Трансильвания

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Трансильва́ния, или Эрдей, или Семиградье (лат. Transsilvania «Залесье», рум. Transilvania, нем. Siebenbürgen («Семиградье»), венг. Erdély, укр. Семигород) — историческая область на северо-западе Румынии. Регион Парциум, разделяющийся на исторические области Банат (юг), Кришана (центр) и Марамуреш (север), также относят к Трансильвании, хотя исторически он не является её частью.

Территория Трансильвании относится к Западному, Северо-Западному и Центральному регионам развития Румынии, на которых располагаются 16 жудецов: Алба, Арад, Бистрица-Нэсэуд, Бихор, Брашов, Караш-Северин, Клуж, Ковасна, Марамуреш,





История

На протяжении тысячелетий этот регион не раз переходил из рук в руки. В античную эпоху Трансильвания составляла ядро государства даков; в этих краях находилась столица воинственного дакийского народа — Сармизегетуза. При Траяне земли даков стали римской провинцией Дакия.

В период Великого переселения народов через территорию Трансильвании прошло огромное количество наций и племён, последними по времени из которых были кочевые мадьяры. В 1003 году, по преданию, венгерский король Иштван I разбил местного князя Дьюлу и присоединил Трансильванию к Венгрии.

Средневековая Трансильвания обладала автономией в составе Венгерского королевства. Ею управлял воевода, происходивший, как правило, из числа секеев или саксов — этнических групп, которые защищали южные рубежи королевства, подобно казакам в России. В феврале 1438 года был узаконен союз трёх наций (мадьяры, саксы, секеи) по совместному управлению Трансильванией.

Битва при Мохаче (1526) отрезала Трансильванию от венгерских владений и превратила её в самостоятельное княжество, во главе которого встал хорват Иван Запольский (в венгерской транскрипции — Янош Запольяи), на протяжении 12 лет претендовавший также и на венгерскую корону. В 1566 году Трансильванское княжество признало верховенство турецкого султана. В разные годы Трансильвания управлялась из городов Алба-Юлия, Сибиу и Колошвар (Клуж-Напока).

Вторая половина XVI и XVII век — период формирования культурной и политической идентичности Трансильвании в качестве оплота протестантизма на востоке Европы. До 1613 года князья Трансильвании происходили из рода Батори, в XVII веке — из рода Ракоци. Они не только извлекали политические дивиденды из противостояния султана и Габсбургов, но и успешно защищали традиционные венгерские вольности от централизаторских поползновений венских императоров.

В 1687 г., после неудачной для турок осады Вены и попытки султана посадить на трансильванский престол своего ставленника, княжество было занято войсками Габсбургов. Султан окончательно отказался от претензий на обладание Трансильванией по Карловицкому миру 1699 года.

Неудача предпринятой князем Ференцем II Ракоци попытки отделиться от Габсбургов привела к упразднению в 1711 году трансильванской государственности. Вслед за тем начался процесс интенсивного окатоличивания Трансильвании. После создания Австро-Венгерской монархии Трансильвания вошла в состав Венгерского королевства и была разделена на комитаты (см., напр., Харомсек).

Одним из условий вступления Румынии в Первую мировую войну было присоединение Трансильвании к территории Румынии. После окончания войны, в результате Трианонского договора, Трансильвания целиком вошла в состав Румынии.

По решению второго Венского арбитража, проведённого Германией и Италией 30 августа 1940 г., Румыния передала Венгрии Северную Трансильванию. Южная Трансильвания осталась в румынских руках.

В 1968 году Николае Чаушеску упразднил Муреш-Венгерскую автономную область (созданную в 1952 г. на востоке Трансильвании), в процессе административно-территориальной реформы, отменившей области и вернувшей традиционное деление Румынии на уезды (жудецы). При этом была «тихо» ликвидирована и автономия венгров. Территория Венгерской АО вошла преимущественно в состав жудецов Муреш, Харгита, Ковасна. Антивенгерский курс долгое время обеспечивал диктатору Чаушеску симпатии определённых слоёв румынского населения. — писала в 1990 г. «Нойе Цюрхер Цайтунг»… Впрочем, подыгрывание румынскому шовинизму отнюдь не мешало Чаушеску произносить широковещательные декларации, вроде следующей:

Новый порядок требует, чтобы в мире были установлены новые отношения, основанные на полном равноправии между нациями, на уважении права каждого народа быть хозяином своих национальных богатств, свободно выбирать путь общественно-экономического развития! (цитата по журналу «Румынские горизонты», N-о 6 / 1978 г.)

География и этнография

Трансильванское плато, от 300 до 500 метров в высоту, даёт начало рекам Марош, Сомеш, Кёрёш и Олт, а также другим притокам Дуная. Это ядро исторической Трансильвании примерно соответствует девяти жудецам современной Румынии. Другие области (Марамуреш, Кришана, Сату-Маре и Банат), на западе и севере, которые также аннексированы Румынией в 1919 году (внутри границ установленных мирными договорами в 1919-1920 годах), с тех пор часто рассматриваются как часть Трансильвании.

Население

Трансильвания — особенно северная и восточная — издавна отличалась пестротой национального состава населения. После Второй мировой войны область стала более однородной: сейчас здесь абсолютно преобладают румыны (75 % населения), по-прежнему многочисленны венгры — 1 415 718 чел., что составляет 19,6 % населения Трансильвании. Это меньше, чем в начале XX века, когда они составляли 32 %. Другие общины: немцы, русины, евреи, сербы, — ранее довольно многочисленные, в настоящее время склонны к эмиграции или ассимиляции в румынской среде. Сохраняются довольно многочисленные общины цыган, численность которых обычно недоучитывается румынской статистикой.

На севере области выделяется Северная Трансильвания, получившая известность как регион преобладания венгерского населения. Из-за этого Северная Трансильвания, в большей степени чем южная — этнически более однородная, накопила огромный конфликтный потенциал, особенно отчётливо выразившийся в начале XX века, в период между двумя мировыми войнами (19181945).

В художественных произведениях

  • В "Вечерах на хуторе близ Диканьки" Н.В. Гоголь помещает героев ключевой легенды повести "Страшная Месть" - козаков Ивана и Петра - в Седмиград (нем. Siebenbürgen («Семиградье»)) в Трансильвании.
  • В романе «Дракула» ирландского писателя Брэма Стокера главный персонаж, вампир-граф Дракула, живёт в Трансильвании. С тех пор Трансильвания часто фигурировала в произведениях на вампирскую тематику.
  • В романе «Вдох-выдох» немецкой писательницы Герты Мюллер рассказывается история трансильванского немца.
  • Существует огромное множество видеоигр, в которых Трансильвания фигурирует в виде пристанища разнообразной нечисти, злых духов и т. п. (Castle of Dragon, Castlevania…)
  • Выдуманная страна Убервальд из произведений Терри Пратчета о Плоском мире

См. также

Напишите отзыв о статье "Трансильвания"

Ссылки


Отрывок, характеризующий Трансильвания

– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.