолог и кавказовед Е.И. Крупнов в своем фундаментальном труде «Средневековая Ингушетия» пишет:

«Ингушские боевые башни являются в подлинном смысле вершиной архитектурного и строительного мастерства древнего населения края. Она поражает простотой формы, монументальностью и строгим изяществом. <…> Ингушские башни для своего времени были подлинным чудом человеческого гения, как для нашего столетия новые шаги человека в небо».

В настоящее время только боевых башен в горах Ингушетии исследователями выявлено и учтено более 120.
Проблемными остаются вопрос датировок башенных сооружений, они варьируются от XIII-XIV вв. до XVI-XVII вв, а также вопрос их сохранности. Значительный вред башенной архитектуре ингушей был нанесён в результате карательных экспедиций царских времён, а также в период депортации ингушского народа 1944-1957 гг.: почти половина её объектов было уничтожено.

Зарождение и развитие

Каменные башенные постройки существовали у древнеингушских кобанских племён Северного Кавказа конца II-I тыс. до н.э. Сохранившиеся в горной Ингушетии остатки мегалитических циклопических построек из крупных каменных плит и блоков расположены у башенных поселений Таргим, Хамхи, Эгикал, Дошхакле, Карт и др. Циклопические постройки из сложенных без раствора больших камней ученые склонны относить к весьма отдаленным временам, вплоть до времен неолита. Обычно эти постройки выполняли роль заградительных стен, воздвигавшихся перед входом в пещеру или же — вокруг жилища. На смену циклопическим строениям со временем пришли строения из обычного камня скальной породы с употреблением скрепляющего раствора. Речные округлой формы камни почти не употреблялись, так как они плохо скреплялись с раствором и между собою. Датировку начала таких строений установить весьма затруднительно: одни ученые относят ее к первым векам нашей эры, другие — к 8 веку н.э. В результате археологических раскопок на нескольких мегалитических жилищах были найдены остатки керамики, датируемой I тыс. до н.э., т.е. периодом кобанской культуры.

По признакам планировки, технике кладки и некоторым другим особенностям циклопические постройки имеют общие черты с более поздними башенными строениями горной Ингушетии. Исследователи отмечают преемственность башенной архитектуры ингушей, получившей высокое развитие в Средневековье, от техники каменного строительства, бытовавшей в горах Центрального Кавказа с древнего периода.

В горной зоне Ингушетии на территории современного Джейрахского района располагалось около 150 населённых пунктов. Все они состояли из комплексов каменных жилых башен, за редким исключением в каждом из них имелись полубоевые и боевые башни. Многие селения представляли собой укрепленные замковые комплексы, включавшие в себя одну или несколько боевых и полубоевых башен, объединенных высокими оборонительными каменными стенами с жилыми постройками. Боевые башни, имеющие строгие гармоничные пропорции, сочетающиеся с крепостью стен, достигают у основания толщины около одного метра, и наглядно демонстрируют высокий уровень развития средневековой ингушской архитектуры. В то же время они – иллюстрация своей эпохи, повседневностью которой являлись война и борьба за выживание. Постоянное отражение внешних агрессий, внутренние междоусобные столкновения, а также само географическое расположение на перевальных путях из Закавказья на равнины Северного Кавказа – все эти обстоятельства, вынуждали ингушей строить крепкие каменные дома-крепости.

Постепенно разрастаясь с увеличением населения, средневековое поселение превращалось в укрепленный замковый комплекс, в котором были все атрибуты средневековой крепости – высокие боевые башни, крепостные стены, жилые и хозяйственные постройки. Каждое такое поселение было единым, самодостаточным и прочным объединением соседей-родственников. Все отношения с окружающим миром регулировались посредством института старейшин, деятельность которых была строго регламентирована в соответствии с народным правом – адатом. По своей внешней форме эти поселения напоминали небольшие «средневековые города», в которых была единая политика, во главу которой были поставлены интересы «свободных и равноправных горожан». Эти интересы были превалирующими во всех отношениях с внешним миром и ограничивались лишь интересами соседей – таких же, расположенных рядом, «поселков-городов». В каждом таком поселении был избираемый старший («градоначальник»), которому беспрекословно подчинялось местное население. Горные ущелья, в которых группировалось до нескольких десятков средневековых поселений, так же являлись своеобразными «федерациями городков-поселков» со своими отличительными чертами и особенностями. Как правило в каждом таком ущелье был свой политический центр наподобие столицы, который обыкновенно являлся и самым крупным населенным пунктом ущелья, расположенным в самом выгодном в стратегическом плане районе, контролирующем перевальные пути.

По мнению исследователей ингушские башенные постройки заметно выделяются среди башен соседних народов своим изяществом и обилием мелких деталей архитектуры, выполненных в камне: кормушек для коней, вмонтированных в стены и заборы; камней – коновязей, выступающих наподобие катушек; наличием над окнами каменных навесов – козырьков и др. Все это придает башням ингушей особую живописность. Также важным отличием ингушских боевых башен является их значительная высота по отношению к основанию — 10:1.

Боевые башни

Наивысший расцвет ингушского башенного зодчества связан со строительством боевых башен. Боевые башни ингушей были нескольких типов, в которых, как объясняют специалисты, прослеживается эволюция техники строительства оборонительных сооружений в горах Северного Кавказа. Считается, что боевые башни появились в ходе совершенствования техники строительства, путем эволюции жилых башен сначала в полубоевые, затем – в боевые башни с плоским венчанием и, наконец, в башни со ступенчато-пирамидальным покрытием. В то же время появление более совершенных башен не означало прекращения строительства прежних типов, они все в равной мере продолжали возводиться вплоть до позднего Средневековья.

Каждый этаж боевых башен имел свои определенные функции. Одним из первых попытался дать характеристику этим функциям архитектор И.П. Щеблыкин, который писал: «первый этаж предназначался для пленников, второй — для стражи и защитников, третий и четвертый — для защитников и семьи, а пятый — для наблюдателей и семьи». Первый этаж служил тюрьмой для пленников и хранения сельскохозяйственных припасов, для этого они оборудовались специальными конусовидными каменными «мешками» — отсеками по углам башни. В него можно было попасть только через квадратный лаз со второго этажа. Вход в башню обычно располагался на уровне второго этажа и представлял собой сводчатый дверной проем, закрываемый изнутри прочными деревянными ставнями и запираемый на деревянный брус, который вдвигался в толщу стен. И только некоторые башни, расположенные в труднодоступных местах, имели вход на первом этаже.

Второй этаж служил жильем на случай осады. Над ним, так же как и над верхним этажом, строились каменные перекрытия в виде сомкнутого (четырехстороннего) ложного свода стрельчатого очертания. Такое перекрытие, в отличие от деревянного, нельзя было поджечь, если осаждавшие врывались внутрь, а осажденные запирались наверху. Все другие вертикальные этажи были разделены деревянными перекрытиями, опирающимися на выступы и специальные каменные карнизы. Сообщение между этажами осуществлялось через квадратные лазы – люки, оборудованные в углах башен, — по приставным лестницам в виде зазубренных бревен. Эти проходы между этажами были расположены зигзагообразно. Начиная со второго, на каждом этаже имелись световые окна, боевые ниши (бойницы) и смотровые щели (глазки). «Устройство бойниц велось таким образом, чтобы по возможности охватить все подступы к башне».

На уровне последнего (пятого или шестого), этажа являвшегося главным обзорным пунктом и одновременно главной боевой площадкой, в средней части каждой из стен устраивались сквозные створчатые ниши – амбразуры. Они прикрывались специальными каменными навесными балкончиками — машикулями. Верхняя часть амбразуры оставалась свободной для наблюдения. Археолог М.Б. Мужухоев предполагает, что выбор строительства того или иного типа оборонительной башни зависел от рельефа местности. Исходя из архитектуры башен с пирамидальной ступенчатой кровлей, отличающихся наибольшей обороноспособностью, он считает, что такой тип башен возводился в местах легкодоступных, подход к которым не был естественно укреплен. Такие башни строились с учетом, что противник сможет вплотную подойти к стенам башни. В местах же труднодоступных, с точки зрения возможного штурма, возводились менее укрепленные плоскокровельные башни.

Из всего количества боевых башен 50 башен со ступенчато-пирамидальным венчанием, более 40 башен — плоскокровельные, более 30 башен — полуразрушенные, несохранившиеся и неисследованные.

Башни с пирамидальным покрытием

Большинство башен со ступенчато-пирамидальным покрытием строились в пять этажей, и достигали в высоту от 20 до 25 метров, а также шестиэтажные башни, высота которых колеблется от 26 до 30 метров. Они наиболее совершенны в архитектурном плане и, как правило, являются частью замковых комплексов. Подобные башни имелись в таких селениях, как Верхний и Нижний Эзми, Памет, Нижний Джейрах, Ляжг, Морч, Эрзи, Верхний Хули, Хяни, Дошхакле, Верхний Карт и Карт, Верхний, Средний и Нижний Оздик, Кий, Эгикал, Пуй, Пялинг, Ний и некоторые другие.

Пирамидально-ступенчатая крыша башни, как правило, состояла из тринадцати сланцевых плит и венчалась крупным конусовидным камнем.

Архитектор и специалист в области кавказского каменного зодчества А.Ф. Гольдштейн, описывая эволюцию ингушских боевых башен, попутно объясняет причины появления на них каменных крыш в виде пирамидально-ступенчатого покрытия:

«В Ингушетии, а также на соседних территориях – в Чечне и в Северной Грузии, – встречаются башни, плоская земляная крыша которых окружена высоким, выше человеческого роста, парапетом. Он прорезан посередине каждой из четырех сторон большим проемом, так что парапет имеет вид нестенки, обходящей крышу по периметру, а отдельных простенков, образующих четыре больших зубца на углах верха башни. За этими зубцами укрывались защитники башни, которые, находясь на ее крыше, игравшей роль боевой площадки, через эти большие проемы в парапете стреляли из луков вниз, в нападающих. В нижней части проема устроен машикуль («чIерх») в виде балкончика, огражденного каменными стеночками и перекрытого сверху плитами, но не имеющего пола. Через него бросали вниз камни. А стреляли, опираясь коленом или локтем на каменную крышку машикуля, который, выступая вперед, прикрывал собой стрелка. Но земляная крыша требует постоянного ухода. После каждого дождя ее нужно затирать жестким веником, чтобы она не растрескалась, ее периодически смазывают глиной, укатывают катком. Иначе она начнет протекать, деревянные балки подгниют, и она может обрушиться. А зимой нужно постоянно очищать крышу от снега, тем более что он крупной массой скапливается за парапетом и заваливает люк выхода на площадку. Все это неудобно и трудоемко. Поэтому естественно предположить, что над плоской крышей башни, над этой боевой площадкой, сооружали деревянный навес для защиты от осадков. Деревянными шатрами, как известно, были крыты боевые башни и на Руси. Высокие угловые простенки, увенчивающие в виде четырех зубцов некоторые башни северо-восточного Кавказа, вероятно, служили столбами, поддерживавшими навес. Если заменить деревянный шатер каменным, получится форма венчания характерной вайнахской боевой башни. Деревянные шатры на боевых башнях заменялись более капитальными и в России, и в Западной Европе; естественно, что это могло быть сделано и в Ингушетии».

Башни с плоским покрытием

Башни с плоским покрытием обычно строились в 4-5 этажей. Кровля их для обороны укреплялась парапетом либо зубчатым венчанием. Высота их в среднем варьировалась от 16 (с. Мецхал) до 25 м (с. Баркин). Боевые башни с плоским покрытием, завершающиеся высоким парапетом (барьером), имелись в с. Фуртоуг, Харп, Ляжг, Фалхан, Шуан, Гадаборш, Кост и др. Башнями с зубцами по углам крыши снабжены замковые комплексы в с. Гоуст, Мецхал, Горак, Бишт, Някист, Бисар, Цори и др.

Вход в боевую башню находился на втором этаже, что лишало потенциальных врагов возможности применения тарана. Такая высота подвергала угрозе каменные стены даже при небольшом землетрясении. С целью усиления их сейсмостойкости второй этаж стали завершать прочным каменным сводом, усиливавшим собою все четыре стены и становившимся дополнительной опорой для последующих этажей. Некоторые боевые башни (в частности, комплекс Ляжги, построенный мастером Ханой Хингом) для придания им особой прочности усиливались дополнительным каменным сводом между четвертым и пятым этажами. Передвижение между этажами осуществлялось посредством внутренних приставных лестниц. Первый этаж использовался в качестве склада для хранения продуктов и предметов первой необходимости, там же имелись изолированные каменные помещения для содержания в них пленников. Третий и последующие вплоть до последнего этажи использовались как в хозяйственных, так и в оборонительных целях. На верхнем этаже, называемым «сокол башни», хранились камни, луки, стрелы, ружья. Довольно большие бойницы по всем четырем стенам снаружи прикрывались каменными щитами (машикулями). Издали эти щиты напоминают балкончики, но ничего общего между ними нет. Боевые башни имеют коническую форму (немного сужаясь кверху).

Одним из наиболее известных башенных комплексов оборонно-сторожевого характера является комплекс Вовнушки, расположенный в Джейрахском районе Ингушетии и входящий в Джейрахско-Ассинский государственный историко-архитектурный и природный музей-заповедник.

Жилые башни

Жилая башня представляла собой квадратную или прямоугольную в плане каменную постройку, сложенную обычно в два-три этажа, с плоской земляной крышей, хорошо обмазанной глиной. Высота трехэтажной башни достигала в среднем 10-12 метров, а размеры основания варьировались от 5×6 до 10×12 м. Стены башни сужены к верху, что составляет отличительную деталь архитектуры ингушей периода Средневековья. Например, боевые башни имели значительный угол сужения стен, достигавший в среднем 10-11 градусов. В боевой башне с. Верхний Лейми угол сужения стен достигает рекордных 14 градусов, что придает особую стройность ее внешнему виду.

Кладка стен в жилых башнях, состоявшая из грубо обработанных каменных блоков, была более примитивной по сравнению с кладкой боевых башен, что вполне объяснимо. Задача построения жилой постройки отличалась от боевой, так как требовала скорейшего завершения строительства для заселения семьи, поэтому внешнему виду не уделялось такое пристальное внимание. Возводились башни в Горной Ингушетии повсеместно на известковом растворе, а сверху покрывались толстым слоем штукатурки желтого, либо желто-белого цвета, изнутри швы кладки замазывались раствором. Это было характерной деталью всех архитектурных памятников Горной Ингушетии: боевых и жилых башен, склепов и святилищ. По преданию, в состав известкового раствора добавляли молоко или сыворотку и куриные яйца.

Первый этаж жилой башни отводился под хлев, в котором скот был привязан к яслям в определенной последовательности. Для лошади устраивали особый угол. Часть этого помещения огораживалась плетнем: в этом углу хранили зерно. В некоторых случаях для мелкого рогатого скота освобождали весь второй этаж, куда скотину подгоняли по устроенному для этого деревянному настилу. Посередине башни с самого основания возвышался четырехугольный каменный столб («ердабIоагIа»), служивший опорой для основных толстых балок межэтажных перекрытий. «Поперек их проходили более тонкие балки, упирающиеся одним концом на выступающие параллельно им камни противоположной стороны. Сверху балок укладывался хворост, на который насыпалась и утрамбовывалась глина».

В большинстве башен второй этаж представлял собой основное жилое помещение («лакхера цIа»). Оно в среднем было площадью 40-45 кв. м, в некоторых башнях площадь довольно значительна — 60-70 кв. м. Высота этого этажа превышала 3-4 м. Это было просторное помещение, в котором находились основные предметы домашнего обихода — спальные принадлежности, посуда, утварь. Здесь же был устроен центральный очаг («кхуврч»), над которым спускалась надочажная цепь («зIы»).

Основную часть времени, свободную от работы и других забот, семья проводила в этом помещении. Последний этаж предназначался для хранения продуктов и сельхозинвентаря. Он же являлся помещением для отдыха гостей, которых, принимая в жилом помещении, на ночь устраивали в отдельном верхнем помещении, где для этого было оборудовано специальное спальное место. Иногда к третьему этажу пристраивали балкон, имевший хозяйственное назначение. Первоначально «гIала» имели также и оборонное значение, что подтверждается конструктивными деталями архитектуры: защитными парапетами на крыше башен, устройством множества смотровых щелей и бойниц, отсеками для содержания невольников и т.д.

Полубоевые башни

Переходной формой от жилых к боевым башням исследователи считают так называемые полубоевые башни. Они отличаются от жилых и боевых башен тем, что содержат элементы тех и других. Строились они в 3-4 этажа. В основании полубоевые башни почти квадратные и меньшей площади по сравнению с жилыми: их размеры колеблются от 4,5-5 м в ширину до 5-5,5 м в длину. Высота – 12-16 м. В этих башнях отсутствует центральный опорный столб, но имеются навесные балкончики-машикули, как у боевых башен. Перекрытие стен, как у жилых башен, плоское, бревенчатое. Вход устроен также, как у жилых башен, на первом этаже. Очень редко встречаются полубоевые башни, у которых вход, подобно боевым башням, расположен на втором этаже.

Строительство

Боевые башни, как и жилые, строились без фундаментов на скальной основе. Выбор места строительства башенных поселений и их фортификационных сооружений (боевых и полубоевых башен) зависел от совокупности нескольких основных факторов. Поселение как правило основывалось в наиболее выгодном в стратегическом плане месте: у дороги, у переправы через реку, у входа в ущелье, что позволяло контролировать пути сообщения. При выборе места поселения также учитывались природные условия местности и качество почвы. Никогда по- селения не основывались на участках пригодных для занятия земледелием, так как огромный дефицит таких земель в горах вынуждал буквально использовать под засевы каждый клочок, ценность которого в экономике горцев была очень высокой. Для возведения башенных поселений выбирали как правило наиболее бесплодные участки с каменистой почвой, а порой, строили и на голых скалах.

Кроме этого также учитывались факторы безопасности от природных катаклизмов различного рода: сходов лавин, землетрясений, паводков, оползней и других. Поэтому старались не строить на участках, представляющих такую опасность. Селения основывали близ источников с питьевой водой, в которых в силу многочисленности небольших речушек и родников недостатка не было. Большое количество селений расположено в непосредственной близости от главных рек Горной Ингушетии – Ассы и Армхи.

Особое внимание уделялось выбору места строительства оборонительных сооружений: боевых и полубоевых башен, заградительных стен. Они должны были обеспечивать надежную защиту населения от нападения извне, а также давать возможность контролировать прилегающую к поселению местность.

Существует большое количество ингушских песен о строительстве башен, которые воспевают их красоту, умение и талант мастеров. Наиболее известны имена древних мастеров: Деци Льянова, Дуго Ахриева, Хабзи Цурова, братьев Беркинхоевых.

В Ингушетии существовали целые «тейпы» (фамилии), специализировавшиеся на возведении башенных строений. Они были известны и за пределами Ингушетии – в Чечне, Осетии и Грузии. Народные сказания утверждают, что ингушский сход («мехка кхел») разрешал «тIовговзанча» (умелец по камню) отправляться на отходный промысел для строительства башен у соседей, но при жестком запрете на возведение там классических боевых башен: разрешалось строить только жилые и полубоевые. Этот запрет был выработан из-за угрозы утраты архитектурной "монополии" ингушей, как единственных владельцев классических «воув» (ингушских боевых башен). Не поощрялось у ингушей и желание выделиться своеобразием и роскошью построения башен: «Сов лакха латтар – Iокхет, сов дIаьхденнар – хад» («Высокое без меры – рушится, длинное без меры – рвется»). Эстетика и порядок башенных сооружений соблюдалась строго: «Фусамда вовзаргва цун ков-картага хьежача» («Лицо хозяина узнаешь по состоянию его двора и ограды»).

Влияние на культуру и быт

Ингуши как этнос ментально неразрывно связаны со своей башенной культурой.

Средь башенных построек, привлекают взгляд камни, на которых высечены рисунки–петроглифы. Они расположены по стенам здания без видимой системы и симметрии. Среди петроглифов - знаки, напоминающие буквы, рисунки в виде крестов, спиралей, свастик, соляных кругов, изображения предметов быта и вооружения, тамгообразные знаки.

Иногда встречаются фигуры людей и животных. При этом, у людей подчеркнуты признаки пола, их сопровождают не совсем понятные знаки (кружки, зигзаги, спирали), наводящие на мысль, что это изображения божеств, мифологических персонажей или героев. Возможно среди них «мать людей» — богиня плодородия Тушоли, особенно почитавшаяся ингушами, а также бог Дэла. Обычно у входа в башню имеется оттиск ладони – руки мастера, возводившего здание. Оно являлось своеобразной гарантией прочности творения зодчего, что и подтверждено временем – многие башни пережили своих создателей на много веков.

Значительные башенные комплексы имеются в селениях Эрзи, Лялах, Таргим, Пуй, Пялинг, Хяни, Эгикал, Верхнем и Нижнем Лейми, Хамхи, Эбан, Ляжги, Джейрах. Башенное строительство Ингушетии, яркое наследие древней материальной культуры, уникально как на Кавказе, так и во всем мире.

Считается, что башенные комплексы в течение многих веков вырабатывали у горцев эстетическое чувство прекрасного, чувство бережного отношения к дому, как святилищу семьи, которое является одним из основ ингушского кодекса поведения Эздел.

Галерея

• Ingushetia - Targim.jpeg

  Башенный комплекс в ауле Таргим

• Ingushetia - Erzi.jpeg

  Боевые башни - аул Эрзи

• Vovnushki fon.jpg

  Вовнушки - общий план

• Bashni vovnushki.jpg

  Башни Вовнушки

• Vovnushki vaynakh.jpg

  Вовнушки - восточное крыло

См. также

• Вайнахская башенная архитектура;
• Сан-Джиминьяно;
• Сванетия;
• Нураги;
• Круглые башни Ирландии.

Литература

1. Белоконский И. На высотах Кавказа. М., 1906.
2. Виноградов В. Б., Марковин В. И. Археологические памятники Чечено-Ингушской АССР.— Грозный, 1966.
3. Гольдштейн А.Ф. Башни в горах. — М., 1977.
4. Гольдштейн А. Ф. Средневековое зодчество Чечено-Ингушетии и Северной Осетии.— М.: Наука, 1975.
5. Долгиева М.Б., Картоев М.М., Кодзоев Н.Д., Матиев Т.Х. История Ингушетии. — 3-е изд. — Ростов-на-Дону: Южный издательский дом, 2012.
6. Крупнов Е. И. Средневековая Ингушетия.— М.: Наука, 1971.
7. Марковин В.И. Некоторые особенности средневековой ингушской архитектуры // Архитектурное наследство. — М., 1975.
8. Чахкиев Д.Ю. Древности Горной Ингушетии. — Назрань, 2003. — Т. 1.
9. Робакидзе Л.И. Жилища и поселения горных ингушей // КЭС.. — Вып. II. — Тбилиси, 1968.
10. Щеблыкин И.П. Искусство ингушей в памятниках материальной культуры // Известия ИНИИК. — Вып. I. — Орджоникидзе, 1928.

Примечания

Комментарии

Источники

Ссылки

• [www.angusht.com/history/architecture/ "Древняя ингушская архитектура" - статья на сайте «Ангушт»]
• [www.adamalla.com/showthread.php?t=254 "Ингушские родовые башни" - статья на сайте «Adamalla»]
• [etnodrom.livejournal.com/22732.html Фоторепортаж о башнях Ингушетии в Живом Журнале]
• [ingushforum.ru/viewtopic.php?id=573 "Ингушские башни" - статья на сайте «Ингушский Форум»]
• [www.bakdar.org/view_index.php?id=11299 "Боевые башни ингушей" - статья на сайте «Бакъдар»]

Отрывок, характеризующий Ингушские башни

– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].