Ле Мэр, Исаак
| Исаак ле Мэр | |
| Isaac le Maire | |
| Род деятельности: |
Предприниматель |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
Эгмонд-Биннен |
| Супруга: |
Мария Вальравен |
| Дети: |
Якоб ле Мер и другие |
Исаак ле Мэр или Леме́р (фр. Isaac le Maire, около 1559[1]—1624) — нидерландский предприниматель-авантюрист. Разбогатев на выгодной колониальной торговле, в 1602 году ле Мэр стал одним из учредителей Голландской Ост-индской компании, а после конфликта с акционерами, в 1609 году, предпринял неудачную попытку разорить её акционеров. Отец Якоба Ле Мэра и организатор экспедиции Якоба Ле Мэра и Виллема Схаутена — первого успешного плавания европейцев вокруг мыса Горн.
Содержание
Начало карьеры. Торговля с Россией
Исаак ле Мэр родился в протестантском городе Доорник (ныне Турне́) в провинции Эно. В 1581 году, после того, как город перешёл под власть католиков, Ле Мэр бежал в Антверпен, где женился (в этом браке родились 22 ребёнка[2]) и обзавёлся выгодными деловыми связями. В 1585 году, после падения Антверпена, ле Мэр и его партнёры обосновались в Амстердаме; полноправным гражданином Амстердама ле Мэр стал лишь в 1601 году[2]. В начале карьеры ле Мэр торговал зеленью, но вскоре занялся выгодной международной торговлей[1]. Ле Мэр и партнёры снаряжали корабли в Италию, Испанию, в балтийские порты и в Архангельск; особенно выгодна была торговля рыбой с англичанами и испанцами[1]. На долю товариществ, в которых участвовал ле Мэр, приходится ровно треть торговых судов, посетивших в 1594—1600 годы Архангельск[1]. В Архангельск они привозили соль из Сетубала, а товары из России везли в Амстердам, Сетубал и Венецию[1]. Известно, что Ле Мэр торговал мехами; именно собольими шкурками он расплатился в 1591 году с русскими, удерживавшими за долги его родственника Яна де Валле[3].
Основание Ост-Индской компании
В самом конце XVII века ле Мэр забросил торговлю с Архангельском и полностью переключился на рискованную, но исключительно выгодную торговлю с голландской Ост-Индией (современная Индонезия)[1]. В 1599 году туда отправились четыре корабля учреждённой ле Мэром и партнёрами «Новой Брабантской компании»[2][1]. Год спустя эта компания слилась со старой «Брабантской компанией», образовав «Новую Амстердамскую» (первую Ост-Индскую) компанию с флотом в восемь кораблей[2]. В 1602 году, после череды поглощений, объединивших почти всех голландские и зеландские внешнеторговые компании[2], «Новая Амстердамская компания» была реорганизована в объединённую Ост-Индскую компанию (нидерл. Verenigde Oost-Indische Compagnie, VOC) — крупнейшую публичную корпорацию своего времени с флотом в 14 кораблей[2][1]. Ле Мэр, владевший акциями компании на 97 тысяч гульденов, был в числе её крупнейших акционеров и занял пост одного из четырнадцати её директоров[2][1].
Вскоре после учреждения компании по Амстердаму поползли слухи о мошенничестве в совете директоров компании[4]. Ле Мэра и его товарищей обвиняли в том, что первый заграничный поход ост-индского флота был выполнен исключительно в интересах самих директоров, в ущерб другим акционерам[5]. В конце 1604 года ле Мэру впервые предъявили официальное обвинение; в феврале 1605 года он был вынужден покинуть пост директора, выплатить в казну залог в три тысячи гульденов и дать формальное обязательство никогда более не заниматься колониальной торговлей[4][1].
Отстранённый навсегда от управления компанией, ле Мэр стал её непримиримым врагом[1]. В 1608 году он предложил свои услуги королю Франции, желавшему учредить собственную торговую компанию, но эти планы не состоялись из-за неопределённости внешнеполитической ситуации[6]. В том же году он попытался устроить совместное предприятие с французами и Генри Гудзоном, но тот предпочёл поступить на службу в голландскую Ост-Индскую компанию[1]. В 1609 году ле Мэр всё же договорился с французами и отправил в южные моря корабль с товарами на 10 тысяч гульденов; об этой экспедиции известно лишь то, что она была безуспешной[7]. Несмотря на противодействие французских придворных, ле Мэр продолжал агитировать за создание Французской Ост-Индской компании; убийство Генриха IV 14 мая 1610 года окончательно похоронило этот проект[7][1].
Биржевая интрига
По мере того, как таяли надежды сколотить на французские деньги конкурента Ост-Индской компании, ле Мэра всё более увлекала идея ударить ненавистную компанию изнутри, руками её собственных акционеров. Их в год учреждения компании насчитывалось 1201 человек; суммарно они вложили в компанию 3,68 миллиона гульденов[8]. Акций как таковых в 1600-е годы ещё не существовало ни как типовых документов на бумаге, ни как равных долей одинакового номинала. Права акционера удостоверяли записью в реестре, который вела сама компания; доля каждого акционера измерялась не в количестве акций, но лишь в денежной сумме (стандартные акции номиналом в 3000 флоринов ввели лишь во второй половине XVII века)[8]. Крупные акционеры вроде ле Мэра часто продавали на сторону доли своих вкладов в компанию, но просто «купить одну акцию» было невозможно[8]. Тем не менее, сделок было достаточно много и понятие биржевого курса акций (в процентах к номинальной стоимости вклада) уже существовало. Под влиянием слухов и новостей из колоний курс в 1605—1609 годы колебался в диапазоне от 126 % до 200 %; весной 1609 года, неожиданно для директоров Компании, курс пошёл вниз[9].
Непосредственной причиной обвала была деятельность секретного товарищества трейдеров, учреждённого ле Мэром для краткосрочной игры на понижение акций Ост-Индской компании[10][1]. Заподозрив неладное, её директора обратились к законодателям с требованием запретить «торговлю воздухом» — фьючерсную торговлю акциями, не принадлежащими продавцу[11]. Партия «медведей» (фр. baissiers[1]), занимавшаяся такой торговлей, выдвинула встречные обвинения в некомпетентном управлении: с их слов, склады компании были затоварены неходовым мускатным орехом на много лет вперёд, как следствие — справедливый курс акций должен был быть ещё ниже[12]. Запрет на торговлю акциями в Амстердаме, писали «медведи», лишь приведёт к переносу биржевой площадки за пределы Голландии[10]. По мнению Диллена, автором встречного иска был именно ле Мэр, а инсайдерскую информацию ему поставлял главный бухгалтер компании, также недовольный советом директоров[10]. Ле Мэр крупно просчитался: несмотря на публичную огласку внутренних проблем компании, которая даже дивиденды выплачивала не золотом, а залежавшимися пряностями[13], курс акций восстановился и уверенно шёл вверх. «Французский проект», на который тайно ставили «медведи», не состоялся[14]. В апреле-мае 1610 года наступил срок исполнения фьючерсных сделок, заключённых в расчёте на падение курса, и большинство «медведей» партии ле Мэра обанкротились[15][1]. Вскрылись и явные мошенничества с несуществующими акциями, которые прикрывали тайные союзники ле Мэра в самой компании[15].
Итогом неудачной интриги стал законодательный запрет на необеспеченные фьючерсные сделки с ценными бумагами, продержавшийся в силе до 1689 года, и изгнание самого ле Мэра из Амстердама. Ле Мэр переехал в Эгмонд-Биннен, формально оставаясь крупным акционером Ост-Индской компании, но потерял какие-либо права на дивиденды. Верхушка амстерамского купечества навсегда отказала ему в доверии[16].
Экспедиция «Хорна» и «Эндрахта»
В 1614 году ле Мэр, не терявший надежду разорить Ост-Индскую компанию, учредил новое предприятие на деньги купцов города Хорн[17][1]. Процветавший в первой половине XVI века Хорн давно уступил первенство Амстердаму[18]; немногие состоятельные жители Хорна увидели в предприятии ле Мэра последнюю возможность возродить угасавший[18] портовый город. Ле Мэр предложил им профинансировать экспедицию в поисках нового пути из Атлантики в Тихий океан в обход Огненной Земли; тем самым он рассчитывал подорвать монополию Ост-Индской компании, контролировавшей единственный известный тогда проход через Магелланов пролив[1].
В июне 1615 года новая «Австралийская компания» ле Мэра отправила на поиски нового пути два корабля, «Хорн» и «Эндрахт» под командованием Виллема Схаутена и сыновей ле Мэра Якоба и Даниэля[1]. «Хорн» затонул в Атлантике, а «Эндрахт» в январе 1616 года обогнул Огненную Землю, прошёл проливом, названным именем ле Мэра, исследовал мыс, названный в честь города Хорн (Ле Мэр и Схаутен ошибочно считали его частью Огненной Земли), и вышел в Тихий океан. Посетив по пути острова архипелага Тонга, в октябре 1616 года «Эндрахт» достиг Батавии. После непродолжительного ареста за нарушение монополии Ост-Индской компании братья ле Мэр и Схаутен были отпущены на родину; Схаутен поступил на службу в Ост-Индскую компанию, Даниэль вернулся к отцу, а Якоб ле Мэр умер по дороге домой[17][1]. Несмотря на потерю сына и конфискацию корабля (её позже удалось оспорить в суде), Исаак ле Мэр считал экспедицию «Эндрахта» личным триумфом[17]. После долгого бойкота ему дозволили не только вернуться в Амстердам, но и произнести доклад с трибуны Генеральных штатов[17]. Однако из-за очередного конфликта, на этот раз с акционерами «Австралийской компании», воспользоваться результатами плавания «Эндрахта» ему не довелось[1].
Последние годы жизни ле Мэр провёл в бесплодных тяжбах с Ост-Индской компанией[19]. На его надгробии в приходской церкви Эгмонд-Биннена, была высечена страная эпитафия: «Здесь лежит Исаак ле Мэр, купец, Божьей милостью в делах своих в разных частях света познавший столько богатств, что за тридцать лет потерял 150 тысяч флоринов, но не свою честь. Умер добрым христианином 20 сентября 1624 года»[20]. По мнению Рене Корнелиса Бакхузена (биографа ле Мэра), деревенский резчик ошибся на один порядок. В действительности ле Мэр потерял не менее полутора миллионов[20].
Напишите отзыв о статье "Ле Мэр, Исаак"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 Велувенкамп, Я. В. Исаак ле Мэр // Архангельск. Нидерландские предприниматели в России. 1550-1785 / перевод Н. Микаэлян. — Российская политическая энциклопедия, 2006. — ISBN 5824317806.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Dillen, 2006, p. 47.
- ↑ Велувенкамп, Я. В. Братья ван де Валле // Архангельск. Нидерландские предприниматели в России. 1550-1785 / перевод Н. Микаэлян. — Российская политическая энциклопедия, 2006. — ISBN 5824317806.
- ↑ 1 2 Dillen, 2006, p. 48.
- ↑ Dillen, 2006, p. 49.
- ↑ Dillen, 2006, pp. 48-49.
- ↑ 1 2 Dillen, 2006, p. 51.
- ↑ 1 2 3 Dillen, 2006, p. 53.
- ↑ Dillen, 2006, p. 54.
- ↑ 1 2 3 Dillen, 2006, p. 56.
- ↑ Dillen, 2006, p. 55.
- ↑ Dillen, 2006, p. 55, 56.
- ↑ Dillen, 2006, p. 57.
- ↑ Dillen, 2006, p. 59.
- ↑ 1 2 Dillen, 2006, p. 58.
- ↑ Dillen, 2006, pp. 59-60.
- ↑ 1 2 3 4 Dillen, 2006, p. 60.
- ↑ 1 2 Dash, M. Tulipomania: The Story of the World's Most Coveted Flower and the Extraordinary Passions it Aroused. — New York: Three River Press, 2010. — P. 101. — ISBN 9780307560827.
- ↑ Dillen, 2006, pp. 60-61.
- ↑ 1 2 Dillen, 2006, p. 61.
Источники
- Dillen, J.G. Isaac Le Maire and the early trading in Dutch East India Company shares // Pioneers of Financial Economics: Contributions Prior to Irving Fisher / ed. G. Poitras. — Edward Elgar, 2006. — P. 45—63. — ISBN 1845423827. Аннотированный перевод с французского на английский язык работы 1935 года Isaac le Maire et le commerce des actions de la Compaigne de Indes Orientales’', Revue d’Histoire Moderne: 5—21, 121—37.
Отрывок, характеризующий Ле Мэр, Исаак
В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.
– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
