Иосифизм

Иосифизм  — термин, используемый для обозначения внутренней политики, проводимой императором Священной Римской империи Иосифом II по отношению к Римско-католической церкви и её влиянию в австро-венгерском обществе. Иосиф II, проводя определённые реформы, издавал специальные законодательные акты, подчиняющие Римско-Католическую церковь светским властям и определяющие церковную структуру Католической церкви как один из элементов государства. Согласно этим законам католические священнослужители становились государственными служащими и были обязаны полностью подчиняться законодательству государства.

История

Определённые ограничения деятельности Римско-Католической церкви начались при императрице Марии Терезии (1740—1780), которая провела ряд реформ, которые подчиняли католических иерархов светской власти. В принципиальных вопросах Мария Терезия всё же не пыталась противоречить Святому Престолу, стараясь договориться с церковной властью.

Теоретические основы иосифизма сформулировали австрийские правоведы Пауль Йозеф Риггер (1705—1775) и Йозеф Зонненфельс (1732—1817). Большое влияние на Иосифа II оказал также приверженец идей Просвещения государственный канцлер Венцель Кауниц.

Иосиф II полностью подчинил государству Католическую церковь, регламентируя её деятельность буквально во всём, кроме вопросов, связанных с вероучением. Следуя идеям Просвещения, Иосиф II проводил реформы, которые, по его мнению, должны были служить на благо государства всеобщего благосостояния. Согласно его идеям, многие церковные учреждения, например, монастыри, не исполняли социальные функции, и поэтому они массово закрывались из-за их ненадобностью гражданскому обществу. Было распущено около 500 монастырей.

Церковь же должна была взять на себя социальные функции заботы о бедных, образования и регистрации браков, а священники должны были стать государственными служащими, ответственными за воспитание патриотизма и поддержки морали. Было введено разграничение церковного и светского права (были разрешены разводы). Государство вмешивалось во все сферы деятельности церкви. Светской властью решались все церковные дела, вплоть до мелочей. Государством определялся порядок проведения богослужения, обеспечение храмов, издания молитвенных книг, паломничества. Монастыри, в случае, если они имели централизованный орган за границей, должны были перейти под юрисдикцию австрийских епископов. Часть церковных земель была конфискована и передана государству.

Иосиф II также пошёл на конфликт со Святым Престолом. Он считал, что страны, входящие в Священную Римскую империю, должны были быть свободны от влияния папства и для всех без исключения папских указов должно быть согласие светского государства.

Реакция Святого Престола

Римский папа Пий VI старался не входить в прямой конфликт с Иосифом II. В 1782 году он совершил поездку в Вену, в 1783 году Иосиф II совершил ответный визит к папе. Однако усилия Пия VI не принесли успеха. 28 января 1785 года Пий VI издал буллу «Romanus Pontifex», которой подверг критике реформаторские действия императора Иосифа II.

Последствия

Реформы Иосифа II привели к недовольству среди австрийской аристократии и простого народа. В Бельгии притеснения Католической церкви вылились в антиавстрийские настроения в 1789—1791 гг. В самой Австрии в 1784 году вспыхнуло крестьянское восстание в Трансильвании. В Германии вмешательство государства в дела церкви воспринималось как переход в протестантизм. Возникновения различных бунтов, несогласия с проводимой политикой вынудило государственную власть ввести цензуру.

Но в то же время при правлении Иосифа II были открыты сотни новых католических приходов. Это объясняет не слишком сильное противодействие австрийского епископата на действия Иосифа II. Лишь немногие епископы активно сопротивлялись распространению полицейского государства на сферу церковных интересов.

Реформы Иосифа II способствовали возникновению религиозной терпимости. В октябре 1781 года был введён «Толерантный патент», а 2 января 1782 года был подписан «Эдикт о толерантности». Если первый расширил религиозную свободу для протестантских и православных общин, то второй снял соответствующие ограничения для иудеев. Упомянутые религиозные меньшинства обрели религиозную свободу, немыслимую до этого времени: им было разрешено строить свои храмы, были отменены ранее принятые ограничения на профессию, образование и экономическую деятельность. Евреи же, в частности, получили значительную свободу в своей жизни. Были отменены специальный «еврейский налог» и многие ограничения, касавшиеся иудейской общины.

Источник

• Йозеф Лортц, История Церкви, т. II, изд. Христианская Россия, М., 2000, ISBN 5-87468-076-4

Отрывок, характеризующий Иосифизм

– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].