Инзовка

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Село
Инзовка
укр. Інзівка
Страна
Украина
Область
Запорожская
Район
Сельский совет
Координаты
Основан
Площадь
2,66 км²
Официальный язык
Население
1339 человек (2001)
Плотность
503,380 чел./км²
Часовой пояс
Телефонный код
+380 6137
Почтовый индекс
72142
Автомобильный код
AP, КР / 08
КОАТУУ
2324882601
Показать/скрыть карты
К:Населённые пункты, основанные в 1861 году

Инзовка (укр. Інзівка) — село, Инзовский сельский совет, Приморский район, Запорожская область, Украина.

Код КОАТУУ — 2324882601. Население по переписи 2001 года составляло 1339 человек [1].

Является административным центром Инзовского сельского совета, в который, кроме того, входило ликвидированное село Вольное. Инзовка — один из старейших болгарских очагов Северной Таврии.





Географическое положение

Село Инзовка находится на правом берегу реки Лозоватка, выше по течению на расстоянии в 6 км расположено село Лозоватка, ниже по течению на расстоянии в 9 км расположено село Райновка.

История

Изначально здесь располагалось ногайское поселение Орманчи. В 1860 году почти все ногайцы Мелитопольского уезда (включая орманчийцев) эмигрировали в Турцию.

В конце того же 1860 года трагические события произошли в Южной Бессарабии[2]. В конце 1860 года возник конфликт между болгарами Болграда и румынской администрацией, распространившей на болгар рекрутскую повинность. Недовольные болгары избрали депутацию и направили её в Болград для переговоров с управителем колониями. Они требовали сохранения за болгарами тех прав и привилегий, которые они имели в составе России. Здание Болградской гимназии, где собрались около 500 депутатов, окружили румынские войска. 8 ноября грянули выстрелы[3], было убито 10 болгар, около 200 получили ранения. Кровавая расправа над жителями сопровождалась мародёрством и другими насилиями. Эти события повлекли за собой волну переселения на русскую территорию, из самого Болграда выселилось около 900 человек[4]. В частности, 1861 году группа беженцев из Болграда основала в 6 км от города, но на русской территории, село Болгарийку. В том же 1861 году болгары из бессарабского села Ташбунар основали на месте аула Орманчи село, названное Инзовкой в честь генерала И. Н. Инзова[5] - основателя Болграда.

Первая церковь в Инзовке была построена в 1888 г.

27 ноября 1916 г. в Инзовке родился Мишо Хаджийский, национальный герой таврических болгар, жертва коммунистических репрессий.

В 1930-1933 годах инзовкие болгары пострадали от раскулачивания и жуткого Голодомора. Многие семьи были высланы на Урал и в Сибирь.

В июле 2015 г. в Инзовке была установлена мемориальная доска в честь Мишо Хаджийского.

В 2016 г. по маршруту Болград – Инзовка – Измаил начал курсировать необычный автобус: предприниматель-перевозчик Владимир Доков украсил машину портретом Ивана Инзова.

Экономика

  • «Вольный», ООО.

Объекты социальной сферы

  • Школа.
  • Детский сад.
  • Дом культуры.
  • Больница.

Напишите отзыв о статье "Инзовка"

Примечания

  1. [gska2.rada.gov.ua/pls/z7502/A005?rdat1=09.06.2009&rf7571=12902 Сайт Верховной Рады Украины.]
  2. После Парижского договора 1856 года, которым завершилась Крымская война, Россия уступила Молдавии часть Южной Бессарабии (округа городов Кагул, Измаил и основанного генералом Инзовым Болграда). После этих территориальных потерь, Россия не имела доступа к стратегически важному устью Дуная. А 40 болгарских и 83 гагаузские колонии подпали под власть Молдавского княжества, пребывавшего турецким вассалом. Что было негативно воспринято болгарскими колонистами. В результате объединения Молдовы и Валахии в 1859 г., Южная Бессарабия вошла в состав нового государства Румынии
  3. Согласно румынской версии, кем-то из болгар был убит местный чиновник, после чего войска открыли огонь.
  4. Дойнов Стефан. Българите в Украйна и Молдова през Възраждането (1751-1878). — София: Академично издателство „Марин Дринов“, 2005. — P. 132-136. — ISBN 954-322-019-0.
  5. [www.igsu.org.ua/Zaporozhskaja.obl/Primorskij.rajon/Inzovka.html История Городов и Сел. Инзовка.]



Отрывок, характеризующий Инзовка

Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?